Крейсера к этому времени скрылись из вида за скатами самого южного мыса Окинавы, и их примерное место показывал только густой угольный дым, встававший из-за него. Они спешили к рейду Наха, надеясь успеть перехватить всех, кто там мог быть. Как оказалось, не напрасно.
Когда открылась гавань, в ней увидели стоявший на якоре пароход средних размеров. Судя по отсутствию дыма над трубой, к выходу в море он не готовился и стоял без груза, так как ватерлиния высоко поднялась над водой, настолько, что под высоким ютом торчала даже верхняя часть лопасти винта. На запрос о национальной принадлежности с него не ответили, но никаких агрессивных намерений не выказывали и радиотелеграфом, если он и был, не пользовались.
На него несколько раз передали требование назвать себя, но ответа так и не дождались. В конце концов, отмигав приказ не пытаться покинуть гавань или испортить судно, двинулись дальше. О потенциальном трофее сообщили короткой светограммой на показавшийся над островом аэростат.
Поскольку выглядевшее заброшенным судно угрозы в данный момент явно не представляло, «Богатырь» со «Светланой» занялись другими делами. Опасаясь, что японцы могли набросать мин, Егорьев приказал держаться подальше от берега. Ловя последние светлые часы, крейсера, воодушевленные первым успехом, разделились. «Богатырь» пробежался до острова Кумесима на западе, а «Светлана» – до мыса Зампо. Но там кроме местной парусной рыбацкой мелочевки не нашли ничего заслуживающего внимания.
Когда закатное солнце коснулось моря на западе, тральный караван из восьми паровых катеров под чутким надзором стодвадцаток «Терека» уже усердно утюжил лазурные воды гавани Наха. Добравшись до судна на рейде, сразу выяснили, что это брошенный германский пароход «Лидия», приписанный к Гамбургскому порту[15]. Ни экипажа, ни груза на нем не обнаружили. А следом в гавань уже тянулись транспорты. «Терек» все так же маневрировал на малом ходу за пределами рифов, таская за собой черную перевернутую каплю воздушного шара и выцеливая жерлами пушек возможные угрозы в бухте и на берегу. Из корзины над ним постоянно перемигивались ратьером с маячившими вдалеке крейсерами.
От местных узнали, что японцы здесь были, но теперь ушли, так что отбиваться оказалось некому. Поскольку вторжение прошло неожиданно гладко, процесс освоения на уже знакомой местности с самого начала пошел с опережением графика. Еще до наступления темноты транспорты успели встать на якоря в гавани и приступили к перевозке своими и мобилизованными в порту средствами пехоты и артиллерии. Ни в селении, ни в его окрестностях противника не обнаружили. На берегу зажгли костры, пароходы освещались электрическим светом, так что и с наступлением темноты разгрузку не прекращали.
Одновременно подбирались места под артиллерийские позиции, где сразу начинались земляные работы. Спешили закрепиться как можно основательнее, пока крейсера Егорьева еще здесь. Благодаря безостановочной работе артиллеристов, пехоты и экипажей пароходов утром уже начали сборку оснований под пушки.
Хоть Наха и считался портом, разгрузка больших судов проводилась здесь только рейдовым способом. По этой причине доставка морской артиллерии с транспортов на позиции являлась делом непростым. Тем не менее трехдюймовки оказались на берегу еще до полуночи, а более тяжелые шестидюймовки планировалось переправлять на импровизированных плотах, сооружаемых из четырех местных рыбацких лодок, которые связывали легким настилом из бамбука. Два таких плота, собранных из выкупленных посудин, успели подготовить к утру.
Работа предстояла тяжелая, но вполне выполнимая. Местность была ровная, а все необходимые материалы и приспособления привезли с собой. В качестве основной тягловой силы собирались использовать местных мулов, поскольку руками такие дуры особо не потаскаешь. «Тягачей» уже собирали по окрестностям. Все равно аборигены, взбудораженные столь шумным светопреставлением, этой ночью не спали.
Кроме батарей отгораживались со стороны моря и другими средствами. Разгрузившийся лишь частично «Анадырь», имевший палубные устройства для быстрой постановки мин, к полудню 8 октября выставил два заграждения к востоку от скал Кейсе и к югу от них.
Сразу после окончания этих работ Егорьев, получив копию карты с отмеченными позициями пушек и минными полями, отправился к ожидавшим его конвоям. На Окинаве остались только транспорты и «Терек», да спешно закреплявшаяся пехота. Подгонять никого не требовалось. Уже к вечеру береговые батареи дали пробные выстрелы, а над первыми полевыми укреплениями на берегу были подняты полковые знамена.
К этому времени от жителей селения, подробно и вдумчиво опрошенных, уже стало известно, что, пока нас не было, в Наха приходил японский пароход, притащивший на буксире брошенного сейчас на рейде немца. Хотя дым из его трубы шел, своего хода он не имел. Это было еще в конце июля. В течение десяти дней оба парохода стояли в гавани без движения. С них закупали свежую рыбу и овощи.
Потом появился японский вспомогательный крейсер, после чего с притащенного на буксире судна начали перегружать все на японский пароход. Там было машинное масло, судостроительные материалы, кислота, снасти, продовольствие и многое другое, предназначавшееся для порта Николаевск. Для работ привлекали грузчиков из селения, а местная администрация участвовала в оформлении ареста судна и груза, поэтому в Наха и знали такие подробности.
Через пять дней японский пароход ушел и увез немецкую команду, а вспомогательный крейсер остался. С него еще с самого начала высадили на берег вооруженный отряд, который осмотрел брошенный русский береговой лагерь. Потом матросы что-то делали на том месте, где был телеграф. Все это время проводились карательные акции, в ходе которых было публично казнено более десятка местных жителей, обвиненных в пособничестве. Часть японского отряда уходила из селения. Куда именно и зачем, никто не знал. Сам вспомогательный крейсер перемещался по гавани с места на место, часто спускал шлюпки, но никаких вех или других знаков не ставил, а спустя неделю после окончания разгрузки немецкого парохода забрал отряд и ушел сам. А «Лидия» так и осталась торчать на якоре.
Проведенный нашими трофейщиками осмотр показал, что судно оставалось практически на ходу, но с неисправным рулем. Сейчас, правда, с него уже растащили все, что удалось снять, но это была мелочевка. Возможность исправления поломки и дальнейшего использования судна в своих интересах сейчас прорабатывается механиками, но шансы определенно есть. И не плохие.
Узнав о японских репрессиях, от мысли привлечь аборигенов для работ отказались и максимально сократили контакты с ними, даже временно расселив ближайшие к батареями домишки. А уже «зафрахтованных» мулов вполне выгодно для их хозяев и в то же время скрытно обменяли на крупу, соль, муку, тонкий пеньковый канат и парусину с дальнейшей перспективой пустить их на мясо. Рефрижераторы «Терека» позволяли обеспечить его сохранность.
Бухту и окрестности еще раз тщательно проверили на предмет возможных минных банок, на которые еще не наткнулись, но вполне могли наскочить в дальнейшем, совместив это с масштабными гидрографическими работами под руководством командира «Терека». Это было как раз по профилю его первого образования, полученного в морском корпусе, так что сделано все было грамотно и основательно. Кроме того, опросили местных рыбаков, не видели ли они предметов, похожих на всплывшие мины после штормов. Но ни поиск, ни опросы ничего не дали, зато была составлена приличная карта гавани и подходов.
Отсутствие гарнизона и хоть какой-то обороны, несмотря на уже неоднократное использование нашим флотом гавани Наха в качестве перевалочной базы, казалось странным, а поведение вспомогательного крейсера – подозрительным. Что за люди с него высаживались и зачем ходили в глубину острова? Вызывал недоумение и брошенный в бухте пароход, повреждение руля на котором удалось починить всего за два дня при использовании ремонтных возможностей «Анадыря». Тщательный осмотр трофея, так же как и предпринятая экспедиция по окрестностям в поисках следов японского отряда, ничего не дали. Поскольку явной угрозы пока не было, продолжали действовать в соответствии с планом, надеясь прояснить все странные моменты позже.
Считалось, что о нашем здесь появлении еще не известно. Но японцы удивили. Видимо, противник как-то сумел наладить систему оповещения, так как уже через двое суток после ухода крейсеров с поста на мысе Зампо в четырнадцати милях к северу от рейда Наха сообщили, что видят пароход, быстро приближающийся с северо-запада. Скоро его дым заметили и с возвышенностей вокруг Наха. А с поста уже сообщали, что судно приближается непосредственно к ним, а на берегу восточнее наблюдают чужую световую сигнализацию.
По гарнизону объявили боевую тревогу, начав поднимать аэростат с «Терека». Погода стояла тихая, солнечная. Видимость была до горизонта. Первый же доклад от наблюдателей в корзине заставил всех напрячься. С воздуха удалось разглядеть, что двухтрубный пароход средних размеров стоит к северу от мыса Зампо и стреляет по берегу. Более того, он спускает шлюпки. Сигнальный пост на вызовы гелиографом и фонарем не отвечает и ответного огня не ведет.
С возвышенностей у Наха японец тоже был виден, хоть и совсем плохо. В то время как с мостиков пароходов могли наблюдать лишь его мачты, но звуки артиллерийской стрельбы с той стороны уже доносились отчетливо. Проводную линию связи до Зампо проложить еще не успели, и что конкретно там творится, не знали.
Возникла мысль, что часть высаживавшегося японского отряда укрылась где-то на острове и теперь вместе с подошедшим вспомогательным крейсером атаковала гарнизон поста. Он состоял всего из полуроты пехоты из состава 30-го Ингерманландского полка при двух орудиях. Так что отбить десант, поддерживаемый огнем корабельных пушек и внезапной атакой с тыла, им будет непросто.