Выбор следует делать между четырьмя вариантами толкования.
Во-первых, возможно, когда стороны включали в договорный список форс-мажора такие обстоятельства, они имели в виду, что должник будет освобождаться от ответственности, только если указанные обстоятельства на самом деле будут объективно соответствовать критериям непреодолимой силы. Если так, то во включении в список форс-мажора такого обстоятельства просто нет особого смысла, и придавать таким спискам особое значение не стоит.
Во-вторых, стороны могли иметь в виду, что если нарушение произошло по указанной причине, то наличие непреодолимой силы презюмируется, и бремя доказывания того, что в данной конкретной ситуации речь идет не о непреодолимой силе, а о случае или простой неосторожности, переносится на кредитора. Если кредитор докажет, что объективно признаков непреодолимой силы здесь нет, должник отвечает, несмотря на то что нарушение произошло по причине, указанной в списке форс-мажора. Должник будет отвечать, в том числе если это указанное в договоре обстоятельство характеризуется как простой случай.
В-третьих, стороны могли иметь в виду, что указанные ими обстоятельства как причины нарушения однозначно исключают ответственность, даже если речь идет о простом случае или даже простой неосторожности.
В-четвертых, спорное условие можно толковать и так, что указанная ими в договоре причина нарушения освобождает должника от ответственности, за исключением ситуаций, когда речь идет о виновном поведении должника. Когда стороны включили в список форс-мажора пожар, они вряд ли хотели исключить ответственность должника за возгорание, произошедшее по неосторожности самого должника.
Так какое толкование предпочесть? В конечном счете здесь должны применяться общие правила толкования договора, как выводимые из ст. 431 ГК РФ, так и иные. Но иногда мы здесь можем столкнуться с ограниченной информацией об истинной воле сторон (тем более что таковой может вовсе и не быть) и интерпретационным тупиком. Одним из возможных вариантов выхода из такого тупика является выбор такого прочтения спорного условия, которое будет лучше соответствовать общим представлениям о разумности и добросовестности и балансу интересов сторон. Из указанных выше вариантов толкования первое и второе кажутся не вполне логичными: первое делает условие в договоре бессмысленным, а второе, позволяя исключать ответственность даже за простую неосторожность, вряд ли отвечает тому, что стороны могли действительно иметь в виду. Соответственно, их стоит исключить с опорой на абзацы третий и четвертый п. 43 Постановления Пленума ВС РФ от 25 декабря 2018 г. № 49. Как представляется, выбор разумно делать между третьим и четвертым. Более того, может обсуждаться даже их комбинация: если обязательство помешало исполнить указанное в договоре в «списке форс-мажора» препятствие, презюмируется, что должник освобождается от ответственности, если только кредитор не докажет, что препятствие возникло по вине должника.
Впрочем, в условиях интерпретационного тупика и невозможности установления истинной воли сторон альтернативой этому поиску наиболее разумного и справедливого подхода к интерпретации таких условий может выступить правило толкования contra proferentem (против предложившего), предполагающее выбор из двух указанных выше неабсурдных интерпретаций спорного условия такой, которая в большей степени выгодна контрагенту стороны, являющейся автором данного условия. Данный прием активно используется в российской судебной практике (см. п. 11 Постановления Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16, п. 45 Постановления Пленума ВС РФ от 25 декабря 2018 г. № 49).
В любом случае, поскольку исход процесса толкования предрешить нелегко, сторонам рекомендуется четко и прямо прояснять в договоре, каково значение включения той или иной причины нарушения в такой список форс-мажора.3.10.5. Условия о процессуальных аспектах применения непреодолимой силы
В принципе, представляются допустимыми условия договора, перекладывающие бремя доказывания отсутствия непреодолимой силы на кредитора. Но такие условия ничтожны, если они включены в потребительский договор в ущерб интересам потребителя (п. 1 ст. 16 Закона о защите прав потребителей). Кроме того, с учетом конкретных обстоятельств не исключено блокирование такого условия, если оно включено в сугубо коммерческий договор, заключенный при явном неравенстве переговорных возможностей в ущерб интересам слабой стороны договора (ст. 10, 428 ГК РФ).
Также в договорах нередко встречается условие о том, какие доказательства могут считаться подтверждением обстоятельств непреодолимой силы (например, свидетельство, выданное соответствующей торгово-промышленной палатой).
При этом следует учитывать три важных аспекта.
Во-первых, для суда никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, и все доказательства оцениваются судом по внутреннему убеждению и с учетом релевантного стандарта доказывания. Следовательно, наличие такого свидетельства, пусть и указанного в договоре в качестве способа доказать соответствующий факт, не может безапелляционно снять вопрос о возникновении соответствующего обстоятельства и лишить другую сторону возможности представлять доказательства в пользу обратного.
Во-вторых, наличие такого условия, судя по всему, не может заблокировать представление в подтверждение соответствующих обстоятельств иных доказательств. Дело в том, что согласно ст. 60 ГПК РФ и ст. 68 АПК РФ ограничения в отношении допустимости доказательств могут устанавливаться только законом. Вопрос о том, насколько оправдан такой жесткий запрет, может обсуждаться, но пока не приведены убедительные аргументы в пользу оправданности допущения договорной свободы в этом аспекте, суды, вероятнее всего, будут придерживаться консервативного подхода.
Наконец, в-третьих, вопрос о квалификации тех или иных установленных обстоятельств в качестве непреодолимой силы – это в любом случае вопрос права, а последнее входит в исключительную компетенцию суда и не может предрешаться какими-то иными организациями. Указанная в договоре организация, выдавшая соответствующее свидетельство (сертификат, справку и т.п.), лишь подтверждает, что некое обстоятельство имело место; правовую же квалификацию этого обстоятельства дает суд, оценивая все обстоятельства конкретного дела и весь комплекс доказательств, которые, в частности, могут указывать на преодолимость, предотвратимость или предвидимость данного препятствия и тем самым исключать квалификацию спорного препятствия в качестве непреодолимой силы.
Если учесть все эти оговорки, то условие о том, как подлежит подтверждению соответствующее обстоятельство непреодолимой силы, de facto лишается какого-либо смысла.
Более спорным может быть вопрос о праве сторон согласовать, что ответственность должника исключается независимо от того, имело ли место в реальности обстоятельство непреодолимой силы, если будет представлено соответствующее свидетельство. По сути, стороны могут согласовать, что должник отвечает на началах абсолютно строгой ответственности, но условием, которое перспективно или ретроактивно погашает его охранительное обязательство, является выпуск согласованной в договоре организацией соответствующего документа, указывающего на непреодолимую силу. Теоретически такая модель возможна, как минимум если мы в целом признаем свободу согласования абсолютно строгой ответственности. Это следует из правила толкования a fortiori: если позволено большее, то тем более позволено и меньшее. Но, как представляется, по умолчанию такое необычное прочтение стандартного условия о подтверждении «форс-мажора» сертификата или свидетельства той или иной торгово-промышленной палаты вряд ли оправданно. Впрочем, данный вопрос в практике пока не прояснен.4. Запрет на исключение или ограничение ответственности за умышленное нарушение обязательства
Пункт 4 комментируемой статьи запрещает договариваться об освобождении от установленной в законе ответственности или ограничении ее размера на случай умышленного нарушения обязательства. Условия договора, противоречащие данному запрету, являются ничтожными. Законодатель исходит из того, что такого рода условия, поощряющие недобросовестное поведение, являются аномальными, несправедливыми и противоречащими основам нравственности и правопорядка. Поэтому они не должны иметь силы в любых договорах (даже в тех, которые заключены равноправными коммерсантами). В целом данное решение характерно для многих континентально-европейских стран (Германия, Франция, Италия, Испания, Австрия, Нидерланды и др.).
Логика такого решения отражена в п. 21 Обзора судебной практики ВС РФ № 3 (2020) (утв. Президиумом ВС РФ 25 ноября 2020 г.): «…свобода умышленного нарушения обязательства не влечет для нарушителя никаких неблагоприятных последствии и тем самым лишает обязательство силы, что противоречит самому существу понятия обязательства и позволяет должнику действовать недобросовестно в нарушение положений п. 4 ст. 1 ГК РФ. Наделение должника возможностью не отвечать за умышленное нарушение позволяет ему по своему усмотрению решать, исполнять ему обязательство или нет, что явно нарушает баланс интересов участников правоотношении. По сути, отсутствие ответственности даже за умышленное нарушение обязательств – это полная безответственность, что никак не отвечает целям правового регулирования обязательственных правоотношений».
Данный запрет распространяется на условия об исключении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обязательств, вытекающих из любых правовых оснований, а не только договорных обязательств. В частности, устав организации не может устанавливать такие условия для ответственности за нарушение корпоративных обязательств. Не могут такие условия включаться и в условия независимой гарантии (п. 21 Обзора судебной практики ВС РФ № 3 (2020) (утв. Президиумом ВС РФ 25 ноября 2020 г.), Определение СКЭС ВС РФ от 11 июня 2020 г.