Перелетная птица-3 — страница 8 из 53

— Что вы имеете в виду, ваше сиятельство? — сделал стойку подполковник Горбунов.

— Я полагаю, что деревянный приклад на автомате весьма хорош в рукопашном бою, но довольно неудобен при посадке в транспорт и при скрытном перемещении.

— Соглашусь. Хотя по сравнению с карабином, и уж тем более пехотной винтовкой системы Мосина автомат выглядит миниатюрным. Но что вы хотите предложить взамен?

— Довольно простую вещь: складной приклад. Полагаю, что для капитана Нестерова не составит большого труда заменить постоянные приклады на складные. — Александр достал из коробки два небольших деревянных макета автоматов со складными прикладами: деревянным и рамочным из проволоки — Что скажете, Андрей Андреевич?

Офицеры взяли макеты и повертели в руках, внимательно разглядывая.

— Задача не представляется мне трудной, тем более что складное оружие и в разведке и для вооружения техников и связистов предпочтительнее. Единственная сложность заключается в том, что следует сохранить прочность изделия не увеличить его вес сверх допустимого.

— Что же, Андрей Андреевич, теперь дело за инженерными расчётами, то есть всё в рамках вашей компетенции. Кстати я бы подумал над установкой на автомат пистолетной рукояти, и тут вам, господа, придётся поработать вместе.

— Понимаю, ваше сиятельство: форма, расположение и иные детали.

— Если позволите замечание — подал голос подполковник — я бы предложил подумать о размещении штыка.

— Думаю, что тут уместнее будет штык-нож.

— Да-да, ваше сиятельство, штык-нож вещь универсальная.

— Вот и подумайте о простом, надёжном и удобном креплении, форме клинка и рукоятки.

Офицеры ушли, Александру осталось лишь грустно вздохнуть: у достойных, умных, волевых и целеустремлённых офицеров оказались такие… легкомысленные жены. Старая как мир, но от того не менее грустная коллизия.

* * *

Тревожные известия приехали вместе с очередным почтовым дирижаблем, доставившим свежие столичные газеты. Впрочем, основные новости Александру сообщил руководитель пресс-службы маньчжурской войсковой группировки, Емельянов Сидор Илларионович.

В европейской части России набирала обороты земельная реформа: правительство вспомнило обещание, данное во время революции 1905 года и начало передавать крестьянам земли помещиков, особенно дурно управляемые или совсем заброшенные, а таковых было довольно много. При этом крестьян старались склонить к организации латифундии по примеру сибирских латифундий «Полярной звезды». Но неожиданно возникло мощное противодействие со стороны одного из государственных министерств — Русской православной церкви. Иерархи на инициативы власти не произносили ни слова возражения, но нижестоящий клир настраивали на сопротивление. И уже в сельских храмах местные попы настраивали крестьян против латифундий, и вообще против власти. Внезапно по стране и кое-где среди нижних чинов армии и полиции поползли слухи, что царь не настоящий, что Алексей Николаевич, сын невинно убиенного Николая Второго чудесным образом выжил, и скоро вернётся в Россию. Уже доподлинно известно, что государь Алексей выдаст каждому крестьянину по двадцать десятин угожей земли, а той что похуже, то и больше.

Крестьяне спрашивали у священников, правдивы ли слухи, но лишь немногие из тех отвечали честно: нет в России столько пахотной земли. Остальные отвечали уклончиво, и при желании можно было понять, что да, скоро каждому крестьянину привалит эдакое богатство.

Александру эти поповские штучки были отлично известны из будущего: церковь первой предала отрекшегося Николашку, потом гадила Советской власти, колокольным благовестом встречала фашистов, а когда Советский Союз самораспустился, первым делом занялась завозом в страну алкоголя и табака.

— Сидор Илларионович, у вас есть к кому постучаться в высших сферах по вашему направлению?

— Имеется, а как же!

— Всем понятно, что линия поведения церкви инспирирована извне. Но биться за умы нашего крестьянства нужно здесь и сейчас. Подумайте, может быть имеет смысл развернуть общественную дискуссию об отделении церкви от государства? Это, так сказать, первый слой. Второй слой составит дискуссия о возвращении к исконному православию. Что русскому народу следует отказаться от мерзкого никонианства и дать шанс староверам восстановить древлее благочиние. Можно даже передать несколько приходов, особенно из тех, что были захвачены незаконно, в руки староверов. В Тверской губернии, по Волге, в Приуралье и за Уралом таких приходов тьма-тьмущая. И ещё мысль: недурно бы восстановить хотя бы одну семинарию, где бы готовили священников староверческого толка.

— Недурная мысль. А что можете посоветовать в связи с постоянными попытками организовать стачки и забастовки на ведущих оборонных предприятиях?

— У нас в Госплане есть два человека: Владимир Ильич Ульянов и Иосиф Виссарионович Джугашвили, по совместительству они лидеры радикального крыла социал-демократической партии.

— Революционеры в Госплане? Можно ли в это поверить?

— Отчего же нет? Этих людей удалось убедить попытаться провести революцию сверху. Причём Ленин и Сталин, а их партийные псевдонимы именно таковы, в ведомстве на хорошем счету. Если этим революционерам поручить проверку условий труда на заводах, фабриках и иных предприятиях самых яростных сторонников «демократии» и самых отъявленных англофилов и франкофилов, эти революционеры вывернут организаторов саботажа мясом наружу. Я знаю возможности Ульянова и Джугашвили, поверьте, они сделают много больше, чем могут обычные люди.

— Хорошая мысль. Да, есть ли у вас идеи как бороться с распространителями злонамеренных слухов?

— Правда, только правда, но не вся правда. Кое о чём следует умалчивать, особенно если эта мелочь вне общественного фокуса внимания. Ну и проверка подноготной выдающихся болтунов. А уж что выяснили, публиковать в печати. Народ должен знать эту правду. Скажем, такой момент: сейчас идёт тяжёлая война, а между тем, большинство из болтунов никогда не служило в армии. Просто закосила её. И на войну они отнюдь не торопятся, а это несправедливо. Почему бы не провести перекомиссию жуликов? И судить тех, кто подписывал неверные диагнозы. Это раз. Внимательно проверить их дела и в случае выявления недостатков — наказывать. Что до косарей, то их следует отправлять в штрафные подразделения, где они кровью смоют свой позор. Наконец создать в обществе обстановку нетерпимости к врагам, чтобы стало неприличным даже здороваться с такими людьми. Но тут важно не перегнуть палку, и не навредить тем, кто поднимает серьёзные проблемы, предлагая пути решения. Согласитесь, общественная дискуссия крайне важна, без неё мы быстро превратимся в, прости господи, англичан с одной мыслью на всех. Но я увлёкся. Думаю, противник давит по всем фронтам, или ошибаюсь?

— Так и есть, Александр Вениаминович, так и есть. В германской армии, сосредоточенной у французской границы появилось несметное количество агитаторов за всё хорошее, за мир и тёплую бабу под боком.

— А у французов?

— А у французов как раз и нет. Там и пресса и интеллигенция изо всех сил ратуют за ниспровержение презренных колбасников. Любопытно, но и во французском простонародье война популярна.

Что же, картина понятна. Во время Первой Мировой войны агитаторы разлагали все армии кроме британской и американской. Если быть точным, агитаторы были и там, но успеха не имели. Теперь из-под удара выведена и французская армия.

— А как дела на флоте?

— У нас, слава богу, всё в порядке. Англичане сами себе оказали медвежью услугу, устроив нападение в проливе Ла-Манш. Да не столько нападение взбудоражило моряков, сколько расстрел несчастных, пытающихся спастись. Моряки, от командующих флотами, до рядовых матросов рвутся в бой, и дело дошло до того, что многие пишут рапорта с просьбой перевести их с тяжёлых кораблей на миноносцы и лёгкие крейсера. А в подводники даже образовался конкурс, и дело доходит до трёх претендентов на место. В общем, все рвутся в бой.

— Вам известно, что там случилось с Колчаком?

— Сия история получила широкую огласку, хотя из Петербурга было указание по возможности погасить страсти. В общем, наш адмирал решил продемонстрировать силушку молодецкую, и в весёлом доме ангажировал сразу трёх жриц Венеры. Увы, адмиральское сердце не вынесло такой прыти.

— Какая нелепая смерть.

— Зато приятная.

— Не поспоришь. Но вы упомянули о том, что лёгкие силы и подводники участвуют в боях. Они что, бегают через всю Балтику?

— Зачем? Как вы знаете, Дания выступила на нашей стороне в войне с Британией. Они до сих пор не могут простить англичанам копенгагирования[1]. Вот на датские базы и опирается наш флот. Морская авиация Балтфлота тоже находится в Дании. Да, против нас выступила Норвегия. Вы знаете об этом?

— Первый раз слышу.

— Этот казус скорее всего теперь назовут «Война на сорок минут». Поверите ли, Александр Вениаминович, разведение паров и переход корабельного отряда с десантом из Копенгагена к Осло оказались многократно дольше, чем собственно боевые действия. Кстати, ваше сиятельство, вам придётся переделывать свои документы.

— Для какой такой надобности?

— А вот, изволите ли видеть, когда норвежский посол вручил нашему императору ноту об объявлении войны, его величество тут же при нём поднял трубку и приказал датскому отряду Балтфлота выбить Норвегию из войны. Два авианосца и несколько крейсеров, как я и говорил, тут же развели пары, и пошли на Осло. Так вот, от взрыва первой нашей бомбы на береговой батарее норвегов, до подъёма белого флага на королевском дворце прошло ровно сорок минут.

— Поразительно!

— И невероятно смешно. Я присутствовал при том, как наш посол, отозванный из Норвегии, в лицах рассказывал его императорскому величеству всё течение этой войны.

— Ого! Вы удостоились такой чести?

— Не один я. В зале Гатчинского дворца находилось не менее трёхсот человек и все слушали затаив дыхание. Вообразите Александр Вениаминович, идёт заседание норвежского парламента, посвящённое объявлению войны России. Наш посол при этом присутствует, причём ему дали самый неудобный и скрипучий стул. Король произносит напыщенную речь, и тут с моря доносятся сначала взрывы бомб, потом орудийная пальба, а потом и вовсе под окнами затрещали автоматы. Присутствующие замерли. Распахивается дверь, причём пинком, и в зал заходит наш лейтенант морской пехоты в полном боевом облачении, а с ним два десятка морпехов самого угро