акуации войск из бухты Ивон-Пакчи, а полки, высаженные в заливе Ханхынман, оставались в Корее и должны были, сколько возможно, держать блокаду Гензана. К ним выдвигались подкрепления из состава 8-й дивизии, контролировавшей южную часть Кореи.
После получения этих подкреплений предстояло занять круговую оборону и всеми силами удерживать занимаемые в данный момент позиции, а также защищать тракт Гензан – Сеул, по которому теперь будет осуществляться их снабжение через порт Чемульпо. Пускать противника южнее тракта категорически запрещалось.
Командующий корейским корпусом прекрасно понимал, что в сложившихся условиях русские скоро перейдут в наступление, и долго удерживать кольцо окружения вокруг Гензана не удастся. Тогда все тяжелое осадное вооружение, скорее всего, будет потеряно, поскольку его невозможно протащить через перевалы. Там даже без противодействия противника могла пройти только пехота с двуколками и вьючные обозы.
Его правоту сразу же подтвердили русские, устроившие обстрел из тяжелых корабельных орудий японских позиций в Ейко-ван, явно начав размягчать передовые позиции. Сообщить эти соображения своему начальству и согласовать множество связанных с этим вопросов с вышестоящими штабами ни времени, ни возможности не было. Поэтому, несмотря на прямой приказ из Токио, Иноуэ решил использовать места, изначально зарезервированные им для лучшей пехоты от Ейко-ван, для вывоза всего тяжелого вооружения, что успеет, с обоих плацдармов.
По его требованию в залив Ханхынман отправили истребитель с копией приказа ГШ и его собственным распоряжением срочно отвести всю осадную и дальнобойную артиллерию к местам погрузки и принимать ее на суда немедленно после их прихода без дополнительных приказов. Тем временем в Ивон-Пакчи начали формировать конвой для рейса в залив. Это рискованное мероприятие со стороны флота организовывал и обеспечивал флаг-офицер штаба отряда судов особого назначения капитан второго ранга Хираока.
Несмотря на ценность груза, за ним смогли направить только три самых быстроходных парохода для приемки на борт орудий и обученного личного состава осадных батарей, а также наиболее ценного имущества, которое не успевали или не имели возможности вывезти по суше.
И так эта инициатива генерала Иноуэ задерживала конвой в заливе почти на сутки сверх графика, вызывая явное неудовольствие адмирала Ямада.
К тому времени к побережью Кореи для ускорения вывозки войск и грузов уже прибыли все мобилизованные пароходы, сосредоточенные в заливе Вакаса, а также вспомогательные крейсера с миноносцами из состава отряда судов особого назначения, ранее использовавшиеся в блокадных дозорах севернее и южнее Цусимы. Полным ходом шло формирование караванов, которым занимался непосредственно начальник отряда капитан первого ранга Фудзии, чьи корабли взяли на себя еще и разведку на дальних подступах к Броутонову заливу. Для обеспечения надежной связи ему придавались мобилизованные быстроходные пароходы «Кумамото-мару» и «Кобе-мару» с некоторым артиллерийским вооружением и сильными станциями беспроволочного телеграфа.
Директивой Императорской ставки, полученной утром 27-го, на мероприятия по эвакуации всего корпуса отводилось лишь два дня. После истечения срока этой директивой признавалось невозможным продолжать вывозку войск, так же как и любое снабжение по морю корейского корпуса, в условиях полного господства флота противника. Более того, с большой вероятностью следовало ожидать появления русской эскадры у побережья восточной Кореи с целью уничтожения всего японского, что там еще останется. Контр-адмиралу Ямада предписывалось принять меры по уменьшению возможных потерь при перевозках.
На состоявшемся в бухте Ивон-Пакчи в тот же день совещании флотского руководства было решено продолжать максимально плотно блокировать Гензан. Именно оттуда следовало ожидать разведывательных вылазок и самых первых атак противника. Также, по примеру морского района Мозампо, принять все меры по пресечению радиосообщения между русскими гарнизонами в пределах залива. Сил для этого с одновременным сохранением дозоров на северо-восточном направлении имелось еще вполне достаточно. Воспользовавшись таким прикрытием, следовало постараться отправить за 27 и 28 сентября как можно больше судов с войсками, погрузка которых уже шла полным ходом.
Следующие две ночи и два дня все наличные силы миноносцев и вспомогательных крейсеров контр-адмирала Ямада, возглавляемые офицером его штаба капитан-лейтенантом Иджуином, обеспечивали блокаду гензанских фарватеров. В то время как сам начальник 7-го боевого отряда с «Фусо» и канонерками прикрывал эвакуацию от возможных ударов со стороны Цусимы, а «Нанива» с парой вспомогательных крейсеров – от Владивостока.
Тем временем транспорты, уже принявшие на борт пехоту, сбиваясь в небольшие группы или вообще по одному, покидали залив и без всякого охранения уходили на юго-восток. На первом этапе, двигаясь от бухты к бухте, они спускались вдоль корейского берега южнее мыса Пещурова, а потом ночью рывком пересекали Японское море и всем скопом шли в залив Вакаса.
В итоге эвакуация вместо 28 сентября, назначенного крайним сроком, завершилась только на рассвете 30-го, с пиком отправки судов, пришедшимся именно на последние день и ночь. Но, вопреки ожиданиям, ни один пароход с войсками не был потерян. Блокаду Гензана удалось обеспечить достаточно надежно, успешно предотвратив прорыв миноносцев и более крупных кораблей из Ейко-ван в северо-восточном направлении. А ожидавшегося нападения тяжелых русских кораблей со стороны Цусимы так и не последовало, что позволило силам прикрытия также благополучно пересечь Японское море.
Правда, был один напряженный момент, когда русские крейсера атаковали залив Абурадани. Тогда многие в ГМШ решили, что это начало глубокого рейда вдоль японского побережья на север с последующим выходом к Владивостоку всей русской эскадры. Такое развитие событий могло иметь просто катастрофические последствия, поскольку достаточных средств для противодействия на этом направлении уже не оставалось. К тому же оказалось просто технически невозможно достаточно быстро предупредить уже находившийся в море большой караван судов, вывозивший корейский экспедиционный корпус.
В случае осуществления самых пессимистичных прогнозов, пароходы с пехотой должны были как раз начать прибывать в залив Вакаса к моменту подхода туда всего русского флота. В этом случае помимо полного срыва почти законченных работ по деблокированию входного фарватера военно-морской базы Майдзуру Рожественский мог легко утопить еще и полноценную обученную дивизию вместе с тяжелым вооружением у самых берегов метрополии. Но, к счастью, к северу русские так и не пошли. Из крепости Бакан сообщили, что все ограничилось коротким набегом их крейсеров, не распространившимся далее окрестностей Абурадани. Это подтвердили посты с мыса Хадзики и островов Оки, в зоне ответственности которых никто не появлялся.
Миноносцы и прочие корабли адмирала Ямада до возвращения всех судов несли сторожевую службу в заливе Вакаса и посменно обслуживались частично восстановленным военным арсеналом Майдзуру. Но поскольку часть его цехов еще лежала в руинах и не хватало некоторого оборудования, работы могли сильно затянуться. По этой причине уже в первых числах октября было принято решение о переводе сил прикрытия в Сасебо и Нагасаки, а миноносцев и истребителей – на тихоокеанское побережье.
Вывезенные к родным берегам войска спешно высаживались в Цуруге, а транспорты снова прятались по бухтам, где тщательно маскировались до получения новых распоряжений. А армейские части постепенно отправлялись по единственной железной дороге через горы в распоряжение штаба в Химедзи или в Токио. Причем от столицы значительную их часть сразу перенаправляли на север для отражения ожидавшихся новых десантов, в северной части острова Хонсю, докуда с Хоккайдо рукой подать. Не исключалась возможность, что противник попытается взять пролив Цугару полностью под свой контроль.
Но вероятность высадки крупного десанта в те дни казалась достаточно большой также и в районе Майдзуру. В результате до самого окончания боевых действий в Цуруге поступали противоречивые, взаимоисключающие распоряжения из Токио, из-за чего железнодорожные армейские перевозки шли довольно медленно, и до конца войны с западного побережья вывезти успели немногих.
Вместе с войсками простаивали без дела и транспорты. Отправлять людей и вообще какие-либо другие грузы из залива Вакаса морем после разгрома у Окочи было слишком рискованно. Выводить пароходы с замаскированных стоянок даже ночами почти или вовсе без охраны и отправлять их на юг к Цусимским проливам или к Симоносеки не решались, точно так же как и пытаться провести их в Тихий океан через пролив Цугару.
В ожидании более удобного момента разгрузившиеся многочисленные суда без какой-либо пользы стояли с погашенными котлами, укрытые по многочисленным бухтам залива и его окрестностей, скрываясь от возможных набегов русского флота. Таким образом, при стремительно развивающемся остром дефиците транспортного тоннажа, значительная его часть оказалась временно заперта в Японском море и бездействовала.
Глава 6
Когда к ночи 26 сентября в Озаки собрались наконец все корабли Рожественского, о том, что генерал-адмирал ранен, известно было уже всем. Он пока оставался в сознании, но был очень плох. Его снесли в каюту, относительно сохранившуюся после боя. Рядом постоянно находились врачи. Перевозить на берег или любой другой корабль пока не решались, и он так и остался на борту своего нового флагмана, на котором покинул Владивосток и принял бой.
Поскольку в суете и спешке сборов, предшествовавших выходу конвоя, Рожественский оказался единственным адмиралом на эскадре, после его ранения не нашлось более никого в соответствующем чине, чтобы возглавить броненосный отряд. Более того, некого было ставить и во главе всей эскадры. Сам наместник никаких распоряжений на этот счет не отдавал.