— Чем?
— Пишет книги.
— О господи! Конечно, и писателя создал Бог…
— Он пишет про всякие ужасы. Но вы же помните поговорку: «Преступление не окупается»?
— А ваш отец-миллионер?
— Если я ему напишу, он меня тут же отвезет в Америку, а там — пошлет к тете, в Огайо.
— Суровый отец? Я думал, это отменили в прошлом веке.
— Да, но ему не сказали. Да и вообще, Джерри гордый, он не станет жить на чужие деньги.
— Ничего, переучите!
— Нет, я его за это люблю. Видели бы вы, сколько мерзавцев охотится за моим приданым! Как хорошо встретить джентльмена. Он — истинный рыцарь, Галли, таких просто нет. Ему бы две тысячи фунтов…
— Зачем? Он любит фунты или есть другая причина?
— Один его друг, врач, хочет основать курорт. Вы слышали о Малдуне?[3]
— Конечно. Я бывал у вас в Америке.
— Вот примерно такой, только…
— Пошикарней?
— Ну, скажем, поизящней, это же в Англии. Для усталых лордов и обессиленных миллионеров. Плата — огромная. Такой курорт уже есть в Уэльсе, они просто гребут деньги. А этот — еще и удобней, он в Сассексе или в Сарри, ближе к Лондону. Джерри находит две тысячи фунтов и становится младшим партнером. Друг щупает пульс, прописывает диету, а Джерри играет с ними в гольф, ездит верхом, вообще — развлекает их. Ему это нравится, и выйдет у него прекрасно. Мало того — он сможет писать свою Книгу.
— Он пишет Книгу?
— Пока что нет, ему некогда. Но у него все в голове. Ему бы несколько часов в день посидеть спокойно, и он такое напишет… Почему вы похожи на лягушачье чучело?
— Вы хотите сказать, на роденовского «Мыслителя»? Потому что я гадаю, как вы с ним познакомились. Конни встретила вас в порту и повезла сюда.
— Подумайте, Галли. Ну, ну!
— Нет, не понимаю!
— Да на пароходе. Джерри очень умный. Он решил изучить американский рынок и побывал в Америке.
— А как изучают рынок?
— Наверное… ну, изучают.
— А, вон что! Изучают.
— Именно. Он изучил и поплыл домой.
— И, естественно, встретил вас?
— Да. На второй день. Мы больше не разлучались. Какая луна!
— Там есть луна?
— А то как же!
Галли почесал подбородок, снял монокль и тщательно его протер.
— Прямо не знаю, что и сказать. Да. Удивили вы седого друга… Значит, вы влюблены?
— Рассказать еще раз?
— Но вы же недавно знакомы!
— Ну и что?
— Так, размышляю… Не мне говорить о благоразумии. Сам я хотел жениться на певичке в розовом трико. Однако…
— Да?
— Я бы на вашем месте был осторожен. Разные бывают люди. Одно дело — пароход, луна, другое — жизнь. На суше, среди всяких блондинок, человек меняется.
— Галли, мне противно вас слушать.
— Простите. А все ж надо намекнуть — суровая реальность, то да се.
— Если бы я узнала, что Джерри — плохой, я бы бросила его, Доналдсоны горды.
— Еще бы!
— Но он хороший. Он просто тюпочка. Это же очень хорошо!
— Куда уж лучше!
— Ну вот!
Императрица жалобно захрюкала — картошка, источник калорий, откатилась за изгородь. Галли учтиво ее вернул, и благородная свинья хрюкнула благодарно.
— Если он тюпочка, дело плохо. Нелегко расстаться с таким сокровищем! Вы — здесь, он — в Лондоне. Томитесь, а?
— Томилась, до сегодняшнего дня.
— Почему это?
— Сквозь тучи пробился свет. Леди Констанс едет завтра на примерку. Нас повезет лорд Воспер.
— Как он вам?
— Ничего, нравится.
— Вы ему тоже нравитесь.
— Да, я заметила.
— Красивый такой.
— Ничего, красивый. Да, так вот, мы едем в Лондон, и я обедаю с Джерри.
Галли приятно поразил этот детский оптимизм.
— Под надзором Конни? Ничего не выйдет!
— Выйдет, выйдет. Понимаете, у папы есть в Лондоне старый друг. Папа мне не простит, если я к нему не зайду. К ней, это дама. Вот мы и пойдем обедать.
— И с Джерри?
— Между нами говоря, ее нет. Я — как поэт у Шекспира, дала небытию и дом, и имя[4]. Вы видели «Как важно быть серьезным»?
— Не отвлекайтесь.
— Я и не отвлекаюсь. Помните Бенбери? Герой его выдумал. Вот, а у нас — его мама, миссис Бенбери. Немного такта — и все устроится. Ну, я пошла. Надо написать Джерри.
— Вы же его завтра увидите!
— Нет, правда, Галли, вы плохо знаете жизнь! Письмо я прочитаю за столиком, а он прочитает мне свое, он его сейчас и пишет. Утром я послала телеграмму, что остановлюсь у леди Гарленд. Если вы помните, это — ваша сестра Дора. Встретимся мы с ним в «Савое», ровно в восемь.
И Пенни убежала легкой поступью любви, а Галли, чья молодость прошла среди менее предприимчивых девиц (если не считать танцовщиц или барменш), погрузился в размышления о современных нравах. Бесспорно, думал он, нынешняя девица умеет решать свои проблемы, тем более если она духовно сформировалась в Северной Америке.
Придя к выводу, что благоразумные советы седых друзей не годятся там, где действует младшая дочь Доналдсона, Галахад стал смотреть на свинью, когда сзади раздалось блеяние. Он обернулся. Лорд Эмсворт напоминал умирающую утку; и брат его понял, что с ним что-то случилось.
Он не ошибся. Глядя на него, Галахад вспомнил Рожу Биффена, который приклеил ассирийскую бороду, чтобы спастись от букмекеров, а она упала. Такой самый вид.
— Ну, Кларенс, — воскликнул он, — ты прямо из русского романа! Что случилось? Что ты сделал с Парслоу? Гадаешь, куда деть тело?
Лорд Эмсворт обрел дар речи.
— Галахад, — начал он, — не знаю, как тебе и сказать. Во-первых, — лорд Эмсворт повис на перильцах, как мокрый носок, — этот Парслоу истинный мерзавец.
— Ничего нового. И что же?
— Не перебивай!..
— Ты говори, в чем дело. Значит, так: ты пошел к безнравственному баронету. Входишь в замок, он сидит босой. Холодно на него взглянув, ты сухо спросил: «Чему обязан честью?», а он, шевеля пальцами ног, ответил… Чему ты обязан? Что он ответил?
Лорд Эмсворт немного успокоился, словно черпал силы из созерцания весомой красоты.
— Галахад, — спросил он, — у тебя бывают предчувствия?
— Не юли, Кларенс.
— Я не юлю. Я рассказываю. Когда я вошел, мне что-то подсказало: он принес дурную весть. Он был какой-то зловещий. Знаешь, я не ошибся. Он говорит: «Добрый день, Эмсворт», а сам вынимает из кармана фотографию.
— Чью?
Бросив для подкрепления сил еще один взгляд на Императрицу, подступившую к 54000-й калории, лорд Эмсворт проговорил, понизив голос:
— Огромной свиньи, Галахад! И еще говорит: «Прошу! Победительница будущей выставки». Прямо так и сказал.
Галли его не понял. Ему показалось, что старший брат говорит загадками.
— Это была фотография Красы Матчингема? — уточнил он.
— Нет, нет, нет. Что ты, что ты. Она в два раза больше. Новая. Только что привез из Кента. Зовут Королева. Галахад, — голос девятого графа задрожал от страданий, — Императрице будет очень трудно победить.
— Неужели та свинья толще? — удивился Галли, бросая искоса взгляд на свинью свиней.
Лорд Эмсворт был неприятно поражен.
— Я бы не сказал. Нет, нет, не сказал бы. Но разница — в каких-то унциях. Соревноваться теперь труднее.
Галли присвистнул. Кроме любви к брату, в дело входили и финансовые соображения — как и Бидж, он поставил на Императрицу.
— Вот почему Бинстед ходил такой гордый! А можно прикупать свиней? Я думал, надо растить своих собственных, какие есть.
— Неписаный закон был всегда, а правила нет. Никому и в голову не приходила такая низость! Прямо поразительно!..
— Чудовищно, — согласился Галли.
— А ужасней всего, что ее готовит к борьбе эта Моника.
Галли стал суровым. Увидев его, продавец заливных угрей бежал бы со всеми угрями, словно от грозы.
— Долой Монику! — сказал он.
Лорд Эмсворт заморгал.
— Конни…
— Долой Конни! Нам не до ее прихотей. С ней управлюсь я. Кроме того, я предупрежу Парслоу, что мы таких штук не потерпим. Не забывай, Кларенс, он на этом не остановится. Если его не предупредить, он не оставит камня на камне, только бы унизить Императрицу.
— Господи!
— Да. Но ты не волнуйся. Я владею ситуацией. Главное — вдохнуть страх Божий в Конни. Где она? Отравляет нервы чаем? Ничего, я с ней поговорю, как строгий дядюшка!
— Галахад, — сказал лорд Эмсворт, глубоко вздохнув, — ты мне очень помогаешь!
— Стараюсь, Кларенс, стараюсь, — откликнулся Галли, установил покрепче монокль и, дыша решительностью, направился к замку. Лорд Эмсворт восторженно глядел ему вслед, не понимая, как может так держаться человек, который сейчас увидит Конни.
Что ж, Галахад — это Галахад.
Глава II
А в замке, кое-как обувшись, сэр Грегори стоял у окна и глядел в парк.
Если вам нравятся тонкие, извилистые баронеты, вы не оцените сэра Грегори. То был высокий и толстый человек за сорок, похожий на тех вельмож, которые так расцвели во времена принца-регента (1811–1820). Как и Бидж, он утратил стройность, но вы могли бы сделать из него не двух вполне солидных дворецких, а двух солидных аристократов; утратил же он ее потому, что получил наследство и замок, которых у него не было в те дни, когда он слонялся по Лондону без гроша в кармане.
Если вы неравнодушны к яствам и винам, то, получив после тощих лет[5] много денег и обширный погреб, вы станете лицом к лицу с тяжкими соблазнами. В земле, текущей молоком и медом[6], естественно сесть поудобней и есть, пока не лопнешь. Так и случилось с сэром Грегори. Лишь железная воля спасла бы его от излишнего веса, а железной воли у него не было. День ото дня, долю кляня, он становился все то-о-ол-ще.
Терраса за окном сверкала в солнечном свете, но у балюстрады была тень от раскидистого дерева, а в этой тени — стол, накрытый к чаю. За ним сидела леди Констанс Кибл, читая письмо. Сэру Грегори захотелось выйти к ней. После такого пути чашка чаю не помешала бы.