— Ты у нас не очень-то наблюдательный, папа. — Робин подпер подбородок рукой и выжидательно уставился на отца.
— Верно. Грешен, что уж скрывать.
— Для тебя люди — всего лишь проблемы, — сказала Кит. — Проблемы на двух ногах. Поэтому ты ни на что не обращаешь внимания.
— Гм… Возможно, ты права, дочь, но по роду своих дел, так уж выходит, я практически не встречаюсь с людьми, у которых не было бы проблем.
— Я про другое, — отмахнулась Кит. — Мне кажется, что ты не видишь в людях личности. Эта девушка, как ее, Мелани, для тебя она всего-навсего «беглянка-рецидивистка с многочисленными приводами», или как там еще пишут в официальных рапортах.
— Правда? Что ж, ты меня уела, в милосердии мне с тобой не состязаться. Дело в том, что моя работа достаточно важна и чрезвычайно опасна. Я вторгаюсь в детские жизни, стараюсь наставить этих детей на путь истинный. Потому мне доставляет подлинную радость выявлять шаблоны поведения. А такие шаблоны существуют, тут и спорить нечего.
— Каждый человек уникален, — возразила Кит. — Каждый.
— Я раньше тоже так думал. Но когда видишь, как они, мои клиенты, всякий раз ведут себя одинаково, точь-в-точь как те, с которыми приходилось сталкиваться до них, начинаешь считать иначе. В лучшем случае их реакции различаются в пределах статистической погрешности.
— Разве они не обладают свободой воли?
Ральф с одобрением посмотрел на дочь, будто восхищаясь ее настойчивостью.
— Раньше я полагал, что это главный вопрос. Полагал, что они, конечно, обладают свободой воли. Но через несколько лет стал замечать шаблоны поведения. Складывалось впечатление, что некоторые люди усваивают эти шаблоны с рождения. Я читал истории клиентов, одну за другой, и порой — довольно часто, признаюсь — одна история путалась с другой, а другая с третьей. Клиенты употребляют наркотики, пьянствуют, скандалят, словно подражая своим родителям, которые били детей или пренебрегали ими, садились в тюрьмы, выходили и садились снова; понемногу начинаешь ловить себя на ощущении, что сам способен написать следующую страницу очередной истории, что знаешь, каково будущее очередного клиента и какая участь суждена его детям. В девяти случаях из десяти это ощущение оказывается верным. Знаешь, впору затосковать от того, насколько люди предсказуемы. Стоит им ступить на тот или иной путь, и они с него уже не сходят.
— Как по мне, — подал голос Робин, — это не предсказуемость, а обыкновенная тупость. Понятно, что тупость не лечится, но если люди настолько тупы, что не в состоянии управлять собственными жизнями, какая разница, обладают они свободой воли или нет? Это все теории, на практике у них попросту нет выбора.
Ребекка под столом пнула брата по голени.
— Я просила передать мне хлопья еще полчаса назад.
— Цыц, Бекки! — прикрикнула Кит. — Робин, даже умный человек способен угодить в ситуацию, где не будет выбора. Возьмем любовь, к примеру.
Анна откинулась на спинку стула, положила вилку на тарелку.
— Возьмем любовь? — эхом повторила она.
— Прошу прощения, я знаю, что совсем недавно утверждала обратное. — Кит наморщила лоб. — Я понимаю, к чему ты клонишь, папа. Любовь, как всем известно, есть химическая реакция. Когда кто-то говорит, что влюблен, это означает, что в его мозгу происходят некие физиологические процессы, что гормоны делают его одержимым…
— Очень по-научному! — фыркнул Робин.
— …вот почему каждый влюбленный на свете уверен, что никто другой никогда не испытывал подобных чувств. Все влюбленные слушают слащавые песенки, корябают стишки и ощущают единство со вселенной. Все они являются жертвами совокупности одних и тех же реакций. Мы запрограммированы так себя вести.
— Быть может, ты права, — согласился Ральф. — Скажи, Кит, ты влюбилась?
— Нет. Уверена, если бы я влюбилась, то не рассуждала бы о любви столь непочтительно.
— Ты вела бы себя как все, — вставил Робин. — И воображала бы себя особенной.
Кит налила кофе. Тут, словно по наитию, у входной дери материализовался Дэниел.
— Как поживаете, молодой человек? — осведомился Ральф. Ему нравился Дэниел: юноша явно развивается, эволюционирует, если угодно, демонстрирует оптимизм и житейскую сметку, а в новом твидовом костюме поразительно смахивает на своего деда, любителя наряжаться, завзятого танцора, имевшего привычку поить партнерш имбирным пивом.
— Пришел поблагодарить Джулиана, — поведал Дэниел. — Жаль, что я его не застал. Мир ведь лучше войны, правильно? Ой! — Он смущенно оглядел собравшихся за столом. — Вы же, наверное, не знаете, что я имею в виду?
— Перестройку амбара? — предположил Ральф. — Мы наслышаны о местных противостояниях.
— Да, было дело, но теперь все улажено. Вы знакомы с подружкой Джулиана? Я побывал у нее на ферме. Во дворе есть развалюха, которую Джулиан хочет снести, потому что чинить там уже нечего. Миссис Гласс выражалась весьма туманно насчет того, что это за постройка, и возражала против сноса. Мол, она там всегда хранила ведра. В общем, я посмотрел на все сам, пришел к ней и сказал, что согласен заплатить за черепицу. Такой красоты мне давно не приходилось видеть. Она тут же позвала дочку и велела подписывать контракт, покуда покупатель не передумал. Я спросил — а как же ведра? Она ответила, что найдет для них новую крышу. Сказала, что Ральф Элдред ей поможет, приставит следить за ними социального работника, если она попросит.
— Ясненько, — проговорила Кит. — Выходит, вы теперь с Джулом лучшие друзья?
— Он по-прежнему называет меня вандалом, но, по-моему, обрадовался, что мне удалось придумать, как сократить ущерб. Кстати, миссис Элдред, а вы знакомы с матерью Сандры? Она бы вас заинтересовала.
— Вот как? И чем же?
— Она не такая, как я думал. Очень умная женщина, очень решительная, где-то даже, не побоюсь этого слова, забавная, но твердо стоит на ногах и вполне довольна своей жизнью. Ненужных амбиций не питает.
— Хотите сказать, она похожа на меня? — уточнила Анна.
— О, нет! Я не к тому…
— Не тушуйтесь, Дэниел. По вашему описанию она кажется симпатичной дамой.
— Она так молода, — продолжал Дэниел. — Ну, вы-то наверняка ее видели, мистер Элдред. Я удивился, что она такая красавица. Сандра-то не слишком привлекательная — только Джулу не говорите, что я это сказал, — а вот миссис Гласс просто наповал разит.
— Ей вы это сказали? — спросила Анна.
— Миссис Гласс? — Дэниел покраснел. — Нет, что вы. Я бы не посмел.
— Почему же? Насколько я знаю, она ведет одинокую, уединенную жизнь. Ей редко достаются комплименты.
В голосе Анны прозвучало осуждение, если не отвращение. Пульс Ральфа участился от тона жены. Дэниел искоса поглядел на Кит, как бы проверяя, не заставил ли подругу ревновать. Но Кит лишь улыбнулась всегдашней безмятежной улыбкой.
Для августа вечер выдался холодным. Пуловер Дэниела всем своим видом намекал на толику кашемира, на происхождение из фешенебельных лавок лондонской Берлингтон-аркейд. Ральф надел свитер армейского образца, с фабричными кожаными заплатами на локтях и на плечах, подарок Ребекки на прошлое Рождество. Самому Ральфу свитер не нравился — милитаристский, бесформенный, быстро начавший расползаться, — однако он знал, что Бекки долго копила на подарок и считала свитер шикарным, поэтому носил, чтобы доставить удовольствие дочери. Дэниел как будто поглядывал на этот свитер, причем вовсе не с завистью.
— Как ваша машинка, Дэниел? — спросил Ральф. Он намеренно сменил тему, углубился в технические подробности, чтобы увести разговор от дальнейшего обсуждения Эми Гласс.
В десять вечера — Дэниел отправился домой, Кит взялась мыть посуду — Ральф пошел проверить котел. Это чудовище занимало целую комнату, где всегда было так жарко, что среди зимы семья предпочитала собираться именно там. Воздух казался сухим, кальцинированным, затвердевшим, словно кость. Ральф заглушал бы котел на лето, если бы тот, вдобавок к отоплению, не обеспечивал дом горячей водой. Когда дети были маленькими, было вполне разумно и естественно мыть их друг за дружкой в одной и той же воде. Когда они подросли, Ральф начал приучать их к экономии. Как-то на Пасху, давным-давно, у Элдредов гостила подруга Кит. «Иди в ванну первой, — сказала Кит, — и не забудь оставить мне воду». Подруга остолбенело воззрилась на нее. «Вы точно в Средние века живете», — сказала она, сразу позвонила родителям и потребовала забрать ее на следующий день.
Все эти воспоминания мелькали в сознании Ральфа, не позволяя пробиться на поверхность другим мыслям, пока он воинственно загребал уголь ведерком, слушал, как дребезжит жесть. Угольная пыль оседала на манжетах рубашки. Ральф выпрямился, обернулся — и увидел в дверном проеме Джулиана, прислонившегося к косяку.
— Что, по-твоему, ты творишь? — процедил сын.
— С котлом вожусь, — ответил Ральф.
— Не строй из себя дурачка. Это вовсе не смешно! Я только что вернулся от Сандры. Знаешь, я прикрывал тебя, сколько мог, но с какой стати мне и дальше этим заниматься? Скажи, отец! Своим поведением ты отталкиваешь Сандру от меня, и это самое малое зло, которое ты способен причинить.
— Тебе не кажется, что сейчас не время и не место для такого разговора, сын?
Джулиан подался вперед, схватил отца за свитер в районе наплечной заплатки. Потом отпустил, схватил снова, как бы не решаясь дальше наседать на Ральфа.
— Объясни же, какого черта ты творишь?
— Будь добр, Джулиан, подвинься, а то мне совсем дышать нечем. Что я творю? Сам не знаю.
Мелани, гостья из Лондона, приехала на следующий день. Дети Элдредов обычно крутились поблизости, желая получше рассмотреть новичков, но на сей раз их поджидало разочарование. В наряде Мелани не было ничего вызывающего — обыкновенные джинсы, черные башмаки со шнуровкой и тупыми мысками, драная футболка с узором под леопардовую шкуру.
— Даже странно, — заметила Кит. — Ни дать ни взять, прямо со Слоун-сквер.
— Скука, — отозвалась Ребекка.