В кухню вошел Ральф.
— Ну и денек, — произнес он. — Помнишь, я рассказывал тебе про Мелани, нашу клиентку? Наглоталась всей запрещенной дряни, до которой только смогла дотянуться, сбежала от приемных родителей, улизнула из приюта…
— Все как обычно. — Анна задумчиво кивнула. — Или на сей раз что-то новенькое?
— На прошлой неделе пришлось договариваться, чтобы ее не обвинили в магазинной краже. А сегодня она сбежала с нашей жалкой наличностью. Надолго ей этих денег не хватит, конечно. Вот я и подумал… Может, пусть поживет летом у нас?
— Это ведь не просьба, дорогой, верно? — уточнила Анна. — Это приказ.
— Девочке действительно нужно пожить в нормальной семье.
— По-твоему, мы нормальная семья? — Она с улыбкой приложила ладонь ко лбу. — Разумеется, Ральф, мы примем ее, нельзя же оставлять бедное дитя без присмотра.
— Я слышал, о чем ты рассказывал. — Ральф повернулся к Джулиану, осторожно погладил сына по волосам. — Что там конкретно стряслось?
— Я говорил — маме говорил… Пропала маленькая девочка. Никак не могу выбросить эту историю из головы.
— Если я правильно понимаю, трагедия случилась в Девоне. До него сотни миль.
— Отец, ты в каком веке живешь? — Джулиан вспыхнул. — Одно преступление порождает другие. Люди подражают друг другу.
— Ребекка ездит в школу не одна. И возвращаются они тоже группой. Прокатился бы за ними на машине, сам бы увидел.
— Ну да. Вот только после поворота с дороги ей нужно проехать одной где-то с полмили. Совсем одной, понимаешь? — Джулиан нетерпеливо мотнул головой, стряхивая отцовскую руку. — Лично я для себя все решил. Если кто-то из вас сможет иногда ее отвозить и встречать — отлично. Если нет, значит, буду ездить я. Она — моя сестра, я не готов рисковать ее жизнью.
Анна отложила газету.
— Джулиан, ты всю жизнь намерен ее опекать? Тринадцатилетние, конечно, не зря считаются группой риска, но ведь и восемнадцатилетние тоже. И сорокалетние. Ты же слышал о нападениях на старушек, правда?
— Анна, не стоит насмехаться, — укоризненно заметил Ральф. — Пойми, Джулиан, все дело в том, что, если бы каждый человек думал так, как думаешь ты, никто и никогда не стал бы выпускать детей из дома.
— Ладно, — ответил Джулиан. — По-вашему, я веду себя неразумно? Тогда позвольте кое-что вам напомнить. Десять лет назад пропал мальчик из Фэйкенхема. Ему было одиннадцать. Пошел навестить приятеля по соседству, и больше никто его не видел. В том же году девочка ехала на велосипеде по дороге близ Кромера. Это близко или далеко, как считаете? Ее звали Эйприл, и она была ровесницей нашей Ребекки. Ехала она к своей сестре в Рафтон. Свидетель на тракторе видел ее в четырех сотнях ярдов от дома, в две минуты третьего, средь бела дня. В четверть третьего трое мужчин, снимавших планы местности для Картографического управления, наткнулись в поле на велосипед. Самой девочки нигде не было. Шестьсот ярдов от дома. Пропала без следа.
Он стиснул зубы, ожидая родительских возражений. Но Ральф лишь проговорил, очень тихо и не отрывая взгляда от стола:
— Ты изучал все случаи исчезновения? Зачем?
— Я уже все объяснил. Иной причины у меня нет.
— Мне бы хотелось сказать, что ты ошибаешься, но я не могу. Мы живем в опасном мире.
— Предвижу скандалы каждое утро, — заметила Анна. — Честно, Джулиан, не знаю, что сказать. Просто не знаю.
— Я еду к Сандре. — Джулиан встал, подошел к двери оглянулся. Анна взялась убирать со стола, намеренно шумно.
— Помоги мне, Ральф, будь добр. — Судя по голосу, она едва сдерживала слезы.
Ральф отодвинул стул. Ножки проскрежетали по полу. Стал подчеркнуто медленно собирать посуду. Смотрел куда угодно — на тарелки, на чашки, — лишь бы не встречаться взглядом с женой.
Через два дня Ральф отправился повидать миссис Гласс. Он сознавал, что утомлен и обеспокоен, а еще понимал, что ему стало сложно даже находиться в одном помещении с Анной.
Ребекка жаловалась и причитала, уверяла, что ее жизнь катится коту под хвост. Джулиан спокойно выслушивал упреки и терпеливо объяснял, что отвезет сестру в любое место, куда той захочется; если нужно, готов заодно подбирать ее приятелей и развозить тех по домам. «Я не хочу, чтобы ты вечно торчал у меня за спиной», — отрубила Ребекка. Анна следила за дочерью, не произнося ни слова, ее лицо выдавало внутреннее напряжение. Дождь стучал в окна, весенний воздух словно сочился зеленью и предвещал скорое лето. Нужно дать семье отдохнуть от себя — именно такой предлог Ральф изобрел для своей отлучки.
Кроме того, он переставал думать об Эми Гласс. Та постоянно присутствовала в его мыслях, как будто завладела его существом, подчинила себе, и требовалась новая встреча, чтобы избавиться от этого наваждения, чтобы она превратилась для Ральфа в обычную женщину, наивную, ограниченную, неряшливо одетую. Он вспоминал ее фигуру в дверном проеме, видел мысленным взором эти длинные белые пальцы, словно парящие над густыми рыжими волосами, грезил о тусклом блеске золотого обручального кольца на ее пальце и об изгибе губ.
День выдался намного лучше, чем в его прошлый приезд, — сыро, но тепло, свежий ветерок, к полудню и тучки наверняка разойдутся. По дорогам уже поползли кемперы со своими фургонами; за цветастыми занавесками на окнах фургонов брошенный украдкой взгляд выхватывал лица людей и фрагменты их жизней. Вскоре прибрежные дороги окажутся забиты легковыми автомобилями, в каждом из которых будет елозить целый выводок детей — вопящих, толкающихся локтями, просящих еды, жалующихся на жару и скуку.
Миссис Гласс снова встретила его в дверном проеме.
— Я услышала шум мотора, — объяснила она.
— Да, моя машина рычит по-особому.
Ральф вышел из салона и уставился в небо.
— Неплохой денек, верно?
— Хотя могло бы и поливать.
— Думаю, не польет. Время обеда. Я тут подумал, не пригласить ли вас прогуляться. Вместе с Сандрой, конечно.
— Сандры нет дома. Она нанялась убрать несколько съемных квартир в Уэллсе. Готовятся к наплыву гостей.
— А что насчет вас?
Она отлипла от дверного косяка.
— Заходите. — Оглядела свои джинсы и хмыкнула. — Пожалуй, стоит обратиться к фее-крестной, а?
— Ну, особо наряжаться не стоит… Я думал, мы заглянем в паб…
— Дайте мне пять минут.
Когда она вернулась, на ней были другие джинсы, линялые, но чистые, и белая рубашка с расстегнутым воротом. Волосы она расчесала и распустила, теперь они волной ниспадали на плечи и спускались по спине до лопаток. В солнечном свете рыжина казалась текучей, что ли. Ральфу сразу вспомнился цвет кремового шерри, который друзья его отца, мучаясь чувством вины, позволяли себе пригубить каждое Рождество. «Мне всего полбокала, мистер Элдред, спасибо». Он взял в руки прядь ее волос, пропустил сквозь пальцы. Эми стояла неподвижно, точно послушное животное.
— Простите. Кое-что вспомнилось.
— Хорошее, надеюсь?
— Скорее печальное.
Поехали вдоль побережья. За Бранкастером показалось море, серая линия которого неуклонно разрасталась. Остановились у отельчика, в котором Ральфу доводилось бывать; окна здания выходили на болота и на заросли тростника. Выяснилось, что в ресторане они сегодня первые. Официантка принесла меню.
— Что будете пить?
— Мне виски, — решительно сказала миссис Гласс.
Принесли два стакана, предусмотрительно поставили рядом друг с дружкой. В сложенном из камней очаге горели дрова, и пламя выводило свою негромкую песню; в середине бледный огонь едва тлел, зато по краям поленья обуглились до седины: дерево превращалось в пыль. На соседнем столике стояла ваза с тюльпанами: стебли клонились вниз, яркие головки словно парили в воздухе, как бы норовя оказаться подальше от сосуда.
— Есть лобстеры, — заметил Ральф, заглянув в меню. — Хотите?
— Спасибо, конечно, но я к ним даже прикасаться боюсь. У меня врожденная неприязнь ко всему с раковинами. Мой муж был краболовом, работал в Шерингеме. Правда, давно это было. Я не видел его уже шестнадцать лет.
— Значит, Сандре было тогда сколько? Два года?
Миссис Гласс кивнула.
— Но Сандре он не отец. — Она взглянула Ральфу в лицо. — Я вас шокировала?
— Бросьте, Эми. Нужно что-то посерьезнее этого, чтобы меня всерьез шокировать. Я вовсе не живу затворником, как вам известно.
— Когда Сандра рассказала мне о вас, я сперва решила, что вы затворник и есть. Спросила у нее, чем отец Джулиана зарабатывает на жизнь. А она ответила — творит, мол, добрые дела. Я решила, что вы церковник.
— Я мог бы им стать, полагаю, сложись обстоятельства чуть иначе. Мои родители были бы чрезвычайно довольны. Но в молодости я не слишком-то рвался доставлять им удовольствие.
— Вы ведь были миссионером, правильно? Лишнее доказательство моего невежества — пока Джулиан мне не растолковал, я думала, что все миссионеры непременно священники.
— Нет, ни в коем случае. Врачи, ученые — все, кто может оказаться хоть в чем-то полезным. Мы занимаемся вовсе не тем, что обращаем людей в свою веру.
— Насколько я понимаю, там и не требовалось никого обращать.
— В целом да. Но мы отличались от тех миссионеров, которых рисуют карикатуристы. Никто не таскал с собой складной орган и не вопил: «Восславим Господа!»
— Рада, что я не видела этих картинок. — Ее улыбка увяла. — А еще Джулиан рассказал, что вам пришлось посидеть в тюрьме.
Теперь кивнул уже Ральф.
— Это был пустяк, — сказал он, отгоняя назойливые воспоминания о втором, после отца, главном страхе своей жизни.
— Джулиан вами гордится.
— Вот как? Мы никогда с ним на эту тему не говорили.
— Ну да, он считает, что вам неприятно об этом вспоминать.
— Мы с Анной стараемся забыть этот период нашей совместной жизни. Образно выражаясь, загоняем под спуд.
— Пока вы были в тюрьме, с вами плохо обращались?
— Нет. Говорю же, ерунда полная. Будь все плохо, мы немедленно вернулись бы домой, как только нас освободили, а вместо того мы двинулись на север, в Бечуаналенд. И задержались там.