ли в части, блокирование права на отказ от договора означает сохранение долга цессионария по осуществлению встречного предоставления; при этом данный долг цессионария может быть истребован, а право цессионария возразить против удовлетворения иска, сославшись на правила ст. 328 ГК РФ о синаллагме, также блокируется. Синаллагма разрывается, и цедент вправе требовать от цессионария внесения встречного предоставления, несмотря на то что самого права от цедента, как выясняется, цессионарий фактически не получил. Этот вывод следует из алеаторной природы такого соглашения: цессионарий осознанно принимал на себя риск недействительности уступленного требования, приобретая не имущественное право, а шанс на его получение, и данное обстоятельство было учтено в цене договора. Если цедент действовал добросовестно, он не должен получить меньше, чем было изначально согласовано в договоре, на основании которого происходила уступка требования.
Кроме того, цедент, очевидно, не обязан возмещать убытки, платить неустойку и нести иную ответственность перед цессионарием.
В равной мере цессионарий лишен возможности реализовать право на соразмерное уменьшение покупной цены в ситуации, когда недействительными оказались дополнительные (например, обеспечительные) права, которые в силу программы договорных правоотношений вследствие распорядительной сделки должны были перейти к цессионарию, либо недействительным оказалась лишь часть уступленного требования. 1.7.4. Частичное усечение доступных цессионарию средств защиты
При этом ничто не мешает сторонам вместо «отключения» самой гарантии действительности уступаемого права в целом исключить лишь некоторые из доступных в силу закона средств защиты цессионария, но не все из них. Например, стороны могут исключить взыскание убытков, но не право на расторжение договора. Вопрос о пределах исключаемых средств защиты зависит от толкования содержания договора. Вместе с тем наличие в договоре условия об исключении гарантии цедента в отношении существования уступленного права будет свидетельствовать в пользу исключения любых средств защиты, доступных в силу закона на случай нарушения гарантии, указанной в п. 1 комментируемой статьи.
Но здесь могут возникать спорные пограничные вопросы толкования. Что, если договор содержит оговорку об исключении «ответственности цедента» за уступку недействительного права, не уточняя конкретный перечень исключаемых средств защиты? Проблема заключается в том, что право на расторжение с прекращением долга по осуществлению встречного обязательства и возвратом ранее предоставленного встречного предоставления является средством защиты прав контрагента, которое в строгом смысле мерой договорной ответственности не является. Поэтому теоретически может быть выдвинут тезис о том, что при наличии в договоре оговорки об исключении ответственности цедента за уступку несуществующего права речь идет лишь о блокировании ответственности в узком смысле, т.е. права на взыскание убытков. В то же время очевидно, что в ст. 390 ГК РФ понятие «ответственность» используется в широком смысле, включая и расторжение договора, и возврат ранее осуществленного встречного предоставления (см. п. 3 ст. 390 ГК РФ). Так что здесь может возникнуть непростой вопрос толкования. Сторонам стоит высказываться на сей счет менее двусмысленно, указывая прямо, какие средства защиты исключаются, а в целом при желании исключить все средства защиты – более корректно указывать в договоре не на исключение ответственности, а на исключение самой гарантии существования права и принятие на себя цессионарием риска обнаружения отсутствия уступаемого права.1.7.5. Исключаемые средства защиты при иных каузах уступки
В ситуации, когда уступка осуществлялась в дар, условия об исключении гарантии действительности уступаемого права не очень актуальны, так как в силу п. 3 ст. 576 ГК РФ цедент в принципе не отвечает за уступку несуществующего права. В то же время в ситуации несрабатывания распорядительного эффекта по причине отсутствия уступаемого права справедливо было бы допускать возмещение негативного договорного интереса, если цедент виновно ввел цессионария в заблуждение по поводу наличия права (деликтный иск на основании ст. 434.1 ГК РФ). В этом плане наличие условия об исключении ответственности цедента-дарителя устранит такую ответственность. Например, лицо решило подарить родственнику право на получение квартиры по итогам долевого строительства, но при этом само существование данног права оспаривается застройщиком, и даритель, раскрыв одаряемому все риски, договаривается с ним, что если подтвердить право и добиться передачи помещения не получится, то даритель никакой ответственности перед одаряемым не несет. В такой ситуации вряд ли одаряемый может потребовать от дарителя путем предъявления деликтного иска возмещения негативного договорного интереса (например, напрасных затрат на сопровождение закончившегося неудачей судебного спора с застройщиком).
В сюжете с уступкой требования на инкассо подобное условие будет блокировать ответственность цедента за нарушение кредиторской обязанности по ст. 406 ГК РФ, но оно вряд ли сможет заблокировать прекращение договора оказания услуг по взысканию долга. При отсутствии самого требования, услуги по принудительному осуществлению которого цессионарий должен был оказать, обязательства исполнителя прекращаются в силу невозможности исполнения (подробнее см. комментарий к ст. 416 ГК РФ в рамках другого тома серии #Глосса77).
В тех же случаях, когда речь идет об уступке требования в обеспечительных целях, условие договора об исключении гарантии действительности уступаемого права будет означать, что цессионарий (обычно факторинговая компания), которому данные требования передавались в целях обеспечения заемного долга, не сможет использовать предусмотренное в ст. 813 ГК РФ право на акселерацию долга по ранее предоставленному займу в связи с нарушением обязанности предоставить обеспечение, отказаться от договора в части долга по предоставлению заемного финансирования в будущем и (или) потребовать возмещения убытков.1.7.6. Кауза договора при полном исключении гарантии действительности уступаемого права
Можно ли в случае исключения гарантии действительности уступаемого на возмездных началах права и фактического выявления его недействительности продолжать говорить о договоре синаллагматическом, ведь тогда получается, что каузой для оплаты является не получение некоего имущества, а приобретение чистого шанса с риском купить «правовое ничто»? По сути, если право существовало и перешло, налицо классический экономический обмен, но если его нет и распоряжение не сработало, налицо одностороннее предоставление. В случае выявления недействительности уступаемого права и добросовестности цедента условие договора о принятии такого риска на себя цессионарием приводит к отступлению от модели стандартного синаллагматического договора. Само по себе это не повод ограничивать свободу договора. Просто в данном случае налицо алеаторный, основанный на риске договор, который при этом подлежит судебной защите, так как не является игрой или пари.1.7.7. Соотношение с правилами ст. 461 ГК РФ
Также следует отметить, что новая норма п. 1 ст. 390 ГК РФ приходит в диссонанс с положением п. 2 ст. 461 ГК РФ, согласно которому соглашение об освобождении продавца от ответственности за эвикцию ничтожно.
Данный аспект требует пояснений. Сама норма п. 2 ст. 461 ГК РФ представляется крайне неудачной и избыточно жесткой. При ее буквальном толковании получается, что заключить договор, в силу которого продавец продает покупателю вещь «как есть», без гарантии переноса права собственности (например, в ситуации, когда вещь находится у третьего лица, а перспективы удовлетворения виндикационного иска туманны, или в случае продажи наследником унаследованной вещи в ситуации неопределенности в вопросе о наличии прав собственности на вещь у наследодателя), невозможно. Это очень странное ограничение договорной свободы.
По-видимому, в свете новеллы, включенной с 1 июня 2018 г. в п. 1 ст. 390 ГК РФ, открывается возможность ограничительного прочтения положения п. 2 ст. 461 ГК РФ и допущения таких условий в контексте не только продажи прав, но и продажи вещей, если речь идет о ситуации, когда такое приобретение «шанса» на свой риск осуществляет коммерсант, и при этом продавец субъективно добросовестен. Жестко ограничивать право сторон заключать сделки по приобретению права (вещи), в отношении которого существует серьезный правовой риск выявления его недействительности (отсутствия права на вещь), неправильно.
В любом случае применительно к продаже прав требования комментируемое положение п. 1 ст. 390 ГК РФ должно восприниматься как более специальное и новое, вытесняя общее правило п. 2 ст. 461 ГК РФ.1.7.8. Проблема уступки требований, которым априорно присуща спорность существования и размера
Крайне интересный вопрос возникает при уступке требований, спорность существования или размера которых очевидна цессионарию, если договор не содержит оговорки о переносе рисков недействительности права на цессионария. Например, представим, что уступлено требование о возмещении убытков, неустойки, компенсации за нарушение исключительных прав, имущественных потерь, расходов, но при попытке взыскания с должника цессионарий столкнулся с использованием должником возражений в отношении доказанности размера убытков, слишком отдаленной причинной связи, наличия оснований освобождения от ответственности, соразмерности неустойки или компенсации.
Нельзя ли сказать, что, приобретая такое требование, цессионарий подразумеваемым образом принимает на себя риск того, что при взыскании он не сможет доказать убытки, должник эффективно сошлется на отсутствие вины или наличие непреодолимой силы, либо суд снизит размер неустойки или компенсации?
Есть все основания считать, что решение суда о снижении неустойки или компенсации носит ретроактивный характер (при снижении неустойки или компенсации данная санкция считается изначально начисленной в меньшем размере), и, соответственно, в случае вынесения такого решения обнаружится, что в соответствующей части требование о взыскании неустойки или компенсации отсутствовало. Освобождение же должника от ответственности по ст. 401 ГК РФ однозначно носит ретроактивный характер (суд констатирует, что возмещение убытков или неустойка изначально не причитаются кредитору).