К этому времени Стемман с Егорьевым закончили предварительную проработку плана вылазки в залив. Прекращение постановки помех крейсерами стимулировало японцев к активному радиообмену, который тут же анализировался егорьевскими спецами. Их вердикт был однозначен. В начавшемся общем «галдеже» японских станций доминировали аппараты крепости Бакан и баз в Мозампо и Сасебо. Все прочее, числом до десятка, принадлежало разнообразному маломощному старью преимущественно производства «Маркони».
Впрочем, старьем оно могло считаться лишь относительным. Минимум половина из них были японские флотские станции тип 1901 года, с дальностью приема-передачи в 60–70 миль, уже списанные с боевых кораблей и применяемые теперь только на мелких патрульных судах. Слышали и пару «Телефункенов», тоже старых и, судя по почерку и используемой японской азбуке, явно не наших.
Младшего флагмана отряда такой доклад явно обрадовал, в то время как командир «Богатыря», выслушав его и поняв из текста, обильно приправленного специфическими терминами только то, что вокруг все еще полно японцев, наоборот, был склонен отменить атаку и немедленно озаботиться прорывом домой на Цусиму. Такого же мнения придерживался и его старший минный офицер лейтенант Бутаков, в непосредственном присутствии которого «колдовали» в радиорубке «пришлые» минные квартирмейстеры и офицеры. Его напрягало, что японские депеши большей частью шли без шифра, зато часто повторялись. Пояснения, что это простой словесный код, он счел неубедительными.
Однако Егорьев уверенно заявил, что в данный момент никаких поводов для беспокойства нет. Потом, видя, что командир флагманского крейсера сомневается в этом, достал свои бумаги и принялся быстро листать их и выкладывать на штурманский столик какие-то исписанные листы с пометками красным карандашом, озвучивая их смысл. Но едва начатые разъяснения пришлось прервать.
В 12:52 с шедшего в середине завесы «Терека» увидели прямо по курсу землю. Судя по контурам, скорее всего, это был мыс Макизаки, северная оконечность Цуносимы. Крейсера сразу отошли к северу. Вокруг никого больше не видели. Похоже, отловили уже всех дозорных, кто не успел укрыться. Обычное же судоходство, скорее всего, прекращено еще со вчерашнего дня.
Осторожный Стемман вскоре все же согласился с тем, что атака возможна. Обоснования, выдвигаемые Егорьевым, по-прежнему казались ему слишком натянутыми, но довод, что ни одной станции, принадлежащей крупным кораблям, так и не услышали, с которым был солидарен и Бутаков, его убедил. Точное место отряда, до того определяемое по счислению и уже весьма приблизительно, теперь стало известно, так что, не теряя времени, начали перестроение.
План боя верстался на ходу, в большой спешке и без возможности предварительного согласования действий между командирами крейсеров. Так что изначально он был прост как лом и особыми тонкостями не отличался. Поскольку войти в Абурадани можно только через узкий проход с запада, предполагалось вломиться через него почти всеми силами, обеспечив лишь слабый заслон из вспомогательного крейсера с юга. Ждать эсминцы было слишком долго, так что главную роль в атаке должны были сыграть оба крейсера первого ранга. Им же предстояло и заниматься осмотром. Его суть быстро передали на соседей флажным семафором, ожидая ответного сигнала о готовности.
Но, пустившись в пространные объяснения с обоснованиями для Стеммана, Егорьев вдруг понял, что есть возможность сработать тоньше. Только нужно было успеть, пока еще не начали атаку. Он распорядился вызвать на мостик своих минеров, снова начав рыться в бумагах.
Однако Стемман, со свойственной ему немецкой педантичностью, твердо решил придерживаться предварительного плана, простого и потому вполне реализуемого. Он решительно пресек на корню даже попытку обсудить суть возникшей новой идеи. А когда Егорьев начал настаивать, заявил:
– Коль скоро вы уверены в достаточной безопасности затеваемого дела, нужно действовать! И немедленно, поскольку время поджимает! А для всяких рискованных антраша его теперь нет!
Егорьеву пришлось согласиться, хоть и с явным сожалением. Сразу дали сигнал начать движение. Чтобы обезопасить отряд от неожиданностей со стороны Симоносеки, большому, но хрупкому «Тереку» было приказано занять позицию за мысом Умегасаки, являвшимся самой западной оконечностью Цуносимы, милях в восьми юго-западнее. Его «гражданский профиль» и хороший ход позволяли в случае встречи с дозорами или боевыми кораблями сыграть под торгаша и скрыться в дожде, известив основные силы отряда о грозящих неприятностях. В то время как «Богатырь» и «Светлана» попробуют «постучаться» с парадного входа, скорее всего, уже запертого. Надеялись, что, сосредоточившись в последнее время на экстренном усилении обороны крупных объектов, в такой дыре серьезных укреплений японцы еще не успели построить.
Дождь в очередной раз усилился, скрыв все вокруг. Этим поспешили воспользоваться и, сомкнув строй, медленно двинулись к входу, часто бросая лоты с обоих бортов. В этот момент минный квартирмейстер Дмитриев сообщил из радиорубки, что рядом слышат станции телеграфа, работающие открытым текстом и европейской телеграфной азбукой. Аппараты «Маркони», но не японские. Три парохода запрашивали укрытия.
Тут из серой сырой мути справа пришла волна вони от сгоревшего угля, словно от прошедшего рядом крупного судна. И сразу впереди сквозь струи дождя проступил силуэт довольно большого транспорта, судя по всему, только что обогнавшего крадущиеся крейсера на сходящемся курсе и поспешно удалявшегося в сторону залива. Ни «Богатыря», ни «Светлану» с него явно не разглядели. По крайней мере, не показывали никаких признаков тревоги.
Как только это стало ясно, Егорьев приказал всем стопорить ход и отозвать «Терека», еще наблюдаемого справа по корме. Вид поспешно прошедшего в нужную нам сторону довольно крупного трампа натолкнул младшего флагмана отряда на новую идею. Тоже простую и не требующую подготовки. Просто отправить вдогонку за этим судном и наш вооруженный пароход.
Пользуясь ажиотажем, уже наверняка поднявшимся в Абурадани из-за стрельбы в проливе, бывшему океанскому лайнеру с чисто европейской архитектурой, прикинувшись обычным коммерческим судном, возможно, удастся сойти за одного из таких же, просящих убежища, и в общей суматохе проскользнуть мимо дозоров с брандвахтой вслед за чужим пароходом. Заодно проверив наличие мин на входе и систему опознавания. Наглость, конечно, но такого точно никто не ждет.
Даже если надежды не оправдаются, стрелять сразу в этой суете все равно не начнут. А когда его попытаются остановить, бронепалубники, держась рядом, успеют прикрыть отход разведчика. Зато, оказавшись в заливе и осмотревшись изнутри, засланный казачок сможет сообщить о возможных опасностях на пути в него и оказать действенную поддержку с неожиданного для противника направления при начале штурма.
Егорьев распорядился передать новые инструкции семафором на оба других крейсера, попутно излагая суть своего плана Стемману. Тот вовсе не разделял оптимизма Егорьева и возражал против изменения плана, и без того казавшегося ему слишком рискованным. Тем не менее подчинился.
Уяснив свою задачу, вспомогательный крейсер первым возобновил движение. Едва снова дав ход, он резко положил лево руля и лег на восточный курс. Хотя прошло всего несколько минут, в течение которых, хоть и медленно, но все же шли вдогонку, неизвестное судно уже пропало из вида. Однако быстро разгонявшийся «Терек» успел догнать его во входном канале, о чем мигнул ратьер с его высокой кормы незадолго до того, как и сам пароход-крейсер совсем затерялся в дождливой мгле. Тем же ратьером передали, что мин у входа и в нем самом нет, а на левом берегу, на верхушке острова Юя, – батарея и сигнальный пост. Потом все напрочь скрыло дождем.
Поскольку минуты шли, а ни стрельбы, ни вспышек света от сигнальных ракет в направлении Абурадани так и не появилось, так же как и сигнала тревоги по радио, можно было считать, что «Тереку» все же удалось проскочить в залив. Но пушки на его палубе, наспех закинутые парусиной поверх импровизированных каркасов из шлюпочных весел и прочих подручных материалов, долго скрывать не получится, так что тянуть с атакой явно не стоило.
Сначала «Богатырь», а следом и «Светлана» снова дали ход, осторожно двинувшись вперед, и приготовили орудия к бою. Однако едва начали движение, совершенно некстати ливень ослаб. Почти сразу слева в двух румбах от курса в просвете дождя начали проступать контуры горба Юя, а много ближе в том же направлении разглядели пену прибоя, четко обозначившую границу рифов у скалы Тавараджима. Огня с крейсеров не открывали, но обороты на винтах увеличили, все еще надеясь проскочить без боя сектора обстрела батареи и застать врасплох всю прочую имевшуюся здесь береговую оборону.
Что она собой представляет, до сих пор никто понятия не имел. Данных разведки по этому району вообще не было, а от пленных, преимущественно гражданских моряков, ничего полезного узнать не удалось. Выяснили только, что брандвахта стоит в проливе между Цуносимой и Хонсю. Ею, судя по описаниям, является старый винтовой корвет «Кацураги». Так что приходилось довольствоваться этим и тем, что успели передать с Цусимы, а теперь и с «Терека». Брандвахту, пользуясь неважной видимостью, планировалось обойти подальше, проложив курс, ведущий в залив с северо-запада.
Но противник явно был настороже. Слева с горы на острове замигал фонарь, а потом, еще до того, как с крейсеров успели что-то ответить, взлетели в небо и сигнальные ракеты. А спустя меньше минуты засверкали вспышки выстрелов. Дистанция к этому моменту составляла всего 23 кабельтова, так что накрытия последовали почти сразу.
Установленные на вершине орудия оказались скорострелками и засыпали головного «Богатыря» частыми залпами, даже несмотря на то что отвечать с обоих бронепалубников начали незамедлительно. Маневрировать не пытались, поскольку буруны перекатывавшихся через рифы волн были уже с обоих бортов и довольно близко. Слева пугали россыпи угловатых серых глыб у Тавараджимы, неизвестно насколько уходящие под водой во входной канал. Дальше за этой скалой неширокой полосой террас освоенной крестьянами земли, зажатой с обеих сторон лесистыми горными отрогами, поднимался западный берег Юя. А справа мешала маневру гряда приглубых камней, отходящая далеко к востоку от северной оконечности Цуносимы, то мельчая, то торча угловатым утесом, раскинувшись почти на весь проливчик между Хонсю и островком. В ее середине на самой крупной корявой голой скале высилась белая башенка маяка.