и от 30 января 2018 г. № 20-КГ17-21.
Эту же позицию поддержал и КС РФ в Постановлении от 10 марта 2017 г. № 6-П: «…Замена поврежденных деталей, узлов и агрегатов – если она необходима для восстановления эксплуатационных и товарных характеристик поврежденного транспортного средства, в том числе с учетом требований безопасности дорожного движения, – в большинстве случаев сводится к их замене на новые детали, узлы и агрегаты. Поскольку полное возмещение вреда предполагает восстановление поврежденного имущества до состояния, в котором оно находилось до нарушения права, в таких случаях – притом что на потерпевшего не может быть возложено бремя самостоятельного поиска деталей, узлов и агрегатов с той же степенью износа, что и у подлежащих замене, – неосновательного обогащения собственника поврежденного имущества не происходит, даже если в результате замены поврежденных деталей, узлов и агрегатов его стоимость выросла»98.
Можно также привести и следующую иллюстрацию, в которой может применяться указанный подход: из-за неосторожности подрядчика, осуществлявшего текущий ремонт в цеху завода, все здание завода сгорело, и заказчик был вынужден осуществлять капитальный ремонт, который неминуемо привел к качественному обновлению производственных мощностей, что после открытия завода повысило эффективность производственного процесса и маржинальную доходность. Вправе ли виновник пожара в ответ на иск заказчика о возмещении в качестве убытков стоимости капитального ремонта заявить к вычету рост доходов заказчика в результате капитального обновления мощностей? Если применять позицию ВС РФ, высказанную в отношении сюжета с обновлением деталей автомобиля, то по общему правилу такой вычет невозможен.
Но могут ли быть здесь представлены те или иные уточнения?
Одно из таковых однозначно признано в практике ВС РФ. Согласно позиции Суда, если в ходе ремонта у кредитора образуются выбракованные старые детали, которые могут иметь какую-либо ценность, либо они должны быть выданы ответчику, либо их стоимость дисконтирует размер возмещения убытков (Определение СКЭС ВС РФ от 13 июля 2021 г. № 309-ЭС21-7026). Это вполне справедливое уточнение, которое соответствует идее compensatio lucri cum damno.
Но есть определенные основания думать, что ВС РФ готов пойти дальше на ниве уточнения общего правила, которое он сам закрепил в Постановлении Пленума от 23 июня 2015 г. № 25. Так, например, в Определении СКГД ВС РФ от 16 апреля 2019 г. № 117-КГ19-3 Суд сначала процитировал вышеуказанную позицию Пленума, но далее недвусмысленно ее уточнил: «Лицо, к которому потерпевшим предъявлены требования о возмещении разницы между страховой выплатой и фактическим размером причиненного ущерба, не лишено права ходатайствовать о назначении соответствующей судебной экспертизы, о снижении размера подлежащего выплате возмещения и выдвигать иные возражения. <…> ...Такое уменьшение допустимо, если в результате возмещения причиненного вреда с учетом стоимости новых деталей, узлов, агрегатов произойдет значительное улучшение транспортного средства, влекущее существенное и явно несправедливое увеличение его стоимости за счет лица, причинившего вред (например, когда при восстановительном ремонте детали, узлы, механизмы, которые имеют постоянный нормальный износ и подлежат регулярной своевременной замене в соответствии с требованиями по эксплуатации транспортного средства, были заменены на новые)» (курсив наш. – А.К., В.Б.).
Это последнее уточнение представляется несколько сомнительным, но, как мы видим, данный вопрос еще требует окончательного прояснения.1–4.11. Сверхкомпенсационные взыскания
Несмотря на общую приверженность компенсационной направленности ответственности за правонарушения, законодатель в ряде случаев допускает отступления от этой идеи, устанавливая денежные санкции, размер которых строго не привязан к размеру убытков и может превышать их.
Так, за нарушение ряда исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности предусмотрена такая санкция, как компенсация. При этом правообладатель, обратившийся за защитой права, освобождается от доказывания размера причиненных ему убытков, а размер компенсации определяется судом в пределах, установленных в ГК РФ, либо в виде абсолютных значений, в зависимости от характера нарушения и иных обстоятельств дела с учетом требований разумности и справедливости, либо в виде величины, в несколько раз превосходящей некий абстрактный параметр (п. 3 ст. 1252, ст. 1301, 1311, 1406.1, п. 4 ст. 1515, п. 2 ст. 1537 ГК РФ). Например, согласно ст. 1301 ГК РФ в случаях нарушения исключительного права на произведение автор вправе требовать по своему выбору от нарушителя вместо возмещения убытков выплаты компенсации: 1) в размере от 10 тыс. руб. до 5 млн руб., определяемом по усмотрению суда исходя из характера нарушения; 2) в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров произведения; 3) в двукратном размере стоимости права использования произведения, определяемой исходя из цены, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за правомерное использование произведения тем способом, который использовал нарушитель.
Другой пример: законодательством о защите прав потребителей предусмотрены крайне высокие неустойки, подлежащие взысканию в полной сумме сверх убытков (п. 1 ст. 23 Закона о защите прав потребителей). Кроме того, в силу п. 6 ст. 13 того же Закона потребитель вправе потребовать от коммерсанта выплаты специального штрафа в размере 50% от суммы присужденного судом денежного требования, которое коммерсант не удовлетворил добровольно в досудебном порядке.
Есть и другие подобные примеры (например, астрент, присуждаемый в пользу истца на основании ст. 308.3 ГК РФ за неисполнение судебного решения о присуждении к исполнению, или компенсации за вред, причиненный гражданам в результате требований безопасности в ходе строительства, а также в ряде иных подобных ситуаций согласно п. 1 ст. 60 ГрК РФ).
Как мы видим, законодатель сознательно не называет эти сверхкомпенсационные санкции взысканием убытков, используя либо конструкцию неустойки, либо понятие «компенсация». В некоторых странах для таких сверхкомпенсационных взысканий используется термин «убытки» (карательные убытки, статутные убытки), но решение российского законодателя избегать понятия «убытки» в тех ситуациях, когда речь идет о сверхкомпенсационных или заведомо не соответствующих действительным убыткам взысканиях, кажется логичным. Это обусловлено тем, что в указанных нормах прослеживается намерение законодателя установить карательные санкции в отношении соответствующих гражданских правонарушений.
Как правило, установление сверхкомпенсационных взысканий объясняется: а) особой публичной значимостью тех или иных сфер общественных отношений и недостаточной превенцией, которую обеспечивают инструменты публично-правовой ответственности и классического взыскания убытков; б) особой уязвимостью потерпевших и желанием компенсировать слабость их возможностей отстаивать свои права в суде обычными средствами гражданского права (как в случае с потребителями); в) сложностями в выявлении, подсчете и доказывании убытков при допущении тех или иных правонарушений. Данные факторы приводят к тому, что превентивная функция гражданско-правовой ответственности в ряде случаев приобретает приоритет над компенсационной.
Определенная логика в этом имеется. Дело в том, что, как уже отмечалось выше, возмещение убытков в принципе не обеспечивает превенцию в тех случаях, когда выгода нарушителя превышает ожидаемые убытки правообладателя: это ситуация так называемого эффективного нарушения (efficient breach). Даже если нарушитель возместит все убытки пострадавшему, нарушитель все равно останется в выигрыше, и это создает для него стимулы осуществлять оппортунистические атаки на чужие права.
Но сбой превентивной функции взыскания убытков более масштабен. Полное возмещение убытков как минимум восстанавливает status quo. Такая перспектива лишает потенциальных нарушителей стимулов совершать хотя бы «неэффективные» нарушения. Но проблема усугубляется, если мы вспомним о том, что доказывание убытков – предприятие крайне сложное, и в большинстве случаев доказать все свои убытки не удается, так как многие из них носят отдаленный характер, связаны с недоказуемой субъективной ценностью тех благ, которые являются объектами соответствующих прав, или в силу иных причин не могут быть подтверждены с точки зрения релевантного стандарта доказывания в суде. Это снижает ожидаемое значение издержек, которые должник понесет в случае нарушения. В таких условиях потенциальным правонарушителям нередко оказывается выгодно решаться на нарушение чужих прав даже тогда, когда нарушение заведомо неэффективно и выигрыш нарушителя ниже убытков пострадавшего.
Получается, что институт возмещения убытков не справляется с реализацией функции превенции гражданских правонарушений слишком часто, а это не может не сказаться на общем состоянии правопорядка. Публично-правовая же ответственность в ряде сфер вовсе не работает (например, при нарушении договора), а в тех сферах, где она применима, она работает в России и в ряде других стран крайне слабо и неэффективно. В таких условиях все громче звучат голоса в пользу расширения практики применения карательных сверхкомпенсационных денежных санкций для случаев умышленных правонарушений (либо в форме умножения доказанных убытков на некий мультипликатор по примеру американских карательных убытков, либо в форме установления в законе фиксированных компенсаций по примеру тех, которые установлены в ГрК РФ или нормах ГК РФ об интеллектуальной собственности).
Сейчас в европейском праве активно обсуждаются идеи расширения сферы применения таких карательных взысканий для умышленных и особо возмутительных деликтов и даже нарушений договора. Но есть и ряд контраргументов, некоторые из которых носят догматический характер (использование гражданского права в не совсем свойственных ему целях превенции вместо классической компенсации потерь), а другие – политико-правовой характер (например, проблема избыточной превенции и несоразмерной кары в ситуациях наложения карательных гражданско-правовых компенсаций и м