За спиной Мелани болтался нейлоновый рюкзачок, судя по всему, пустой.
— Где остальная ее одежда? — спросила Анна.
— Она все сожгла, — коротко ответил Ральф, ясно давая понять, что не намерен развивать тему.
Анна вздохнула:
— Значит, придется ее приодеть и снабдить всем необходимым. Та еще задачка.
Она отвела Мелани наверх, в отведенную той комнату.
— Ты принимаешь какие-нибудь таблетки? Ничего запрещенного не привезла? Скажем, шприцов?
Мелани отрицательно помотала коротко остриженной головой с оранжевыми волосами. Анна почти не сомневалась, что девушка лжет, но мысль об обыске ей претила. Мелани плюхнулась на кровать и уставилась взглядом в стену. Ее привезли сюда против желания, и она всячески показывала, что не собирается с этим мириться. Анна выглянула в окно, выходившее на поля. Куда ни посмотри, поля простирались повсюду, навевая тоску на городскую молодежь. Для Мелани — сбегавшей, как уверял Ральф, отовсюду, куда бы ее ни помещали, окрестности дома Элдредов выглядели, должно быть, подобием трудового лагеря где-нибудь в Сибири. Кругом вечная мерзлота, прожектора и колючая проволока.
Словно прочитав мысли Анны, девушка спросила:
— Коровы тут есть?
— В полях? Обычно они пасутся в других местах. Пашут у нас на тракторах, а на полях растут растения.
— Небось всякая чертова трава?
— Милая, — укоризненно сказала Анна, — прошу тебя, не надо чертыхаться. Поверь, от брани жизнь легче не становится.
— Фига с два! — с вызовом возразила Мелани.
Анна спустилась вниз и проверила, надежно ли припрятано и заперто все, что Мелани могла бы проглотить или вдохнуть. Немногим женщинам, подумалось ей, приходится запирать на замок чистящие средства. Обычно Элдреды старались не держать дома любые субстанции, чреватые, так сказать, злоупотреблением, но невозможно было предугадать, кому что может понадобиться: так, мальчишка, гостивший у них в прошлом году, имел предрасположенность к употреблению средства для чистки замши, причем конкретной марки, и перерыл всю кухню и кладовку в поисках заветного напитка. Кроме того, эти дети были подвержены, цитируя официальные рапорты, «самоубийственным позывам», то есть вполне могли, скажем, выпить отбеливатель. Некоторые их эксперименты казались настолько невероятными и неправдоподобными, что лишь впоследствии, когда пострадавших выписывали из больницы, удавалось выяснить, отчего именно они впадали в эйфорию или в забытье — кто во временное, а кто и навсегда.
— Ральф, — сказала Анна, — боюсь, эта Мелани окажется печальной историей, очень, очень печальной. Ты же не собираешься бросать меня наедине с нею?
— Мне нужно уехать, — ответил Ральф. — Часика на три.
— А отменить поездку нельзя? Не уверена, что у меня получится с нею справиться.
Ральф помешкал.
— Меня ждут люди. — Надо же, подумал он, как легко привыкнуть ко лжи. — Робин повесил замки на все велосипеды. Сбежать она, думаю, не сбежит. Сообразит, что бежать некуда. И вообще, мне показалось, что она сбита с толку. Странно, в Норидже, куда ее привез волонтер, она выглядела вполне вменяемой. Но стоило нам выехать из города, она словно задеревенела. Потом и вовсе закрыла глаза и не хотела смотреть по сторонам.
— Я беспокоюсь не о том, что она сбежит, — объяснила Анна. — Меня тревожит то, что она может учинить, оставшись в доме.
— У нас бывали постояльцы и похуже.
— Знаю. Пойми, Ральф, мы занимаемся этим много лет подряд, привозим сюда на лето этих несчастных, но я стала спрашивать себя, честно ли мы с ними поступаем. Ведь они ненавидят здешние места. А мы ненавидим их.
— Мы это уже обсуждали, Анна. Я на самом деле верю, что пребывание здесь полезно для них. Они питаются здоровой пищей, могут дышать свежим воздухом, видят нечто отличное от того, к чему привыкли за свою предыдущую жизнь. Вдобавок их окружают люди, готовые тратить на них время, сидеть и слушать, когда им захочется излить душу.
— Будем надеяться, что сегодня днем у Мелани такое желание не возникнет. Ведь ты уедешь на свои встречи, которые наверняка затянутся до самого вечера.
— Все не так страшно. Я вернусь к пяти. Обещаю. — Последние слова Ральф договорил, уже направляясь к задней двери. — «Мне нужно повидать Эми, — думал он, — я должен ее увидеть. — Необходимость лгать жене вызывала тошноту, как и осознание того, что он пренебрегает своими обязанностями, и это ощущение сделалось настолько сильным, что он едва не повернул обратно. — Я обещал Эми приехать, — напомнил он себе. — Я должен ее увидеть».
Он укатил прочь, найдя утешение в соблазнительной мысли, что его приворожили.
Анна злилась на себя: она вовсе не собиралась затевать философский спор насчет гостей, хотела всего-навсего, чтобы Ральф оставил ей телефонный номер, по которому с ним можно будет связаться, если Мелани выкинет что-нибудь этакое. Она пошла в кабинет мужа. Его ежедневник лежал на обычном месте, в правом верхнем ящике письменного стола. С фото в железной рамке на Анну сурово глядел Мэтью Элдред, положивший руку на цепочку от часов, а дядюшка Джеймс, в тропическом наряде, щурился от солнца. Рядом стояла фотография Ральфа, сделанная на крыльце дома на Флауэр-стрит: одна рука в кармане, спина прижата к стене. Этот снимок был единственным выставленным на всеобщее обозрение свидетельством их пребывания в Африке. Его извлекли на свет потому, что Ребекка пару лет назад долго канючила, требуя показать ей фото; этот снимок ей особенно нравился, и она все повторяла: «Папочка, ты здесь такой красивый, не то что сейчас». Ральф решил, что фотография должна стоять на письменном столе, служить напоминанием о том, насколько он себя запустил. Никаких ассоциаций снимок не вызывал, Ральф даже не помнил, когда и кем тот был сделан. Он просто видел перед собой улыбающегося, беззаботного молодого человека, можно сказать, почти денди, с кудрявыми волосами, широкоплечего и — пусть лишь на тот момент — вполне довольного жизнью.
Анна взяла ежедневник, отыскала текущую неделю и стала изучать записи на день.
«9:00. Встреча с Красным Крестом по поводу домашнего ухода. Не забыть позвонить епископу.
11:00. Забрать Мелани Берджесс с вокзала».
Дальше записи обрывались. Выходит, Ральф ничего не планировал на день, что-то случилось в последнюю минуту. Почему он ничего не сказал? Анна положила ежедневник обратно в ящик стола. И выбросила из головы все мысли о поведении мужа.
Ральф уехал из дома Эми Гласс в половине четвертого. На вершине холма он увидел полицейскую машину, явно кого-то поджидавшую. Заглушил мотор, остановился. Он узнал офицера, который первым вышел из салона: один из тех, кого он видел раньше на том же самом месте, один из тех, кто, по словам Эми, наблюдал за ее домом.
Ральф опустил боковое стекло.
— Что вам нужно?
— Могу я узнать ваше имя, сэр?
— Элдред. Ральф Элдред.
— Где вы живете?
Он назвал адрес.
— Это ваша машина?
— К несчастью, моя.
— Регистрационный номер назовете?
Ральф выполнил просьбу полисмена.
— Водительские права при вас?
Он достал права из кармана. Офицер внимательно изучил документ, вернул Ральфу; все чисто, ни единого штрафа, ни к чему не придерешься.
— Мы уже видели вас раньше.
— Да, я тоже вас видел.
— Заезжали на ферму внизу?
— Да.
— По делам или просто так?
— Просто так, — ответил Ральф. — Катаюсь, знаете ли, по Норфолку, заглядываю на фермы, когда бываю в настроении. — Он распахнул дверцу, вылез наружу. — Что вам нужно, офицер? Хотите заглянуть в багажник? — Обошел машину, щелкнул замком. — Вот, любуйтесь, сколько влезет.
Полисмен очевидно понимал, что ничего крамольного не найдет, однако тщательно осмотрел багажник «Ситроена», поочередно проверил пару непромокаемых плащей, домкрат, набор инструментов и пачку старых газет.
— Все в порядке? — спросил Ральф. — Послушайте, это какая-то бессмыслица. Если вы решили, что я привожу на ферму ворованные вещи, почему не осмотрели машину на пути туда?
— Мы ведь можем обыскать ферму, — заметил другой констебль, стоявший у полицейского автомобиля.
— Вы преследуете миссис Гласс, — заявил Ральф. — Вам отлично известно, что на рынках она торгует совершенно законно, что скрывать ей нечего, но вам доставляет удовольствие изводить беззащитных женщин, которым нечего противопоставить вашему произволу. Зато я могу вмешаться и обязательно вмешаюсь; я знаю, как правильно подавать жалобы на полицейских, знаю, когда лучше это делать и каким образом обеспечить жалобе ход.
— Что, приходилось много кляуз сочинять?
— Господь свидетель, — процедил Ральф, — поверить не могу, парни, что у вас до сих пор целы все передние зубы. Ко мне претензии есть?
— Нет, сэр. Если что, мы теперь располагаем вашим именем и адресом.
— Не надо пустых угроз. — Ральф сел в машину, хлопнул дверцей, высунул голову в окно. — Думаю, скоро мы с вами снова увидимся.
— Будем ждать с нетерпением, — ответил полисмен.
На следующее утро Мелани не вышла к завтраку.
— Не страшно, — сказал Ральф. — Пусть отдохнет.
За завтраком он попытался вразумить свою младшую дочь.
— Пожалуйста, будь подобрее к Мелани, — попросил он.
— Почему? — спросила Ребекка.
Ральф развел руками, словно недоумевая, почему она не понимает.
— Потому что добро приносит пользу. И наоборот.
— Твоя Мелани грязная и противная.
— Может быть. Но как ей стать лучше, если люди не будут относиться к ней по-доброму? Кроме того, Бекки, спроси себя: виновата ли она в том, что она такая, какая есть? Мелани страдает тем, что принято называть раздвоением личности.
— Да брось, папа! — вмешался Робин. — Какое еще раздвоение? Было бы чему раздваиваться! Она сидит на кровати, отвесив челюсть, и пялится в стену. Тоже мне, личность!
— Будь ты прав, никаких проблем с нею бы не возникло. Однако я опасаюсь, что все не настолько просто. Постыдись, Робин. Твоей сестре простительно, но ты-то должен обладать хоть толикой здравого смысла, в твоем-то возрасте. Мелани провела под нашей крышей меньше двадцати четырех часов, когда ты успел узнать о ней хоть что-то? Прошу, не дразните ее и не провоцируйте, она имеет тягу к насилию