ер публично-правовой ответственности). Поэтому здесь требуется осторожный подход, не исключающий, впрочем, здоровое регуляторное экспериментирование и использование сверхкомпенсационных взысканий в отдельных сферах, где проблема недостаточной превенции стоит особенно остро и угрозы велики.
В частности, не кажется абсурдной идея установить на уровне закона возможность присуждения карательной компенсации в дополнение к доказанным убыткам для случаев умышленного или неосторожного причинения вреда жизни или здоровью граждан в результате осуществления коммерческой деятельности предприятий (например, выпуск на рынок заведомо дефектных медикаментов, повлекших вред здоровью, гибель посетителей ночного клуба из-за грубого нарушения администрацией клуба правил пожарной безопасности и т.п.). Угроза применения уголовной ответственности здесь работает на ниве превенции крайне слабо, так как воздействует лишь на соответствующих руководящих сотрудников компаний, не ударяя по кошельку участников и бенефициаров корпорации, а административная ответственность тоже оказывается нередко недостаточно эффективной. Карательные гражданские компенсации могли бы несколько компенсировать недостаток публично-правовой превенции. Схожую роль могло бы выполнять изменение удручающей практики взыскания морального вреда в сторону увеличения размера взысканий, но вариант умножения размера доказанных убытков на некий коэффициент для случаев подобных посягательств на личность заслуживает как минимум обсуждения.
В принципе, есть все основания для обсуждения присуждения карательных компенсаций и на случай причинения вреда жизни или здоровью граждан по вине делинквентов, являющихся физическими лицами, если деликт причинен в результате умышленного преступления (например, при попытке убийства).
Более того, есть определенные аргументы в пользу допущения карательных компенсаций в виде умножения доказанных убытков на тот или иной коэффициент в принципе на случай умышленного нарушения любого договора или деликта (например, кража).1–4.12. Отграничение взыскания убытков от смежных способов защиты
В гражданском праве есть целый ряд имущественных санкций и институтов, которые имеют сходство с убытками, однако при этом обладают существенными отличиями. Приведем примеры.1–4.12.1. Убытки и моральный вред
Моральный вред может причиняться в результате совершения деликта или нарушения обязательства, когда и если это приводит к нарушению личных неимущественных прав гражданина или посягательству на его нематериальные блага (ст. 151 ГК РФ). В некоторых указанных в законе случаях взыскание морального вреда возможно и при нарушении чисто имущественных прав гражданина, не сопряженном одновременно с посягательством на нематериальные блага (например, в силу ст. 15 Закона о защите прав потребителей при нарушении потребительского договора).
Условия компенсации морального вреда обладают существенными отличиями от возмещения убытков. Последнее означает присуждение денежной компенсации в счет возникших имущественных невыгод. Взыскание же морального вреда направлено на возмещение неимущественного вреда, а именно компенсацию в денежной форме физических и нравственных страданий, которые возникают у гражданина при нарушении его прав. Нельзя не отметить и то, что расчет компенсации морального вреда в основном базируется на усмотрении суда (мотивацию которого зачастую чрезвычайно сложно понять) в отличие от достаточно понятных и рациональных методик определения размера убытков. Поэтому взыскание морального вреда и возмещение убытков в ст. 12 ГК РФ названы как разные способы защиты права.
Подробнее о возмещении морального вреда см. п. 12 комментария к ст. 12 ГК РФ в рамках другого тома серии #Глосса99.
Согласно ГК РФ моральный вред не возмещается при нарушении прав юридического лица (ст. 151, п. 11 ст. 152, ст. 1099). Законодатель исходит из того, что у юридического лица не может быть физических и нравственных страданий. Ранее, до 1 сентября 2013 г., случаи возмещения морального вреда организациями встречались (п. 15 Постановления Пленума ВС РФ от 24 февраля 2005 г. № 3), но с 1 сентября 2013 г. законодатель в п. 11 ст. 152 ГК РФ однозначно эту опцию исключил, что прямо признается сейчас в практике ВС РФ (Обзор практики рассмотрения судами дел по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации (утв. Президиумом ВС РФ 16 марта 2016 г.)).
В то же время следует сделать две оговорки.
Во-первых, при нарушении прав организации моральный вред может возникнуть у сотрудников, учредителей, членов или участников юридического лица. Российская судебная практика пока не знает примеров возмещения такого опосредованного морального вреда, возникшего у названных лиц в результате нарушения прав юридического лица (своеобразного косвенного морального вреда), но указанная концепция, как представляется, имеет потенциал для развития. Например, в случае диффамации в отношении благотворительного фонда, ассоциирующегося в глазах граждан с именем учредителя и руководителя данного фонда, взыскание морального вреда, причиненного такой диффамацией последнему, вполне может обсуждаться.
Во-вторых, следует учитывать, что в ряде случаев нарушение прав юридического лица может повлечь репутационный вред. В современном мире репутация является ключевым элементом нематериального капитала организации. Если речь идет о коммерческой организации, подрыв репутации может сказаться на оттоке клиентов и снижении доходов в будущем (упущенной выгоде), а если речь идет, скажем, о благотворительном фонде, последствием диффамации может являться падение объемов сборов пожертвований. В таких ситуациях следует взыскивать не моральный вред, а репутационные убытки в виде упущенной выгоды (в примере с благотворительным фондом выгоду следует взять в кавычки). Там, где такую упущенную выгоду определить с точностью затруднительно, но очевидно, что такие в том или ином размере убытки не могут не возникать, суд должен воспользоваться опцией подсчета убытков «по добру и справедливости» на основании правила п. 5 ст. 393 ГК РФ о том, что при невозможности точного подсчета убытков, но очевидности их наличия суд определяет размер взыскания исходя из принципов справедливости и соразмерности (подробнее о данных правилах доказывания см. комментарий к п. 5 настоящей статьи). Именно такой подход сейчас возобладал в судебной практике (см. определения СКЭС ВС РФ от 18 ноября 2016 г. № 307-ЭС16-8923, от 24 ноября 2021 г. № 305-ЭС21-14231; п. 21 Обзора судебной практики ВС РФ № 1 (2017) (утв. Президиумом ВС РФ 16 февраля 2017 г.)).1–4.12.2 Убытки и взыскание основного долга
Однозначно не является требованием о взыскании убытков притязание на уплату основного денежного долга, вытекающего из договора или иного правового основания (Постановление Президиума ВАС РФ от 4 марта 1997 г. № 4520/96). Такое требование направлено на исполнение основного регулятивного обязательства, которое само по себе не реализует функцию компенсации потерь, а реализует основное или дополнительное предоставление по договору денежного характера. Требование о взыскании основного договорного долга не упомянуто в ст. 12 ГК РФ как самостоятельный способ защиты, но, по сути, оно относится к категории исков о присуждении к исполнению обязанности в натуре, упомянутой в ст. 12 ГК РФ среди средств защиты права. Поскольку термин «в натуре» не очень сочетается с взысканием денежного долга, суды предпочли именовать такое требование как взыскание основного долга или задолженности.
Правила ГК РФ об убытках к данному требованию не применяются. Но в реальности это различие не всегда осознается законодателем и судебной практикой. Например, какова природа требования клиента к своему банку о восстановлении остатка на банковском счете, сниженного в результате неправомерных действий банка или перечисления необоснованно списанной со счета суммы на другой счет клиента? По сути, это не возмещение убытков (так как клиент получает не некую дополнительную компенсацию, а лишь то, на что был вправе претендовать по обязательству, – соответствующий остаток на счете или выдачу его номинала). Этот институт, скорее, ближе к уплате основного долга. Данный механизм не зависит от оснований привлечения банка к ответственности. Даже если в силу какого-то обстоятельства непреодолимой силы (например, масштабной цифровой атаки на российскую банковскую систему) деньги со счета клиента были украдены, банк обязан восстановить остаток по счету. Правила п. 3 ст. 401 ГК РФ здесь не могут применяться. Исключением является только ситуация, когда обстоятельства, спровоцировавшие несанкционированное списание, находились в сфере контроля клиента. Возмещение же убытков будет налицо тогда, когда клиент требует от банка возместить дополнительные потери, возникшие в связи с неправомерным списанием денег со счета.
При этом судебная практика иногда не замечает данную разницу и квалифицирует требование о восстановлении или выдаче необоснованно списанной со счета суммы в качестве гражданско-правовой ответственности (см.: Постановление Президиума ВАС РФ от 25 января 2011 г. № 8624/10; Определение СКГД ВС РФ от 28 апреля 2015 г. № 18-КГ15-48; Определение СКЭС ВС РФ от 22 ноября 2021 г. № 310-ЭС21-5700), что с учетом вышесказанного представляется неверным.1–4.12.3 Убытки, неосновательное обогащение и компенсационная реституция
Казалось бы, в большинстве случаев трудно спутать убытки и требования, которые направлены на возврат лицу того, что по праву принадлежало ему и должно быть возвращено. И действительно, если возврату по правилам о реституции, кондикции или виндикации подлежат не деньги, а иное имущество, сходство с убытками отсутствует. Но что, если речь идет о возврате уплаченных денег по правилам о неосновательном обогащении, а также уплате денежного эквивалента натурального неосновательного обогащения (ст. 1105 ГК РФ) или денежной компенсационной реституции согласно п. 2 ст. 167 ГК РФ (возврате денежного эквивалента того, что было получено по недействительной сделке)?