- Здорово сделано, мой мальчик, просто здорово, - говорил он мне, Томми и Архангелу одновременно и, похоже, готов был обнять нас всех.
- А теперь, мой мальчик, у нас Дерби, так?
- Теперь Дерби, - кивнул я и прикинул, скоро ли мой отец вернется в Роули-Лодж.
Я поехал проведать его на следующий день.
Он смотрелся еще неприступнее, чем обычно, потому что услышал историю о многочисленных убийствах на скаковом поле, и обвинил меня в попустительстве. Спасается от необходимости сказать что-то приятное об Архангеле, отметил я кисло.
- Тебе ни в коем случае не следовало брать этого ученика, - сказал он.
- Да, - согласился я.
- Жокейский клуб будет очень недоволен.
- Да.
- Этот тип, должно быть, сошел с ума.
- Вроде того.
- Не вроде, а абсолютно, если считал, что, убив Томми Хойлейка, сможет добиться, чтобы его сын скакал на Архангеле.
Должен же я был сообщить хоть кое-что полиции, вот это я и сообщил. Оказалось, что больше ничего и не надо.
- Маньяк, - согласился я.
- Ты, конечно, и раньше должен был заметить? Наверное, он как-то проявил себя?
- Наверное, - согласился я безучастно.
- Тогда, значит, ты мог остановить его.
- Я и останавливал его… как мог.
- Не очень эффективно, - упрекнул он.
- Ты прав, - подтвердил я терпеливо и подумал, что единственный, кто сумел остановить Энсо эффективно и бесповоротно, это Кэл.
- Что у тебя с рукой?
- Сломал ключицу.
- Не повезло.
Он бросил взгляд на свою ногу все еще на веревках и блоках и чуть не произнес вслух, что ключица сущий пустяк по сравнению с тем, что он сам перенес. Так оно и есть, все верно.
- Скоро тебя выпишут? - спросил я.
Он ответил со странной смесью удовлетворения и угрозы, даже не пряча злорадства:
- Может быть, раньше, чем тебе хотелось бы.
- Да я вовсе не хочу, чтобы ты находился в больнице! - запротестовал я.
Он как будто пожалел о своих словах и немного смутился.
- Ну-у, конечно… говорят, теперь недолго. .
- Чем скорее, тем лучше, - сказал я и попытался на это настроиться.
- Не тренируй больше Архангела. И я вижу по календарю скачек, что ты подал собственные заявки. Не делай этого. Я сам способен решить, где должны бежать мои лошади.
- Как скажешь, - произнес я, смиряясь и испытывая удивительно мало радости от сознания того, что теперь у меня нет причин заниматься его делами.
- Скажи Этти, что она очень хорошо поработала с Архангелом.
- Ладно, - пообещал я. - Вообще-то я уже сказал.
Уголки рта опустились вниз.
- Передай ей, что я так сказал.
Значит, так ничего почти и не изменилось у нас с ним. Он был все тот же, от кого я сбежал в шестнадцать лет, и мне не надо долго собираться, чтобы уйти от него снова. Я не смог бы остаться в качестве его помощника, даже если бы он попросил.
«Он отдал мне все», - сказал Алессандро о своем отце. Я сказал бы о своем, что он дал мне не очень много. И я никогда не чувствовал по отношению к нему чего-то подобного, той любви или ненависти, которую питал к своему отцу Алессандро.
Я испытывал… да ничего я не испытывал.
- Теперь уходи, - сказал он. - И по дороге найди сиделку. Мне нужно судно. Они иногда по полчаса не приходят, когда я звоню. А мне нужно сейчас, немедленно.
Шофер машины, которую я нанял в Ньюмаркете, с удовольствием включил в путевой лист Хэмпстед.
- Отдохните, пару часов, - предложил я, выбираясь на тротуар около своей квартиры.
- Порядок, - сказал он. - Может, здесь что-нибудь открыто в воскресенье, чаю выпить.
Он отъехал, преисполненный надежд, настоящий оптимист.
Джилли сказала, что сбросила три фунта, сообщила, что выкрасила ванную комнату в грязно-зеленый цвет, и спросила, как я предполагаю заниматься с ней любовью, если выгляжу как чахоточный больной в последней стадии.
- Я не предполагал, - ответил я.
- Ах, - заметила она мудро, - у всех мужчин свои ограничения.
- Просто измени свое описание, чтобы я выглядел как тренер скаковых лошадей, который только что выиграл свои первые классические скачки.
Она открыла рот, но явно не с намерением произнести соответствующий случаю комплимент.
- Ладно, - прервал я покорно. - Будем считать, что это не я. Кто-то еще, но не я. Согласен и на такое. От всего сердца.
- Жалость к себе отвратительна, - заметила Джилли.
- М-м. - Я уселся осторожно в кресло с голубой обивкой, откинул назад голову и закрыл глаза. Но и после этого не получил ожидаемого сочувствия.
- Итак, ты коллекционировал шрамы, - заметила она.
- Это верно.
- Глупый ты старикан.
- Да.
- Не хотите ли чашечку чаю?
- Нет, благодарю вас, - вежливо ответил я. - Ни сочувствия. Ни чаю.
Она засмеялась:
- Значит, бренди?
- Если у вас найдется.
У нее нашлось достаточно, чтобы отступили все печали мира, а под конец она решила выразить мне сочувствие своим особым, фирменным образом.
- Не смей морщиться, когда я тебя целую, - заявила она.
- Не целуй так чертовски крепко. Немного погодя она сказала:
- Это плечо - последний подарок? Или ожидается нечто более?..
- Это все, - ответил я и рассказал о том, что произошло. В отредактированном варианте, без лишних деталей, но более или менее обо всем.
- А твой собственный любимый папочка знает об этом?
- Боже упаси.
- Но он ведь все равно узнает? И тогда поймет, чем обязан тебе.
- Я не хочу, чтобы он понимал, - возразил я. - Это только разозлит его.
- Милый человек твой папочка.
- Он такой, какой есть, - сказал я.
- И Энсо тоже такой, какой есть? Вернее, каким был?
Я улыбнулся одной половиной рта:
- Скажем, тот же принцип.
- А вы большой оригинал, Нейл Гриффон. Я не стал спорить.
- Долго еще он пробудет в больнице? - спросила Джилли.
- Не знаю. Он надеется скоро встать. Потом недели две физиотерапии и попрактиковаться с костылями или с чем там. Думает попасть домой до Дерби.
- А ты что будешь тогда делать?
- Не знаю, - ответил я. - Но отец пробудет в больнице по меньшей мере три недели, а правило рычага больше не действует… так что - не окажете ли любезность прибыть в Роули-Лодж?
- Гм… - Она задумчиво подняла глаза к потолку. - Мне нужно пристроить трехлетнюю девчушку-негритяночку в одну семью в Дорсете…
Я вдруг страшно устал.
- Ну ладно, забудем.
- Я могла бы приехать в среду.
Вернувшись в Ньюмаркет, я не сразу вошел в дом, а сначала походил по двору. Тишина и покой, и мягкий свет закатного солнца, сумеречные тени… Кирпичи казались розовыми и теплыми, кусты покрылись цветками, а за зелеными дверями «шесть миллионов фунтов» мирно хрустели овсом в кормушках. Спокойно во всех конюшнях, во многих денниках победители - атмосфера процветания и надежности.
Скоро меня здесь не будет; и Энсо нет, и Алессандро. Когда отец вернется, все пойдет по-прежнему, как будто в последние три месяца ничего не произошло. Он и с Этти и Маргарет опять будет работать, как раньше; а мне предстоит читать о знакомых лошадях в газетах.
Я еще не решил, чем займусь.
Конечно, я дозрел до отцовской работы, можно бы обзавестись собственной конюшней где-то в другом месте. Я не вернусь к антиквариату, и также понятно, что не стану больше работать на Рассела Арлетти.
Строить новую империю, как сказала Джилли.
А что, может быть.
Я заглянул к Архангелу, которого больше не охраняли люди, собака и электроника. Крупный гнедой жеребец поднял голову от кормушки и обратил ко мне вопросительный взгляд. Я невольно улыбнулся ему. Видно было, что скачки накануне дались ему нелегко, но он крепок, здоров и имеет неплохие шансы подарить победу в Дерби своему банкиру.
Я подавил вздох, вошел в дом и услышал телефон в конторе.
По вечерам в воскресенье часто звонят владельцы, но сейчас звонил не владелец, звонили из больницы.
- Весьма сожалею, - произнес несколько раз голос на другом конце провода. - Мы пытаемся найти вас уже несколько часов. Очень сожалеем. Очень сожалеем.
- Но как он мог умереть? - Я тупо твердил свое: - Я был у него сегодня днем и видел, что он в полном порядке. Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил.
- Вот сразу после вашего ухода, - сказали мне. - В течение получаса.
- Но почему? - Мой мозг отказывался признать этот факт. - У него всего лишь был перелом ноги… и кость срасталась.
Не хочу ли я поговорить с дежурным врачом, спросили меня. Да, я хочу.
- Когда я уезжал, с ним было все в порядке, - пс вторил я. - Он судно требовал!
- Ах да. Вы знаете, - произнес высокий голос, отягощенный профессиональным сочувствием. - Это… гм… это весьма типичный признак при легочной эмболии. Просил судно… очень типично. Но успокойтесь, уверяю вас, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. За несколько секунд. Именно так.
- Что такое легочная эмболия? - спросил я с ощущением полной нереальности происходящего.
- Сгусток крови, тромб, - с готовностью ответил врач. - К несчастью, нередко встречается у пожилых людей, которые определенное время были прикованы к постели. А перелом у вашего отца… что ж, это трагично, трагично, но, боюсь, типичное осложнение. Смерть всегда начеку, как говорят. Очень быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Мы ничего не могли сделать, поверьте мне.
- Я вам верю, - сказал я и подумал: он не мог умереть, это невозможно. Я разговаривал с ним сегодня днем…
Больнице нужны инструкции, деликатно напомнили мне.
- Пришлю кого-нибудь из Ньюмаркета, - невнятно ответил я. Катафалк из Ньюмаркета, чтобы привезти его домой.
Понедельник я провел в бесконечной болтовне. Разговаривал с полицией. Разговаривал с Жокейским клубом. Разговаривал приблизительно с дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
Говорил, говорил и говорил.
Маргарет справлялась с кучей свалившихся на нее дел столь же спокойно, как со своей дочкой Сьюзи и ее подружкой. А подружка Сьюзи, по словам Маргарет, случайно доложила, что Алессандро не выходит из комнаты. Полиция привезла его в субботу утром, с тех пор он ничего не ел и не хочет ни с кем разговаривать, только кричит, чтобы оставили его в покое. Мама подружки Сьюзи сказала, что все бы ничего, но у Алессандро никогда не было денег, а счет оплачен только до прошлой субботы, и они намереваются просить его съехать.