Такая модель характерна для ряда стран (например, для немецкого права). Модельные правила европейского частного права тоже по общему правилу исходят из абстрактности перевода долга, который был согласован кредитором, и независимости его действительности от действительности соглашения между первоначальным и новым должниками, закладывающего основание для согласия нового должника принять на себя долг в привативном формате (п. 3 ст. III.–5:205).
Работает ли в российском праве модель абстрактности привативного перевода долга и независимости его действительности от действительности заключенного между исходным и новым должниками договора, который определяет каузу перевода?
В сюжете с недействительностью соглашения-основания по причине нарушения запрета дарения ВС РФ занял следующую позицию: «По смыслу пункта 5 статьи 166 ГК РФ новый должник не может противопоставить требованию кредитора об исполнении обязательства возражения… о недействительности перевода долга в силу подпункта 4 пункта 1 статьи 575 ГК РФ» (п. 28 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54). Получается, что новый должник не сможет противопоставить кредитору ссылку на ничтожность договора дарения, являющегося основанием для привативного перевода, все равно обязан будет заплатить кредитору, а затем сможет потребовать возмещения исполненного от истинного должника.
Но как понимать указание в п. 28 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54 на п. 5 ст. 166 ГК РФ как на основание блокирования ссылок нового должника на ничтожность перевода долга? Согласно данной норме блокируется недобросовестная ссылка одной из сторон на ничтожность сделки, а среди возможных оснований для квалификации поведения ссылающегося на ничтожность лица в качестве недобросовестного указано на ситуацию, при которой данное лицо после совершения сделки вело себя так, что это давало другим лицам основания полагаться на действительность (эстоппель). Вместе с тем эстоппель приведен в указанной норме лишь как иллюстрация недобросовестной ссылки на ничтожность. По смыслу данной нормы, она может использоваться для блокирования ссылок на ничтожность и в иных контекстах, если квалификация сделки в качестве ничтожной будет приводить к поощрению недобросовестного поведения. В этом случае Суд явно имеет в виду, что новый должник не может ссылаться на ничтожность договора-основания по причине нарушения запрета дарения, независимо от того, давал ли он кредитору основания полагаться на действительность перевода долга неким своим последующим поведением (например, уплатой части долга). Сам факт того, что он выразил волю на принятие долга, заключив соответствующее распорядительное соглашение, достаточен для того, чтобы заблокировать ссылки нового должника на недействительность перевода долга по причине противоречия заключенного между новым и прежним должниками договора-основания запрету дарения.
Возможны два обоснования такого подхода.
Первое состоит в том, что все-таки Суд как минимум применительно к случаю нарушения запрета на дарение исходит из абстрактности перевода долга.
Но против данной квалификации работает ссылка Суда на добросовестность и п. 5 ст. 166 ГК РФ, если, конечно, ее воспринимать всерьез. Норма п. 5 ст. 166 ГК РФ является инструментом защиты субъективно добросовестного лица, которое не знало и не должно было знать о порочности соглашения. Если кредитор знал о порочности договора-основания, у него не было оснований полагаться на перевод долга, а следовательно, правило п. 5 ст. 166 ГК РФ его не защищает. Поэтому может быть выдвинуто второе объяснение. Его суть в том, что Суд исходит из идеи защиты видимости права: сам перевод долга должен оставаться в силе, и кредитор может потребовать исполнения от нового должника, при условии что а) воля нового должника на привативный перевод долга действительно выражена и не поражена пороками воли или волеизъявления, и при этом б) кредитор субъективно добросовестен и не знал и не мог знать в момент выражения согласия о порочности заключенного между исходным и новым должниками соглашения, лежащего в основании перевода долга. Как представляется, данное второе обоснование ближе к идее, которую пытается закрепить Суд.
Получается, что речь идет о своеобразной конструкции – абстрактности привативного перевода, которая обнаруживается только при наличии субъективной добросовестности кредитора.
ВС РФ описывает эту модель лишь применительно к сюжету с нарушением запрета на дарение. Готов ли он генерализировать данный подход и блокировать не только ссылку нового должника на нарушение запрета дарения, но и любые его ссылки на ничтожность договора между новым и прежним должниками, лежащего в основании перевода долга, в целях освобождения нового должника от долга перед субъективно добросовестным кредитором (например, в силу нарушения иных не связанных с дарением запретов закона, мнимости, недееспособности одной из сторон соглашения и т.п.) или оспаривание такого договора (например, по банкротным и корпоративным основаниям, в связи с наличием обмана, заблуждения, кабальности и т.п.)?
Пока ясности по указанному вопросу в судебной практике нет, но было бы логично двигаться по этому направлению. Если, например, договор, задающий основание для перевода долга, оспаривается конкурсным управляющим нового должника, впавшего в банкротство, на основании ст. 61.2 Закона о банкротстве (например, договор-основание заключен незадолго до банкротства и в силу данного соглашения встречное предоставление, которое получает новый должник в обмен на согласие принять на себя долг, явно неравноценно) или такой перевод оспаривается акционерами нового должника в связи с нарушением правил о согласовании сделки с заинтересованностью, и суд удовлетворяет иск, при субъективной добросовестности кредитора справедливость требует защитить его доверие видимости права и оставить возможность требовать исполнения от нового должника. Смысл же в оспаривании договора-основания будет состоять в открытии возможности истребовать в пользу нового должника за счет исходного должника компенсацию по правилам о неосновательном обогащении.
При этом сделанные выше выводы применимы к любому способу оформления распорядительной сделки привативного перевода долга (по соглашению между исходным и новым должниками с согласия кредитора, по трехстороннему соглашению или в режиме привативной интерцессии при молчаливом согласии исходного должника). Достаточно того, что кредитор не является стороной договора, определяющего каузу привативного перевода, и субъективно добросовестен, а порок затрагивает не саму распорядительную сделку, а только тот самый договор-основание.
При этом важно отметить, что сама распорядительная сделка перевода долга также может оказаться пораженной пороком. И в таком случае перевод долга окажется несостоявшимся. Так, например, если новый должник, принимая на себя долг, был недееспособен, вряд ли суды будут готовы защищать доверие кредитора, ведь порок будет затрагивать не только договор-основание, но и само волеизъявление на принятие долга. То же и в случае, когда новый должник был принужден к принятию на себя долга под давлением угроз со стороны кредитора или исходного должника, либо в ситуации, когда перевод долга на впоследствии впавшего в банкротство должника состоялся в период подозрительности, и налицо основания для аннулирования, указанные в п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве и предполагающие установленную субъективную недобросовестность кредитора.
В то же время, если кауза привативного перевода долга определяется соглашением между кредитором и новым должником (например, новый должник принимает на себя условный долг, освобождая от этого долга исходного должника, в обмен на встречное предоставление со стороны кредитора), недействительность такого договора-основания, видимо, должна поражать и сам распорядительный эффект перевода долга.
Но в целом следует признать, что данный вопрос крайне плохо разработан в российском праве.1.7.2. Недействительность кумулятивного перевода долга, влекущего образование солидарности или субсидиарности
В сюжете с кумулятивным переводом долга следует, видимо, применять те же подходы, что и в сценарии с поручительством.
Даже если новый должник вступал в долг, получив некое встречное предоставление от исходного должника на основании ранее заключенного с ним договора, недействительность последнего не будет порочить кумулятивный перевод долга (то же решение применительно к поручительству см. в п. 29 Постановления Пленума ВС РФ от 24 декабря 2020 г. № 45). Обязательственная сделка о кумулятивном вступлении в долг независима от отношений нового и исходного должников и не зависит от действительности и самого наличия соглашения между исходным и новым должниками, которое может определять каузу принятия новым должником на себя параллельного долга. В некоторых правопорядках приходят к такому же выводу, признавая сделку кумулятивного перевода долга абстрактной и не зависящей от наличия правового основания для перевода, вытекающего из отношений прежнего и нового должников.
Но кумулятивный перевод долга ничтожен или может быть аннулирован, если порок затрагивает не договор, определяющий причину принятия новым должником долга, а саму сделку его вступления в дополнительное обязательство в отрыве от отношений между новым и исходным должниками.
Также если кауза принятия новым должником долга определяется договором нового должника и кредитора (что бывает крайне редко), то говорить об абстрактности, видимо, нет оснований: недействительность данного договора-основания может повлечь недействительность и вступления нового должника в обязательственную связь с кредитором.1.7.3. Последствия осуществления новым должником предоставления при недействительности перевода долга
Если недействителен сам привативный перевод долга либо недействительна сделка по кумулятивному вступлению в долг, но мнимый новый должник осуществил платеж в пользу кредитора, возможно ли истребование у кредитора полученного?