[5], был получен лишь изрядный фитиль от штаба флота. В крепости, не зная всей ситуации, посчитали причины задержки не существенными и требовали немедленного выдвижения.
Тем не менее Иессен покинул гавань только после того, как командир минной роты залива Посьет под дулом личного маузера контр-адмирала выдал наконец хотя бы требуемые схемы наших заграждений. После этого самого командира береговых минеров, так же как и всех его офицеров, обвиненных в саботаже и пособничестве врагу, по приказу начальника отряда малых броненосцев арестовали и заперли в амбаре, продолжив изучение содержимого штабного сейфа. Ворох накладных и прочих бухгалтерских документов сразу изъяли, отправив под охраной на «Ушакова».
Попутно среди прочих бумаг в штабе крепостной минной роты Посьета были найдены копии карт залива Броутона, составленных еще крейсером «Нахимов» в предвоенных плаваниях. На них глубины у побережья были проставлены вплоть до Гензана. Хотя разметка шла узкими линиями, не давая полного представления о подводном рельефе, это было хоть что-то.
Понимая, что откладывать выход дальше уже нельзя, капитан второго ранга Похвистнев, после разоружения подчиненного ему броненосца «Адмирал Сенявин» исполнявший обязанности флаг-офицера и начштаба Иессена, все же смог уговорить своего начальника отряда, плотно закусившего удила, отложить перевоспитание закисших генералов-тыловиков и их прихлебателей на потом.
Строптивый адмирал вывел подчиненные ему отряды из Рейда Паллада только в начале девятого часа вечера, сразу, как броненосцы и эсминцы закончили приемку топлива и котельной воды. К тому времени заметно стемнело, а вершину горы Туманная на полуострове Гамова почти полностью закрыло облако с рваными краями, что, в сочетании с юго-восточным ветром, являлось верным признаком приближающегося тумана.
Светосигнальной связью ни береговые посты, ни сами броненосцы не пользовались из соображений скрытности. Благодаря этому на них так и не узнали, что спустя менее одного часа после их ухода связавшийся с Посьетом из Владивостока по телеграфу командующий флотом вице-адмирал Бирилев, уже прекрасно осведомленный о «пьяной выходке» Иессена, приказал арестовать смутьяна и дебошира с орлами на погонах. Вдогон послали даже катер, но он быстро вернулся ни с чем.
Перед выходом предусмотрительный Карл Петрович на всякий случай принял на борт в качестве лоцманов трех корейских рыбаков и одного норвежского шкипера с китобойной шхуны купца Кайзерлинга, которых разыскали в Посьете[6]. Они хорошо знали залив Броутона, поскольку постоянно ходили туда на промысел либо сдавали добычу в Гензане, так что навигационные проблемы более-менее разрешились. К тому же вернувшиеся с обеспечения выхода конвоя эсминцы Андржиевского доставили пленных японских моряков с потопленного вспомогательного крейсера. Специального переводчика на отряде не было, но норвежец и один из корейцев понимали по-японски, так что надеялись прояснить еще хотя бы что-то по ходу дела.
В густом тумане и сплошной тьме безлунной ночи броненосцы береговой обороны и эсминцы шли по счислению одной колонной со свешенными с кормы туманными буями, держась подальше от берега. Дать большой ход, чтобы наверстать потерянное время, возможности не было из-за риска потерять друг друга или столкнуться, поэтому до рассвета двигались вперед экономическим ходом. Только когда начало светать, наконец вышли из плотного туманного шлейфа.
Скоро удалось определиться по возвышавшимся справа приметным вершинам гор, увиденных несколько ближе, чем ожидалось. Невязка фактического места с расчетным оказалась большой и могла обернуться провалом скрытности. Сразу последовал приказ поднять пары во всех котлах до нормы, а ход немедленно увеличить до тринадцати узлов. Весь сводный отряд принял влево, начав удаляться от берега.
Все это время постоянно вели допрос пленных, надеясь выяснить через них систему дозоров в заливе и расположение минных полей и батарей у стоянок. В том, что они там есть, никто не сомневался. Японцы особо не запирались. Все говорили одно и то же. Однако полученные сведения не внушали доверия и кое в чем противоречили взятым в Посьете бумагам. А отмеченные на картах по показаниям штурмана и командира с потопленного дозорного вооруженного парохода фарватеры, по словам норвежца, проходили через опасные воды. В отлив там не рисковали плавать даже каботажные корейские шхуны, не говоря о броненосцах и больших пароходах. Судя по всему, содержание всех спасенных в одном кубрике сначала на эсминце, а потом и на «Ушакове» пошло не на пользу делу.
До половины восьмого часа утра продолжали отбегать строго на юг, пока утесистый корейский берег совершенно не пропал из вида. Было известно, что у мыса Болтина постоянно дежурили японские миноносцы или мобилизованные сторожевые суда, осуществлявшие блокаду Сонджина. Возможно, имелись и сигнальные посты на возвышенностях, поскольку эту местность сейчас ни наши войска, ни корейские дружины не контролировали. Они могли предупредить свои основные силы о появлении в заливе крупных кораблей, и тогда набег гарантированно срывался, а вероятность благополучного прорыва в Гензан резко снижалась.
Эсминцы рванули вперед и начали поиск на пути движения, отойдя до границы видимости с броненосцев. Но никаких судов, даже парусных, не попадалось. Благополучно обогнули мыс, не наблюдая земли, и достигли меридиана бухты Ивон-Пакчи к двум часам пополудни 25 сентября, находясь примерно в 17 милях от берега. От миноносников, ходивших сюда раньше на разведку, знали, что этот район и днем и ночью контролировался японскими вспомогательными крейсерами, но сейчас их тоже не было.
Не сбавляя хода, двинулись на север, где над легкой дымкой маячили вершины гор. Скоро слева по курсу открылась береговая черта, убегавшая за горизонт к западу и северу. Там сразу из нескольких мест поползли в небо дымы сигнальных костров и стали видны знаки японской световой сигнализации. Служба наблюдения у противника явно не спала.
Когда уже был достаточно хорошо виден вход в бухту, над ней самой уже можно было разглядеть большую шапку дыма. Там наверняка кто-то находился. Подтверждением этого стали и два брандвахтенных судна, обнаруженных вскоре под южным входным мысом. О нашем приближении здесь наверняка давно уже знали, но никакого передового охранения на подходах по-прежнему не видели.
Это настораживало. Казалось, что отряд умышленно пропускают как можно дальше. Словно заманивают. Эсминцы разошлись в стороны, а наблюдателей в вороньих гнездах сменяли каждые полчаса, чтоб не уставали слишком сильно от размахов качки. На мачтах броненосцев тоже разместили самых глазастых сигнальщиков, приказав следить особо внимательно за флангами и кормовыми секторами. Но там ничего заслуживающего внимания не появлялось.
Зато впереди по курсу по мере приближения открылась вся бухта, в глубине которой просматривалось несколько угловатых силуэтов крупных судов. Боевых кораблей кроме брандвахты там, судя по всему, не было. Иначе они уже наверняка поспешили бы выйти на глубокую воду, чтобы постараться удержать нас как можно дальше от драгоценных транспортов. Телеграфирование противника, не дожидаясь его начала, перебивали станцией «Ушакова», поэтому надеялись, что вызвать подмогу японцы не смогли.
Хотя дистанция позволяла использовать и стодвадцатки, стрелять прицельно, даже с места, мешал дым, к этому времени почти совершенно закрывший стоянку. Сближение прекратили. Из опасения выскочить на японские мины броненосцами решили не рисковать, и дальше на разведку пошли только эсминцы, получившие приказ, в первую очередь, обеспечить корректировку огня, а при невозможности постараться использовать торпеды и сразу отходить. Из-за недостатка времени строжайше наказывалось: «Никаких высадок и охоты за призами!» Сейчас не до того.
Однако ни атаковать транспорты средь бела дня, ни обстрелять гавань так и не удалось. То ли за дымом все же скрывались какие-то корабли, то ли на берегах бухты имелись сильные батареи или все суда, находившиеся там, были хорошо вооружены, но миноносцы встретил град снарядов из среднекалиберных скорострелок. А пароходы, стоявшие в брандвахте, вообще оказались довольно быстроходными вспомогательными крейсерами, сразу двинувшимися в контратаку. Они проявили завидную настойчивость даже после разворота Андржиевского на обратный курс и прекратили преследование, только когда залп носовой башни с «Ушакова» лег недалеко от одного из них.
В итоге лишь удалось выяснить, что в бухте на якорях стоит более десятка грузовых судов и минимум два вспомогательных крейсера. Стоянка защищена сильной артиллерийской позицией, а у южного входного мыса и далее к югу от него вдоль кромки берега мин, скорее всего, нет, так как там спокойно маневрировали японцы. Но могло быть и инженерное заграждение. В принципе, не так уж и мало.
Считая здесь свою задачу выполненной, в начале пятого часа Иессен полным ходом двинулся дальше, намереваясь попутно осмотреть еще и бухту Сингханман, после чего наведаться в Порт Шестакова. До него было чуть больше двадцати миль. В случае встречи с превосходящими силами противника, что после нашего набега стало весьма вероятным, там можно было укрыться, а также узнать последние сведения о передвижениях японцев. В случае, если позволит обстановка, еще до темноты предполагалось провести разведку залива Ханхынман.
Двинувшись на запад, сообщили по радио во Владивосток о результатах осмотра стоянки в Ивон-Пакчи. Но телеграфированию сразу начали активно мешать уже японцы. Впрочем, вполне возможно, они просто пытались пожаловаться кому-то. Этого допустить было никак нельзя, и станции обоих броненосцев сразу снова перешли на работу длинной искрой.
По этой причине ни квитанцию, ни ответную депешу принять не смогли, и было совершенно непонятно, получили ли доклад о начале рейда в крепости. В течение следующего часа, несмотря на частые попытки, установить связь так и не удалось. Разобрали лишь небольшие куски шифрованного текста. Из них читалось только несколько слов, в том числе: «…настойчиво атаковать!..» Кого и где следовало атаковать, или ждать, что японцы будут настойчиво атаковать нас, так и не поняли и продолжили движение, сохраняя постоянную готовность к бою.