Обязательство, нарушение которого порождает обязанность возместить убытки, может возникнуть из различных юридических фактов.
Чаще всего убытки взыскиваются на практике в связи с нарушением договорного обязательства, т.е. обязательства, входящего в программу договорных правоотношений в силу прямого указания таких обязательств в условиях договора или восполнения данной программы за счет диспозитивных норм закона, обычаев, аналогии закона или принципов права (прежде всего принципа доброй совести).
Вполне допустимо также взыскание убытков и за нарушение реверсивного обязательства по своевременному возврату имущества после расторжения договора (см., например, Определение СКГД ВС РФ от 23 марта 2021 г. № 1-КГ20-12-КЗ), но здесь можно говорить и о нарушении одного из элементов программы договорных правоотношений, пусть и перешедшей на свою ликвидационную стадию.
С учетом того, что, как правило, убытки взыскиваются в связи с нарушением обязанностей, так или иначе вытекающих из договорной программы, многие ассоциируют правила гл. 25 ГК РФ с договорной ответственностью. Но это не совсем корректно, поскольку данные правила касаются случаев возмещения убытков при нарушении обязательства, а последнее может проистекать из различных оснований. Сводить взыскание убытков на основании правил гл. 25 ГК РФ к случаям нарушения договорных обязательств не вполне корректно. Потому, когда говорят о правилах данной главы или правилах ст. 393 ГК РФ как о правилах договорной ответственности или в принципе противопоставляют договорную и деликтную ответственность, – это в известной мере упрощение.
Если, например, лицо связало себя обязательством в результате совершения односторонней сделки (допустим, выдало независимую гарантию), оно отвечает за убытки при нарушении данного обязательства.
Также нет оснований блокировать возможность взыскания убытков в случае неправомерного уклонения обогатившегося лица от возврата имущества на основании правил о неосновательном обогащении.
В силу применения правил об обязательствах к требованию о реституции (п. 3 ст. 307.1 ГК РФ) вполне можно говорить о допустимости взыскания убытков, возникших в связи с неправомерным уклонением стороны от осуществления реституции.
То же касается – с некоторыми оговорками и нюансами – и убытков, возникших при нарушении обязательств, вытекающих из корпоративных отношений (например, при нарушении обязательств по выплате дивидендов или действительной стоимости доли при выходе участника из ООО, по добросовестному и разумному исполнению своих обязанностей директорами и т.п.).
Мыслимо и взыскание убытков в связи с неисполнением обязанности вернуть вещь законному владельцу (например, упущенной выгоды, возникшей вследствие невозможности использовать вещь, находящуюся в незаконном владении).
В то же время спорным является вопрос о том, логично ли допускать взыскание убытков за неудовлетворение охранительного требования о возмещении убытков (или об уплате начисленной неустойки), которое, в свою очередь, возникло за ранее допущенное нарушение какого-либо ранее существовавшего обязательства или совершенный деликт. Будет ли один охранительный долг по возмещению созревать в связи с неисполнением другого охранительного долга? Есть опасения, что если допустить такое развитие событий, то открываются условия для возникновения «дурной бесконечности» (бесконечного нагромождения одной меры ответственности на другую и мультипликации объема ответственности до бесконечности). В то же время такие охранительные обязательства по выплате возмещения убытков сами по себе являются гражданско-правовыми обязательствами, и к ним применяются общие правила обязательственного права. Ключевая проблема в исчислении убытков от нарушения охранительного обязательства состоит в том, что размер данного охранительного обязательства далеко не сразу известен нарушителю (например, делинквент может не знать о размере ущерба вследствие деликта или между сторонами может возникнуть спор по этому вопросу). На практике начисление мораторных процентов на сумму возмещения обычно допускается (с момента вступления в силу решения суда, хотя было бы логичнее сместить дату начала расчета процентов на более ранний момент (например, когда нарушителю были предоставлены достоверные доказательства размера компенсации)), но вопрос о взыскании убытков за просрочку в исполнении обязательства по возмещению ранее причиненных убытков в сумме, превышающей уровень мораторных процентов, заставил бы российский суд сильно сомневаться. Впрочем, представить ситуации, когда это было бы справедливо, можно. Например, нарушение делинквентом своего обязательства по осуществлению выплат на содержание потерявшего трудоспособность потерпевшего может спровоцировать последнего взять потребительский заем или кредит для того, чтобы обеспечить свое существование в соответствующий период. И тогда было бы логично, чтобы делинквент возместил потерпевшему разницу между процентами по ст. 395 ГК РФ и доказанными убытками потерпевшего.1–4.3.2. Нарушение кредиторской обязанности
Убытки могут возникнуть как в случае нарушения должника, так и в силу нарушения кредитора (кредиторских обязанностей). Речь идет, например, об обязанности покупателя осуществить выборку товара на складе поставщика, обязанности заказчика передать материалы для выполнения работ подрядчику или предоставить ему подлежащую ремонту вещь для выполнения ремонтных работ и т.п. В силу прямого указания в п. 2 ст. 406 ГК РФ за нарушение кредиторских обязанностей предписано возмещение убытков, если кредитор не освобождается от ответственности за данное нарушение. Это решение не является общепризнанным и не разделяется в ряде правопорядков, но российское право прочно стоит на идее выделения кредиторской обязанности и ответственности за ее нарушение.
Такие кредиторские обязанности далеко не всегда предусмотрены прямо в договоре или законе – нередко они вытекают из доброй совести (например, обязанность кредитора-истца, получившего исполнение от одного из солидарных должников, немедленно инициировать прекращение исполнительного производства (см. п. 51 Постановления Пленума ВС РФ от 22 ноября 2016 г. № 54)).
К возмещению убытков должника, возникающих из-за нарушения кредитором своих кредиторских обязанностей, применяются с необходимыми адаптациями и исключениями правила гл. 25 ГК РФ, включая правила ст. 393 ГК РФ.
Подробнее о возмещении убытков при нарушении кредиторской обязанности см. комментарий к п. 2 ст. 406 ГК РФ.1–4.3.3. Предвидимое нарушение обязательства
Норма п. 2 ст. 328 ГК РФ предусматривает правовой режим отказа от договора в ситуации, когда должник свое обязательство еще не нарушил, но возникли обстоятельства, очевидно свидетельствующие о том, что в будущем произойдет существенное нарушение. Речь идет о таких ситуациях, при которых будущее нарушение хотя и не предопределено, но наступит с очень высокой вероятностью. Типичным примером является заявление самого должника о том, что он не собирается исполнять договор или не сможет его исполнить. Но могут быть и иные ситуации, при которых еще до наступления срока исполнения будущее существенное нарушение становится очень вероятным (например, начало процедуры ликвидации должника, признание должника банкротом, отчуждение должником причитающегося кредитору имущества третьему лицу и т.п.). В такой ситуации кредитор может, не дожидаясь наступления самого нарушения, превентивно отказаться от договора в связи с возникновением такого предвидимого существенного нарушения (anticipatory breach). Такое же право признается и во многих зарубежных странах и актах международной унификации частного права (ст. III.–3:504 Модельных правил европейского частного права, ст. 7.3.3 Принципов УНИДРУА, ст. 72 Венской конвенции 1980 г.).
Но закон идет дальше и в п. 2 ст. 328 ГК РФ дает такому кредитору, который отказывается от договора в ответ на возникновение ситуации предвидимого существенного нарушения, еще и право на взыскание убытков. Ряд других специальных норм ГК РФ эту идею развивает. Так, согласно п. 2 ст. 715 ГК РФ, если подрядчик выполняет работу настолько медленно, что окончание ее к сроку становится явно невозможным, заказчик вправе отказаться от исполнения договора и потребовать возмещения убытков.
Получается, что закон приравнивает реальное нарушение обязательства к возникновению обстоятельств, очевидно свидетельствующих о таком нарушении в будущем, и предусматривает основание для взыскания убытков при отсутствии формального правонарушения.
Если предвидимое нарушение выражается в прямом отказе должника от выполнения обязательств, позиция кредитора достаточно надежная, его отказ от договора в ответ на такое заявление должника абсолютно бесспорен. Гораздо сложнее ситуация, когда кредитор анализирует, насколько объективные факты (например, темпы выполнения подрядных работ) свидетельствуют о том, что надлежащего исполнения не будет с очевидностью. Например, подрядчик выполняет работы настолько медленно, что если ничего не изменится, то он не уложится в срок контракта. Однако он может привлечь дополнительные ресурсы, увеличить темпы выполнения работ настолько, что уложится в отведенные сроки. Очевидно, что кредитор не может располагать информацией о том, планирует ли подрядчик такое ускорение. Если заказчик, просто ориентируясь на объективные факты, откажется от контракта и потребует возмещения убытков, он рискует тем, что подрядчик предоставит весомые доказательства планируемого ускорения, и суд откажет в признании отказа от договора правомерным и во взыскании убытков. Поэтому в силу принципа добросовестности (п. 3 ст. 307 ГК РФ) кредитору следует направить должнику предупреждение о планируемом отказе от договора и дать должнику возможность представить доказательства того, что он имеет возможности и реальные намерения предотвратить существенное нарушение. В случае отсутствия подтверждения принятия таких мер со стороны должника кредитор вполне может полагаться на объективные данные об очевидном предвидимом нарушении, отказаться от договора и взыскивать связанные с этим убытки. То, что из доброй совести вытекает обязанность направить предупреждение до заявления превентивного отказа от договора, подтверждается и в практике ВС РФ (п. 57 Постановления Пленума ВС РФ от 22 ноября 2016 г.