В сентябре 1979 года новый афганский переворот. Как известно, левые радикалы остались у власти, был убит лишь прежний лидер партии. Гражданская война ширилась, правительство — на грани свержения. Шла подготовка советской интервенции, а это не могло не привести к обострению конфликта сверхдержав. Значит, «разрядка» исключалась.
20 декабря 1979 года — накануне заседания секретариата — уже завершалась подготовка к вторжению в Афганистан. И прогнозировались такие масштабы политического конфликта, что литературный скандал не менял ничего. Потому на последней «консультации» в ЦК партии разрешили Кузнецову действовать по собственному усмотрению.
Вторично он рисковать не стал. И был поддержан большинством коллег. Четыре дня спустя началось вторжение в Афганистан.
Советское правительство ссылалось на высказанные неоднократно просьбы афганского. Но это уже не имело значения. 4 января 1980 года президент США призвал все страны бойкотировать Московскую Олимпиаду. Эпоха «разрядки» закончилась.
«Метропольцы» после разгрома создали хотя бы видимость единства.
Утратившие писательский статус и его сохранившие остались вроде бы друзьями. Обошлось без публичного «выяснения отношений».
Каждый сделал выбор. «Игра», как сказал Трифонов.
Причины «метропольского» поражения все участники понимали. Так, Ерофеев иронизировал, рассуждая о причине второго изгнания из ССП: «Дело было буквально накануне оккупации Афганистана, и верхам уже не требовались либеральные игры в „разрядку“».
В беседе с Поповым и Кабаков иронизировал. По его словам, в Политбюро ЦК партии «сказали: „Все! Хватит детантов этих, разрядок. Будем афганцев воевать и гайки закручивать…“».
Кабаков хоть и в шутку, но точно описал логическую схему. Лишь отказавшись от «разрядки» и можно было «воевать афганцев», ну а если война, значит, даже иллюзия либерализация вредна, тогда пора опять «гайки закручивать». Тем паче — в такой откровенно идеологизированной организации, как СП.
«Метрополь» разгромили. Но разгром был, что называется, обоюдный. Скандал окончательно дискредитировал СП — за пределами СССР. Там сначала оценили весьма скептически «метропольскую» инициативу. Но вскоре отношение радикально изменилось. Речь уже шла о борьбе сил добра и зла.
Объяснение такой парадоксальной реакции Попов и предложил в беседе с Кабаковым. По версии «метропольца», сначала «при обсуждении в эмигрантской газете „Русская мысль“ звучала примерно та же аргументация, что и в конторе Феликса Феодосьевича, но только с другого боку. Для него альманах был антисоветским, а для „Русской мысли“ — советским, приземленным, бездуховным. Старых эмигрантов шокировали грубости, эротика… Все изменилось в одночасье, когда мы, благодаря глупому писательскому начальству, стали жертвами, понимаешь? Я невыгодные для себя вещи говорю, но это было так».
Да, так и было. Формально не исключенные из СП, но уже не состоявшие там Ерофеев и Попов считались именно «жертвами». А потому эмигранты за них заступались, американские писатели тоже. «Метрополь» воспринимался в качестве бунта против тоталитарной системы.
Поражения и победы
Бунтарями и, конечно, «жертвами» сочли также всех, кто выполнили обещание выйти из СП. Им стремились оказать помощь.
К примеру, Аксенов и без «Метрополя» получил бы приглашение от американского университета, но скандал ускорил это. И все препятствия — в СССР — оказались вполне преодолимыми. У функционеров ЦК партии уже не было оснований задерживать «метропольского» лидера. Наоборот, его отъезд стал решением многих проблем.
Обстоятельства подготовки Аксенова к отъезду Ерофеев характеризовал. Его статью «Великолепное предательство» опубликовал журнал «Сноб» в августе 2015 года[140].
Статья написана к девяностолетию умершего в 1991 году Трифонова. Место действия — его дача, где Ерофеев и Аксенов встретились с хозяином уже после «метропольского» разгрома.
Почти год минул. Согласно Ерофееву, при встрече «Аксенов объявил, что вчера вечером был дома у Феликса Кузнецова».
К нему Аксенов отправился вместе с женой, чтоб договориться об условиях отъезда за границу. Ерофеев же, по его словам, возмутился: «Кузнецов был не просто врагом, он строил свою карьеру на нашем уничтожении».
Да, так и было. С осени 1978 года Кузнецов «строил свою карьеру» на разгроме «Метрополя». Но по карьерным же соображениям он раньше не препятствовал составителям альманаха.
Не только не препятствовал. Еще и обеспечивал нейтралитет других литературных функционеров. По словам Трифонова — «игра».
Выиграли бы «метропольцы», так среди победителей оказался бы Кузнецов. А когда изменилась ситуация, пришлось ему искать компромиссы. Другим функционерам тоже, коль скоро были вовлечены в «игру».
Вот почему с окончательным решением в СП не спешили — год продолжались уговоры. Тем временем альманах был опубликован, составители от него отречься не пожелали, политическая ситуация ухудшалась, и скандала избежать не удалось.
Но Кузнецову удалось минимизировать последствия. Для себя и старался.
Обошлось, во-первых, без арестов, Во-вторых, Ерофеев и Попов были не вовсе исключены, а лишь «на неопределенное время». Значит, временно. С перспективой «восстановления». Ну а протестовавшие, начиная с Аксенова, вышли из СП добровольно. По своей инициативе. Кузнецов тут вроде бы ни при чем. Из Литфонда постольку исключали вышедших, поскольку так и полагалось.
Судя по статье Ерофеева, эти события не обсуждались на трифоновской даче. Аксенов рассказал, что поставил условия: за границу не только он уезжает, но и жена, ее замужняя дочь от прежнего брака, зять и внук.
Для командировки — условия небывалые. Как правило, в КГБ следили, чтобы те, кому разрешали временное пребывание за границей, не вывозили бы семью. Был даже термин — «держать на якорях».
Командированные оставляли на родине заложников. Гарантов своего возвращения. Опасения за их судьбы и должны были предотвратить намерение стать, по советской терминологии, «невозвращенцем».
Аксенов выставил практически невыполнимые условия. Точнее, выполнимые только в случае эмиграции на формально не запрещенном основании — «для воссоединения с родственниками за границей».
Обычно так уезжали те, кто заявлял о намерении «воссоединиться с родственниками» в Израиле. Что и называлось — «по еврейской визе».
Как правило, заявившим о необходимости «воссоединения» препятствовали, используя любые поводы. Годами приходилось ждать разрешения, нередким случаем был и отказ.
Но «метропольские» организаторы, по их же словам, не планировали эмиграцию. Изначально они утверждали: бесцензурный альманах — вовсе не средство обрести репутацию гонимых и таким образом добиться разрешения «свалить за границу».
Ерофеев акцентировал, что на отъезде настаивала жена Аксенова. Потому и участвовала в переговорах с Кузнецовым. Боялась за мужа и своих родственников. Прецеденты уже были, полагала, что лучше бы оказаться за границей. А тут удобный случай представился.
Для нее — удобный. У Ерофеева, по его словам, было другое мнение. В статье он воспроизвел свой диалог с «прославленным другом»:
«Не скрывая радости, Аксенов сказал, что Кузнецов согласился на условия и заверил, что ему разрешат уехать.
— Что же удивительного в том, что он согласился? — вымолвил я. — Ведь он на каждом перекрестке кричал, что ты делаешь „Метрополь“, чтобы свалить.
Аксенов сделал вид, что не очень понимает, о чем это я. Я замолчал. На моих глазах произошло великолепное предательство нашего дела».
Почти тридцать пять лет спустя Ерофеев иронизировал, не скрывая обиду. Настаивал, что еще на трифоновской даче понял: Аксенов будет эмигрантом. Если для жены условие отъезда — без «якорей», значит, муж тоже допускает, что не вернется. А это не только его личное дело. Поскольку лидер «метропольцев» эмигрирует, постольку их прежняя аргументация становится весьма уязвимой. Вот и получится, что прав Кузнецов.
Аксенов, согласно Ерофееву, «сделал вид, что не очень понимает», каковы будут последствия отъезда. Значит, отрекся. Сначала декларировал, что готов разделить участь товарищей по «Метрополю», исключенных из СП, а затем бросил их, как только представился случай уехать из СССР. Это и названо «великолепным предательством».
Было вроде бы на что обидеться. Но, похоже, Ерофеев, рассказывая о незабытой обиде, проговорился.
Аксенов, согласно Ерофееву, обсуждал с Кузнецовым, на каких условиях готов отправиться за границу. Однако не мог не знать: такого рода проблемы решаются не в СП. Для этого — другие инстанции.
Кузнецов, по словам Ерофеева, не предложил Аксенову договариваться в соответствующих инстанциях, а согласился на все условия. Однако литературный функционер не мог не знать: формально не уполномочен он давать такие гарантии.
Все эти противоречия снимаются, если учитывать, что как раз Кузнецов изначально согласовывал в писательских и партийных инстанциях «метропольскую» инициативу.
Значит, ему и полагалось устранять последствия. Свои ошибки исправлять. Вот Кузнецова и наделили полномочиями: интересам ЦК партии не противоречила эмиграция Аксенова, наоборот, была выгодна. Его чуть ли не выталкивали за границу, потому что любые рассуждения эмигранта о предварительных договоренностях с властью и обмане стали бы заведомо сомнительными.
С Ерофеевым, судя по статье, Аксенов не обсуждал подробно тему эмиграции. Литературным же функционерам, говорил, разумеется, лишь о желании временно поработать в американском университете. Но им важно было, чтобы пересек границу СССР. Дальше — проще. И «метропольский» лидер не мог не предвидеть итог: лишение гражданства. Случай ведь не первый.
Вряд ли Аксенов желал, чтобы итог был таким. Но, подчеркнем, допускал это.
Ерофеев, по его словам, воспринял отъезд Аксенова как завершение разгрома. Полное и явное поражение «Метрополя».