Но оказалось, что противник еще не исчерпал все возможности своей обороны. Скоро удалось разглядеть, что с северных румбов приближаются два авизо, вспомогательный крейсер и целых семь истребителей. Это их дымы видели над туманом. Дистанция в момент опознавания не превышала трех миль и быстро сокращалась. Они не прекратили преследование, даже когда плутонги стодвадцаток и трехдюймовок с обоих броненосцев береговой обороны начали бить по кормовым секторам левого борта, оставив в покое батарею в лесу.
Наши эсминцы тем временем, перестроились в колонну западнее, между броненосцами и берегом, и старались закрыть главные силы своим дымом. Но успеха не имели. Ветром его сразу рвало в клочья и быстро сносило за корму, так что он мешал больше нашим наблюдателям и наводчикам, чем японским. Несмотря на все их усилия, частота и точность ответных залпов разозленной охраны стоянки только увеличивались. При этом к обстрелу с японских кораблей присоединилась и начавшая приходить в себя береговая батарея. Но вскоре ее залпы начали ложиться с все большими недолетами. Отряды явно выходили из сектора ее стрельбы.
Как только транспорты окончательно скрылись из вида за изгибом береговой черты, на упорных преследователей сразу переключились и обе кормовые башни, быстро убедив их отказаться от продолжения погони. Авизо и вспомогательный крейсер развернулись и быстро пропали из вида. Только миноносцы, сбавив ход и сохраняя достаточно безопасную дистанцию в 45–50 кабельтовых, проводили русские отряды до входа на гензанский фарватер у острова Ун-до. После этого они не ушли назад к стоянке, а держались ввиду островов весь день до наступления темноты.
Вернувшись в Гензан, Иессен узнал, что днем там слышали по радио телеграмму, судя по позывным, уже ретранслируемую из Владивостока, но принять ее текст не удалось. Передачу прервали японцы. В данный момент связи ни по радио, ни по телеграфу ни с одним из наших укрепленных районов в Корее, ни с главной базой все так же не было.
До конца дня экипажам было приказано отдыхать в казармах на берегу. Тем временем силами порта эсминцы снова догрузили углем и водой со стоявших здесь пароходов, проверили и исправили, где это потребовалось, механизмы, подготовив их к новой вылазке, намеченной уже на эту ночь. Оставшиеся тралы сдали обратно на портовые склады, чтобы иметь возможность использовать все свое штатное вооружение.
Следующей целью Иессен выбрал бухту Ионджиман. По сведениям, полученным от корейцев и пленных, японцы организовали там стоянку и угольную станцию для своих легких дозорных сил, развернутых у мыса Пещурова. Местные рыбаки видели в том районе одно крупное и около десятка мелких паровых судов, явно чужих. Кроме того, японцы конфисковали еще и их шхуны, стоявшие до того в бухте Чанчхенхан (немного западнее у селения Косой), а к самой бухте запретили приближаться даже на весельных лодках, открывая огонь с выставленных дозорных судов и постов на берегу без предупреждения.
Для набега предполагалось использовать все три эсминца. Учитывая, что действовать отряду придется в основном по обстановке, решили отправить с Андржиевским и студента-востоковеда, приехавшего аж из самого Петербурга, единственного квалифицированного переводчика, имевшегося в распоряжении гензанского гарнизона.
Риск, конечно, был большой, поскольку кроме него в порту имелось только трое корейских купцов, могущих довольно скверно толковать по-японски, но этот пылкий юноша из добровольцев к тому времени уже совершенно извел контр-адмирала постоянными просьбами поручить ему какое-нибудь важное дело. При этом с «коварной местью» своего непосредственного руководства в виде вороха трофейной документации в штабе Гензанской крепости он разобрался всего за сутки, подтвердив высокую квалификацию. Боясь опоздать, этот полиглот прерывался только на чай и два часа сна, даже не обедав. А с раннего утра снова начал активно донимать адмирала и добился-таки своего.
Еще до наступления полной темноты эсминцы в сопровождении одного из дозорных катеров, выполнявшего роль лоцманского судна, вышли из гавани южным проходом и двинулись далее на восток вдоль самого берега. На катере кроме экипажа находились корейцы, легко ориентировавшиеся в этих местах. Но на всякий случай шли не спеша, малым ходом, ведя постоянный промер глубин лотом.
Миновав остров Руо-до и оказавшись в виду скалы Дондженгхо, катер отпустили, двинувшись далее по кромке отмелей все так же вдоль самого берега. Норвежский шкипер и корейцы из Посьета стояли рядом с рулевыми, помогая вести эсминцы. Им была обещана доля от призовой премии в случае успеха, так что свой меркантильный интерес у них тоже имелся.
Пройдя между небольшим островком и холмистым берегом соленого озера Тонгионг-хо, снова повернули на юго-восток вдоль побережья. На катерах из Гензана так далеко уже давно не забирались. Но, по словам местных рыбаков, японских дозоров здесь никогда не было. Небольшие суда всегда патрулировали дальше от берега, а береговые посты имелись только у самой бухты. Зная все это, Андржиевский надеялся добраться до места незамеченным.
Так и получилось. К полуночи благополучно достигли исходных рубежей для начала атаки. Еще до выхода в море было решено, что к самой бухте отряд будет подходить узким проливом между скалами и материковым берегом, проход в котором знали корейцы. Они уверяли, что миноносцы там провести смогут, хотя он и считался непроходимым по всем лоциям. Это давало надежду, что мин там точно нет, а возможно, и охраны.
Застопорив ход, хорошенько осмотрелись и прислушались. Никаких признаков тревоги не наблюдали. Радио молчало, на берегу не горело ни одного огонька. Ночь была темная, безлунная. Горы справа по борту едва просматривались на фоне россыпей звезд и темного неба. Проведя перекличку и выяснив, что никаких неисправностей ни у кого нет, начали движение. К штурвалам встали самые опытные рулевые, а машинам дали малый ход.
Расположенные к северо-западу от входа в бухту скалы и окружавшие их рифы, чье место определялось на слух по шуму прибоя, оставили слева по борту, начав втягиваться в пролив. В этом узком проходе было трудно маневрировать, будь даже видны берега. Но корейцы, скорее не зрением, а каким-то чутьем находя одним им известные ориентиры, давали команды на руль. Фарватер оказался извилистым, так что пробирались буквально крадучись, все время бросая лот. Хорошо, что волны сюда не доходили. Но и без этого длинные и узкие корпуса миноносцев с явным трудом вписывались в фарватер.
Без происшествий все же не обошлось. Шедший вторым в колонне «Громкий», уже почти миновав опасное место, задел за грунт левым винтом. Сначала все почувствовали серию несильных, но частых ударов в корме, сопровождавшихся глухим скрежетом, потом корму заметно бросило вправо – и все стихло. Перекладкой руля быстро вернули корабль на прежний курс. Ни вибрации, ни течей не обнаружили. Штурвал действовал нормально. Механизмы тоже не пострадали. Решили, что скользнули пяткой руля по мели.
Выйдя, наконец, из узости, «Громкий» застопорил машину для более тщательного осмотра. Замыкавший колонну «Бодрый» сразу подошел к борту выяснить, в чем дело. Через него передали на флагман сообщение о случившемся и спустили в воду людей для осмотра. Оказалось, что все лопасти левого винта погнуты в верхней части. Видимо, именно им задели грунт, и он оказался каменистым. С таким винтом полного хода было уже не дать. Да и вибраций с ростом оборотов следовало ожидать немалых. Хорошо, что кронштейн, сальники и подшипники не пострадали.
С этим докладом «Громкий» и догнал свой отряд, лежавший в дрейфе у самого входа в бухту. За время его ожидания удалось осмотреться со спущенной шлюпки, высланной вперед. С нее справа по курсу заметили короткую световую сигнализацию. Как будто два корабля обменивались сигналами при помощи слабых фонарей. Кроме того, с той стороны отчетливо доносились приглушенные расстоянием звуки каких-то работающих механизмов.
Не обнаружив никаких явных угроз, разведчики вернулись, после чего миноносцы двинулись дальше, все так же самым малым ходом, и вскоре разглядели силуэты трех небольших паровых судов под берегом, а также несколько шхун с убранными парусами на якорях мористее. В этот момент с одного из судов замигал фонарь, явно запрашивая опознавательный сигнал. В ответ эсминцы открыли огонь на оба борта и начали забивать эфир своими станциями.
Со стороны пароходов также прозвучало несколько ответных выстрелов, убедивших Андржиевского в том, что перед ним противник, причем не беззащитный. Одновременно с открытием огня в воде в непосредственной близости от эсминцев были обнаружены какие-то вешки, возможно отмечавшие границу оборонительного заграждения. Похоже, эсминцы оказались у его внутренней кромки.
Желая скорее покинуть опасные воды, дали полный ход. Но это сразу привело к потере контакта с целями. По сигналу с «Грозного» эсминцы начали левый разворот, направляясь по дуге к тому месту, где видели стоявшие на якорях вдоль вешек шхуны. Оттуда уже стреляли из винтовок и пистолетов, а потом и запустили серию цветных сигнальных ракет. В их свете стало хорошо видно, что на двух из них начали поднимать паруса.
С пропавших было во тьме пароходов под берегом открылись и зашарили по воде лучи прожекторов. Ориентируясь по ним, в сторону стоянки выпустили по одной торпеде с каждого эсминца. Похоже, попали. После сильного взрыва прожектора быстро погасли. Ждали новых взрывов, но две остальные мины, видимо, прошли мимо. Скоро начали палить и пушки с берега, правда, небольшого калибра и не слишком точно.
Пароходы быстро снова пропали из вида где-то в кормовых секторах. Стрельба с них тоже прекратилась. Это позволило в течение трех последующих минут полностью сосредоточиться на парусниках. С них все время пускали осветительные и сигнальные ракеты, но ответить на обстрел, похоже, не могли. Попадания малокалиберных гранат с эсминцев, дававшие тусклые вспышки, были заметны и довольно часты, но ожидавшихся пожаров так и не увидели.