Если проблемы цессионария могут быть объяснены тем, что налицо было то или иное упречное поведение цедента (например, к снижению суммы взыскиваемых убытков привели нарушение цедентом правил митигации убытков или установленная совместная вина по правилам ст. 404 ГК РФ), ответственность цедента кажется разумным решением, как минимум если из соглашения, на основании которого осуществлялась уступка, и истории переговоров не следовало, что цедент все эти обстоятельства честно раскрыл цессионарию.
Но что, если цедента нельзя обвинить в создании условий для снижения размера или исключения охранительных притязаний?
Как представляется, в случаях, когда суд лишь скорректировал размер присуждаемой суммы и при этом при уступке сумма уступаемого требования не обозначалась, цедент вряд ли может нести ответственность: цедент уступал требование о взыскании убытков и не гарантировал его размер.
Если сумма обозначалась в договоре, вопрос менее очевиден. Фиксация суммы убытков или неустойки в договоре, на основании которого происходит уступка, могла иметь своей целью индивидуализацию требования, а не гарантирование объема уступаемого права. Многое будет зависеть от толкования соглашения.
Также не вполне ясно, что делать, если суд, несмотря на разумные усилия цессионария доказать обратное, полностью освободил должника от исполнения со ссылкой на недоказанность размера убытков или причинной связи, на наличие оснований освобождения от ответственности и т.п.
С учетом отсутствия релевантной практики ВС РФ сторонам рекомендуется подробно регулировать все эти вопросы в договоре, на основании которого происходит уступка. Данная проблематика крайне актуальна, так как случаи уступки требований о взыскании неустойки или убытков крайне распространены.
Тот же вопрос возникает в случае, когда цедент уступает цессионарию требование, наличие которого оспаривается должником или третьими лицами (например, кредиторами должника в деле о банкротстве) и раскрывает всю спорность данного требования, но прямой оговорки о переносе рисков на цессионария нет. Нельзя ли вывести такой перенос в качестве подразумеваемого? Можно было бы возразить, что для того, чтобы трансформировать возмездное отчуждение (синаллагму) в приобретение шанса, необходимо прямо выраженное условие договора. Поэтому, возможно, в подобных случаях может исключаться взыскание убытков, но не расторжение договора и не акселерация заемного долга в сценарии обеспечительной уступки. Впрочем, все это крайне спорно. Никакой ясности по данному вопросу в российском праве нет.1.8. Освобождение от взыскания убытков в силу ст. 401 ГК РФ
В случае, когда в договоре, на основании которого происходит уступка, не исключена гарантия действительности уступаемого права, цедент совершил распорядительную сделку, но ее эффект не сработал по причине отсутствия подлежащего уступке права, цедент должен освобождаться от возмещения убытков за нарушение гарантии существования права при наличии действующих по умолчанию оснований освобождения от ответственности, оговоренных в п. 1–3 ст. 401 ГК РФ.
Подобное развитие событий возможно, если цедент не знал и не должен был знать о несуществовании уступаемого права на момент совершения распорядительного волеизъявления с немедленным распорядительным эффектом (например, установлено, что при уступке требования, которое перешло к нему ранее по наследству, он не знал и не мог знать о прощении долга наследодателем незадолго до его смерти), или в ситуации, когда переход права был отложен, но требование прекратилось или не возникло по обстоятельствам, за которые цедент не отвечает.
Однако такое освобождение от ответственности возможно, если для цедента уступка не связана с осуществлением предпринимательской деятельности. Отсутствие вины в нарушении в данной ситуации в силу п. 1 и 2 ст. 401 ГК РФ исключает взыскание убытков.
Если же для цедента уступка была связана с осуществлением им коммерческой деятельности, отсутствие вины не освобождает его от возмещения убытков. Исключением является случай, когда цедент сможет сослаться на непреодолимую силу по п. 3 ст. 401 ГК РФ. Например, такая ситуация мыслима, когда в период с момента заключения договора, предполагающего уступку будущего права, и до перехода права требование к должнику прекращается в силу непредвидимых и непредотвратимых обстоятельств, которые могут быть квалифицированы как непреодолимая сила (например, долг прекращается в силу гибели вещи, передача которой входила в предмет обязательства, в результате землетрясения или в силу ее реквизиции).
Но наличие оснований для освобождения цедента от ответственности, указанных в ст. 401 ГК РФ, исключает лишь взыскание убытков и (или) неустойки, а также срабатывание охранительного эффекта задатка, т.е. мер ответственности в узком смысле этого слова. Право цессионария расторгнуть договор в целом или пропорционально (в контексте возмездной уступки с таким последствием, как прекращение обязательства по осуществлению встречного предоставления и возникновение у цессионария требования по возврату осуществленного им ранее встречного предоставления), его право приостановить свое встречное исполнение, заявить об акселерации заемного долга по ст. 813 ГК РФ в сценарии обеспечительной уступки в подобных ситуациях не блокируется, поскольку указанные средства защиты не являются мерами договорной ответственности в узком смысле этого слова, и к ним правила п. 1–3 ст. 401 ГК РФ неприменимы.1.9. Значение горизонта знаний цессионария об отсутствии уступаемого права
Интересный вопрос возникает в ситуации, когда цессионарий знал или должен был знать об отсутствии уступаемого права в момент заключения договора, на основании которого происходит уступка с немедленным распорядительным эффектом, либо при отложенном распорядительном эффекте цессии знал или должен был знать, что подлежащего переходу права нет и не будет (например, что заем, требование возврата которого уступается, на самом деле не предоставлялся, либо долг по уступаемому требованию уже погашен).
Статья 390 ГК РФ не упоминает, что такое реальное или вменяемое знание цессионария исключает ответственность цедента. В то же время п. 1 ст. 461 ГК РФ оговаривает, что ответственность за эвикцию при купле-продаже не наступает, если доказано, что покупатель знал или должен был знать об основаниях эвикции (т.е. о том, что продавцу не принадлежит право собственности на отчуждаемую вещь). Из этого по аналогии может последовать вывод, что реальное или вменяемое знание цессионария об отсутствии уступаемого ему на основании договора купли-продажи права исключает ответственность цедента.
Но здесь возникает вопрос в отношении самой нормы п. 1 ст. 461 ГК РФ. Как представляется, если цессионарий лишь мог знать об отсутствии уступаемого права (например, знал о возможных рисках оспаривания сделки, из которой проистекало уступаемое право), это само по себе не освобождает цедента от применения средств защиты, если в договоре нет оговорки о перенесении риска отсутствия права на цессионария, о которой говорилось в предыдущем пункте. Норма п. 1 ст. 461 ГК РФ явно неудачна в той части, в которой она говорит об исключении ответственности продавца за эвикцию в ситуации, когда покупатель должен был знать о пороке в титуле продавца. Это слишком грубое решение. Корректнее было бы исключать ответственность только в ситуации, когда покупатель точно знал или со всей очевидностью не мог не знать о том, что приобретает вещь, собственность на которую принадлежит и будет принадлежать на момент передачи вещи не продавцу, а третьему лицу, и что у продавца нет распорядительной власти. Применение стандарта должной осмотрительности «должен был знать» в контексте ст. 461 ГК РФ неуместно, и в этом плане данная норма требует ограничительного толкования. Тот же ограничительный подход уместен и в сюжете с возмездной уступкой требования. То, что цессионарий лишь мог знать об обстоятельствах, в силу которых уступаемое право не существует, само по себе не блокирует ответственность цедента, который не оговорил в контракте с цессионарием исключение гарантии действительности права.
На самом деле в контексте купли-продажи права могут сложиться следующие девять сочетаний трех состояний, характеризующих субъективную сторону поведения продавца (умысел, неосторожность, отсутствие вины), и трех вариантов горизонта знаний покупателя об отсутствии отчуждаемого права (знал точно, не знал по неосторожности или не знал и не должен был знать о недействительности уступаемого права). Каждое из таких сочетаний может подталкивать к следующим выводам применительно к вопросу о доступности цессионарию средств защиты:
1–2) если продавец точно знал об отсутствии уступаемого права или должен был знать об этом, но не раскрыл все эти обстоятельства покупателю, а покупатель не знал об отсутствии права и не мог знать об этом, продавец несет полную ответственность. В отношении цедента-продавца могут быть применены все доступные в силу ст. 390 ГК РФ, а также иных общих и специальных норм средства защиты;
3) если продавец точно знал, что у него право отсутствует, он не может уйти от ответственности, ссылаясь на неосторожность покупателя, который мог распознать отсутствие у продавца распорядительной власти, но не распознал, доверившись уверениям продавца о наличии права. Продавец в таком случае сталкивается со всем набором средств защиты покупателя. Это следует из общего принципа, согласно которому никто не может извлечь выгоду из своего недобросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК РФ). В споре мошенника и неосторожной жертвы всегда должна побеждать последняя. Более того, при взыскании убытков есть сомнения в уместности ограничения объема ответственности по правилам ст. 404 ГК РФ о совместной вине, а также нарушении правил митигации убытков в силу неосторожности. Как представляется, мошенник не может апеллировать к неосторожности своей жертвы даже в вопросе о снижении объема ответственности;