Однако тревога не отпускала. Оказалось – не напрасно. Не прошло и часа, как сигнальщики крайнего левого в шеренге броненосцев «Александра» заметили низкую тень, скользившую поперек курса слева направо. Стрелять было уже поздно. Прежде чем успели переложить руль, уходя от столкновения, таранный шпирон вломился в борт небольшого пароходика, моментально перерубленного пополам впереди его мостика. Оба обрубка, отброшенные в стороны скулами широкого корпуса, очень быстро затонули. Подошедший к месту столкновения «двести шестой» успел подобрать из воды только трех человек в гражданской одежде, оказавшихся японскими моряками. Всех немедленно доставили на флагман.
С их слов стало известно, что под форштевень «Александра» угодило дозорное судно «Мияко-мару» № 3, отправленное в пролив из Мозампо для разведки после обнаружения в нем световой сигнализации. Есть ли в море другие дозорные суда, спасенные не знали. Но, скорее всего, да. На такой случай в Фузане держали в готовности целый отряд. Про японские крейсера и миноносцы новые пленные в один голос твердили, что не видели в Мозампо ни их самих, ни приданных им судов обеспечения уже больше недели. Однако в такое счастье совсем не верилось. Какой тогда был смысл гнать в море дозоры? Спокойное плавание закончилось, так и не начавшись.
С «Орла» отмигали ратьером условный сигнал, предписывавший принять на два румба влево, увеличить ход до 12 узлов и разомкнуть строй для облегчения маневрирования в случае атаки. Хотя японец явно не успел никого оповестить, опасались нарваться на какой-нибудь засадный отряд, способный в подобной ситуации отстреляться минами в упор. Будучи более проворными, чем старый каботажник, миноносцы вполне могли успеть перекрыть уже весь пролив.
Скоро стало ясно, что для «Александра» столкновение тоже не прошло бесследно. В носовых отсеках открылись течи. Причем, судя по тому, что вода появилась даже в крюйт-камерах первой башни, довольно значительные. Трюмные осматривали пострадавшие отсеки изнутри, вскоре предоставив на мостик весьма неприятный рапорт.
Самое скверное заключалось в том, что ремонтная деревянная накладка на участке борта, поврежденном еще при прорыве во Владивосток в середине мая торпедой с японского миноносца, оказалась сильно деформирована.
Она сдвинулась со своего места и раскололась в нескольких местах. Набегающий поток воды теперь загоняло под нее и в разошедшиеся стыки стальных листов, закрывавших ее сверху.
Форма обводов корпуса изменилась, из-за чего броненосец начал рыскать на курсе, а вскоре, по мере обрыва болтов, и терять отваливавшиеся части всей этой конструкции. При этом в борту за ней появлялись все новые отверстия, тут же отмечавшиеся тонкими струями воды, или едва заметные щели между раскачавшимися листами обшивки, начинавшие все обильнее сочиться во внутренние помещения в носу. Конечно, живучести столь крупного корабля, предназначенного для линейного сражения, такие мелочи пока еще не угрожали, тем не менее были достаточно тревожны. Вдобавок один из крупных деревянных обломков с кусками железа угодил под винт, судя по всему, погнув лопасть.
Когда рассвело, стало хорошо видно, что скула броненосца представляет собой печальное зрелище разлохмаченного скрежещущего металла, сверкавшего оголенной суриковой грунтовкой родного борта, проглядывавшей сквозь прорехи частично выкрошившейся накладки. К этому времени ее остатки уже активно срубали, чтобы не мешали движению, но на таком ходу спуститься к поверхности воды для завершения работы было невозможно.
Поскольку быстро раздвигавшийся в стороны горизонт оставался пустым, следовательно, опасность атаки миновала, Иессен распорядился застопорить ход и заняться исправлением повреждения. Миноносцы подошли к борту «Александра», оказывая помощь. Все, что срубалось, рушилось в воду и тут же шло ко дну. Только брусья и остатки досок разносило в стороны волнами.
Работы заняли более двух часов. Все, что поднялось над водой после предпринятого затопления части кормовых отсеков и коридоров противоположного от заделки борта, удалили, максимально сровняв край того, что осталось. За это время, воспользовавшись стоянкой, подручными средствами удалось заделать часть дыр от выпавших и срезанных заклепок и болтов да прочеканить или законопатить ослабшие швы обшивки. Погреба теперь удавалось содержать в сухости, но полностью откачать воду из остальных отсеков все еще не могли. Носовые плиты главного броневого пояса, не прилегавшие к шпангоутам после торпедного попадания почти пятимесячной давности и дополнительно укрепленные на заводе, сейчас тоже раскачались и ослабли, и могли свалиться со своих мест даже просто от ударов крупных волн. Получалось, что старый полусгнивший «Мару» в неполных пятьсот тонн водоизмещения, без единого выстрела ценой своей гибели загнал в док огромный броненосец. Хоть и на старые дрожжи, так сказать.
Заканчивать работы, переместившиеся внутрь корпуса, решили уже на ходу. К началу десятого часа утра эскадра и ведомые ею пароходы снова уверенно продвигалась на север. При этом носовой бурун «Александра» с покалеченного борта, несмотря на спокойное море, был неестественно высоким и давал много брызг, порой захлестывавших даже амбразуры каземата.
Море вокруг все время оставалось пустым. Даже фон помех начал ослабевать. Миноносцы отправили вперед, на разведку, с приказом не уходить далее видимости дымов главных сил. Скоро приняли часть какой-то депеши со станции нашего типа. Но по коротким бессистемным фрагментам шифрованного текста не удалось понять, о чем в ней шла речь.
Перед полуднем, наконец, показались дымы конвоя, а скоро и он сам, ведомый обоими «номерками». В этот момент снова приняли ту же телеграмму, но уже почти целиком. В ней запрашивалось наше место и сообщалось, что с конвоя видят большой отряд перед собой. Причем его численность совпадала с количеством вымпелов, имевшихся под командованием Йессена. А пересчет дымов и показавшихся над горизонтом мачт, тянувшихся за миноносцами, дал число, равное составу конвоя и его эскорта. Теперь уже было совершенно ясно, что караван и эскадра видят именно друг друга.
Встретившись, быстро обменялись новостями. Миклуха, подойдя на своем «Ушакове» к борту «Орла», доложил, что во Владивостоке получена телеграмма из Харбина, подписанная великим князем Михаилом. В ней сообщается о неожиданно большом успехе нашего наступления на сыпингайских позициях. Японцев удалось заметно потеснить и нанести тяжелые потери. Взято много трофеев и пленных. В Корее блокада Гензана снята. Противник отошел к югу и к перевалам на западе. На Хоккайдо и Курилах без изменений.
В ответ с эскадры сообщили о ранении Рожественского. Он сейчас уже находился в сознании, но стараниями докторов почти все время спал. Затем обменялись мешками со штабной почтой и охраняемыми пароходами, после чего каждый караван отправился в обратный путь своей дорогой. «Александр» ушел во Владивосток, где теперь кроме устранения свежих боевых повреждений ему предстояло снова встать в док для латания старых ран.
На обратном пути до самой Цусимы обошлось без происшествий. Видели вдалеке лишь несколько неизвестных парусов, да пару раз со стороны Кореи показались дымы небольших судов на горизонте. К закату солнца уже вставали на якоря на рейде Озаки. Здесь узнали, что флот понес новые потери. Ночные взрывы, слышанные на отходе, оказались подрывами мин под нашими кораблями, шедшими, вопреки инструкциям, без тралов.
При возвращении «Олега» и его эскорта в Цусима-зунд, как и предполагалось с самого начала, ориентировались по открывшимся створным огням, очень похожим на те, что указывали путь при выходе эскадры. Только видны они стали значительно раньше времени, и, судя по ним, снос от течения оказался меньше расчетного. Но в той напряженной обстановке всему этому были только рады. Так же спокойно отнеслись к тому, что обозначенный вехами заключительный отрезок фарватера так никто и не разглядел. Решили, что просто не заметили знаков в темноте. Тралы даже не пытались заводить, резонно рассудив, что в проверенном и неоднократно благополучно пройденном канале уже совершенно нечего опасаться.
Однако, когда точно в положенное для створных знаков время открылись новые огни, чуть в стороне от уже наблюдаемых, все на мостике «Олега» напряглись. Сразу дали условный ракетный запрос экстренного обозначения фарватера, получив условленный ответ, от которого похолодело в душе. Судя по нему, крейсер и его сопровождение заметно уклонились к югу с проверенного маршрута.
В подтверждение этого шедшая впереди грунтовозная шаланда наскочила на мину, лишившись носа, и начала быстро тонуть. Командовавший «Олегом» его старший офицер капитан второго ранга Посохов тут же приказал стопорить ход и отдать якорь, поскольку отряд явно вылез на минную банку. Но было поздно.
С правого борта напротив первой трубы вздыбился огромный столб воды, обрушившийся на палубу. Весь корпус вздрогнул, качнувшись сначала влево, а потом грузно просев уже на правый борт, нехотя выровнявшись, и снова начав клониться вправо. По инерции «Олег» продолжал катиться вперед, и все ждали, что сейчас под днищем снова рванет.
Оба якоря ушли в воду, но моментально остановить дрейфа они не могли. В первой кочегарке пытались предотвратить затопление, но деформированные горловины двух люков из угольных ям плотно не прилегали.
Электричество не погасло, водоотливные средства работали, так что шансы удержаться на плаву еще были. Но корабль продолжал садиться в воду носом и крениться все сильнее. Хорошо хоть ползти вперед перестал!
Несмотря на все опасения, нового подрыва так и не последовало. Прочно встав на якорях и даже развернувшись по течению, «Олег» больше не задел ни одной мины. На берегу продолжали гореть те самые фальшивые створные огни, заведшие крейсер в опасные воды. С батарей и «Мономаха» мигали фонари и гелиографы, запрашивая: «Что случилось?»
Корабли никаких световых сигналов не давали, опасаясь выдать себя и попасть под новый удар. Происходящее было очень похоже на хорошо подготовленную засаду. В Озаки с докладом о ситуации отправили одну из миноносок. Все остальные, вместе с катерами и шаландами, рыскали вокруг в поисках подкрадывающегося супостата. Затевать траление не решались, каждую минуту ожидая нападения. Но до самого рассвета никого не нашли.