Я послал Вика Янга в Каттерик, а сам поехал с тремя другими лошадьми в Аскот, убеждая себя, что мой долг - сопровождать владельцев на более серьезные скачки и что желание не встречаться с Энсо здесь ни при чем.
На Пустоши, пока мы ожидали у подножия холма, чтобы две другие конюшни закончили тренировку, я обсудил с Алессандро тактику предстоящих скачек. Под глазами у него по-прежнему лежала черные тени, но он хотя бы частично восстановил хладнокровие на день скачек. Предстояло еще сохранить это спокойствие во время долгой дороги с отцом, но все же это был обнадеживающий признак.
Бакрем пришел к финишу вторым. Я определенно ощутил разочарование, увидев его результат на доске объявлений в Аскоте, где вывешивали данные о скачках в других городах. Но в Роули-Лодж на меня выплеснул свой энтузиазм Вик Янг, только что прибывший с Бакремом:
- Алессандро хорошо провел скачку, - сказал он, кивая. - Умно, можно сказать. Не его вина, что его побили. Совсем не то, что его вонючие усилия на прошлой неделе. Совсем не тот мальчик, совсем не тот.
На следующий день «мальчик» выехал на парадный круг ипподрома в Ньюмаркете, сохраняя полное спокойствие; таким я и хотел его видеть.
- Дистанция - миля по прямой, - сказал я. - Пусть тебя не соблазняет оптическая иллюзия, что до финишного столба рукой подать. Ты поймешь, где находишься, по столбам, отмечающим ферлонги. Не набирай скорости, пока не пройдешь тот, на котором стоит двойка, вон там, у кустов, даже если тебе покажется, что ты действуешь неправильно.
- Не буду, - пообещал он серьезно.
И выполнил обещание. Алессандро провел образцовую скачку, холодно, в хорошем темпе, без волнения. Когда показалось, что в двух ферлонгах от финишного столба его зажали со всех сторон, он внезапно рванулся в открывшийся просвет и достиг финишного столба, опередив на целый корпус своего ближайшего соперника. Учитывая его ученическую скидку по весу на пять фунтов и успех в Тиссайде, на него ставили многие, и он заработал поддержку и аплодисменты публики.
Соскочив с Ланкета в загоне, где расседлывают победителей, он снова открыто и тепло улыбнулся, и я подумал, что, раз ему удалось избавиться от избыточного веса и излишнего высокомерия, он сможет разделаться и с самой тяжкой своей проблемой: избыточной опекой отца.
Но взгляд его переместился куда-то за мое плечо, и улыбка мгновенно изменилась, переродившись сначала в жалкую ухмылку, а затем просто в гримасу ужаса.
Я обернулся.
Энсо стоял в маленьком загоне, обнесенном белой загородкой.
Он вперил в меня взгляд с дикой злобой собственника, узнавшего о посягательстве на его права.
В ответ я мог тоже сколько угодно пристально смотреть на него. Ничего другого мне не оставалось. И в первый раз я испугался, что не удастся удержать его.
В первый раз я боялся.
Отважусь сказать, что я сам напросился на неприятности, усевшись поработать за столом в дубовом кабинете. Но на сей раз был прекрасный светлый вечер в конце апреля, а не полночь в морозном феврале.
Дверь грохнулась о стену, и вошел Энсо, а с ним, позади, еще двое: привычный Карло с каменной физиономией и другой, с длинным носом, маленьким ротиком и полным отсутствием признаков любви к ближнему.
У Энсо был его неизменный револьвер, а на его револьвере - неизменный глушитель.
- Встать! - приказал он. Я нехотя поднялся.
Он махнул револьвером в сторону двери.
- Вперед! - приказал он. Я не двинулся с места.
Револьвер нацелился в центральную область моей грудной клетки. Энсо управлялся с этим опасным на вид предметом так же спокойно и ловко, как с зубной щеткой.
- Я сейчас тебя убью, - он произнес это так, что я не нашел причины, отчего бы ему не поверить. - Если ты не выйдешь прямо сразу, то не выйдешь вообще.
На этот раз без шуточек типа того, что людей убивают только в том случае, если они очень настаивают. Но я это помнил и решил не настаивать. Просто вышел из-за стола и на деревянных ногах зашагал к двери.
Энсо двинулся назад, пропуская меня слишком далеко, чтобы попытаться на него прыгнуть. Но при наличии двоих подручных, которые теперь не прятали лица, можно было и не напрягаться.
Мы пересекли просторный главный вестибюль Роули-Лодж, парадная дверь была открыта. У входа стоял «мерседес». Не тот, что у Алессандро. Этот побольше и темно-бордовый.
Меня пригласили в машину. Американское экс-резиновое лицо село за руль. Энсо сел справа от меня на заднее сидение, а Карло слева. Энсо держал револьвер в правой руке, положив для устойчивости глушитель на свою круглую коленку и не разжимая пальцы ни на секунду. Я ощущал напряжение ненависти во всех его мышцах каждый раз, как на поворотах его клонило в мою сторону.
Американец вел «мерседес» в северном направлении по дороге на Норидж, но мы отъехали недалеко от города. Сразу же за Лаймкилнзом, еще до железнодорожного моста, он свернул налево, в небольшую рощицу, и остановился, как только машину нельзя было разглядеть с шоссе.
Мы встали прямо на дороге для верховой езды. Днем это весьма оживленное место. Одно только но: всех лошадей уводили с Пустоши до четырех часов, так что сейчас здесь некого было позвать на помощь.
- Вылезай, - коротко приказал Энсо, и я сделал как он сказал.
Американец, для друзей просто Кэл, обошел машину сзади и открыл багажник. Сначала он вынул матерчатую дорожную сумку и протянул ее Карло. Затем извлек длинный темно-серый габардиновый плащ, который надел на себя, хотя погода стояла хорошая и по прогнозу ухудшения не ожидалось. И под конец он с нежной заботой достал «ли-энфилд калибра 303».
Снизу торчал магазин на десять патронов. Без суеты и спешки он легким щелчком заслал патрон в казенную часть. Потом оттянул назад короткий рычажок предохранителя.
Я смотрел на массивное ружье, с которым он обращался так осторожно и в то же время с такой наработанной четкостью. Это ружье годилось для запугивания не хуже, чем для убийства. А насколько я помнил, пуля, выпущенная из этого ружья, разносила человека на куски со ста ярдов, могла пройти через кирпичную стену обычного дома, как сквозь масло, проникнуть на пятнадцать футов в песок, а если без препятствий, то попасть в цель за пять миль. В сравнении с ним дробовик, который наносил смертельные ранения на расстоянии до тридцати ярдов, казался игрушечной гороховой стрелялкой. А что такое рядом с ним револьвер с глушителем, не тянувший по дальнобойности даже на дробовик? Словом, «ли-энфилд» делал бессмысленной всякую попытку удрать на Пустошь: шансов у меня не больше, чем у черепахи на Олимпийских играх.
Я поднял глаза от источника этих пораженческих мыслей и встретил немигающий взгляд американца. Он втайне забавлялся, радуясь эффекту, который произвела на меня его любимая зверюшка. Вроде бы раньше мне не приходилось сталкиваться с взглядом наемного убийцы, но сейчас, без всякого сомнения, передо мной стоял именно киллер.
- Прогуляйся-ка там, - приказал Энсо, махнув револьвером вдоль дорожки для верховой езды.
Ну, я и пошел, заняв голову мыслями о том, что «ли-энфилд» наделает много шума и кто-нибудь услышит, если меня застрелят из этого ружья. Правда, пуля летит в полтора раза быстрее звука, так что умираешь до того, как заслышишь ба-бах.
Кэл спокойно упрятал большое ружье под длинный плащ и нес его дулом вверх, засунув руку в прорезь для кармана, где самого-то кармана, ясное дело, не было. Даже на очень близком расстоянии никто не догадался бы, что у него там.
Но догадываться было некому. Оправдывались мои самые мрачные предположения: мы вышли из рощицы к узкоколейке, но в поле зрения так и не оказалось ни лошади, ни всадника.
Вдоль железнодорожного пути тянулась ограда из деревянных столбов с жердями поверху и простой проволочной сеткой внизу. Низкий кустарничек уже покрылся листвой, вокруг покой и тишина; весенний вечер; закатное солнце легло на землю красным золотом…
Мы достигли ограды, Энсо велел остановиться. Я остановился.
- Привяжите его, - приказал он Карло и Кэлу, а сам встал спокойно, нацеля в меня револьвер.
Кэл положил свое смертоносное сокровище на землю, а Карло вжикнул молнией сумки. Из нее он достал не что-нибудь устрашающе-запретное, а просто два узких кожаных ремешка с застежками. Он передал один из них Кэлу, и, лишая меня последней надежды на побег, они прижали меня спиной к ограде и пристегнули мои руки к верхней жерди, каждому досталось по одной руке.
Ничего особенного. Никакого даже неудобства, так как жердь находилась примерно на уровне талии. Однако я не мог даже повернуть кисти в туго затянутых петлях, не говоря уже о том, чтобы выскользнуть из них. Работа профессионалов.
Они отступили, встав позади Энсо. Солнечный свет отбрасывал мою тень на землю прямо передо мной. Человек вышел погулять вечерком и вот стоит, дышит воздухом, прислонясь к ограде.
Вдалеке, слева и справа, я видел машины на шоссе и на мосту и множество огоньков на въезде в город.
Ньюмаркет и все окрестности были переполнены тысячами любителей скачек: они приехали на розыгрыш приза в гинеях. Но для меня они были как на Южном полюсе. Оттуда, где я стоял, ни одной живой души на расстоянии крика.
Только Энсо, Карло и Кэл.
Вскоре после того, как они закончили с моими запястьями, я ощутил, что грубее оказался Карло. Повернув голову влево, я увидел, в чем дело. Он каким-то странным образом положил мою руку поверх перекладины и прикрепил ее так, что ладонь оказалась вывернутой назад. Я чувствовал, как напрягается плечо, но сначала решил, что это у него вышло случайно.
И вдруг с неприятной ясностью вспомнил, что говорил Дейнси о легчайшем способе сломать кость: перекрутить ее, создать напряжение.
«О господи», - мысленно взмолился я.
Глава 14
- А мне казалось, что подобные вещи ушли в прошлое вместе со Средневековьем, - заметил я.
Энсо был не в настроении выслушивать мои легкомысленные комментарии.