№ 54.4.4. Пределы императивности п. 4 ст. 382 ГК РФ
Очевидно, что исходный и новый кредиторы своим договором не вправе отменить те гарантии, которые п. 4 ст. 382 ГК РФ предоставляет должнику (п. 3 ст. 308 ГК РФ). В этом контексте данная норма является императивной. В частности, исходный и новый кредиторы не могут договориться о том, что расходы должника покрывает исключительно новый кредитор, а исходный перед должником солидарно не отвечает. Они могут договориться о пропорциях «регрессной раскладки» в случае, если такие расходы будут взысканы должником с одного из них (в том числе предусмотреть, что в рамках «регрессной раскладки» риск возмещения таких затрат лежит на новом кредиторе), но они не могут своим соглашением лишить должника права требовать от исходного и нового кредиторов погашения затрат в солидарном формате.
В то же время эта норма должна считаться диспозитивной в той мере, в какой отступление от нее предусмотрено в договоре, заключенном между должником и первоначальным и (или) новым кредиторами. Так, если в договоре, из которого, собственно, уступаемое право изначально возникло, стороны договорились о том, что при уступке кредитором своего права третьим лицам или переходе таких прав по иным основаниям должник не претендует на возмещение дополнительных расходов, то такое условие должно быть признано, поскольку в данной ситуации отсутствует убедительное политико-правовое основание для ограничения подобного проявления свободы договора.4.5. Компенсация расходов должника при переходе прав кредитора в силу закона
В п. 4 упоминаются только расходы должника, которые повлекла уступка требования. Это может наводить на мысль, что данное правило распространяется только на переход прав в силу уступки. Значит ли это, что в случае перехода права в силу закона эти правила не применяются?
Такой вывод не вытекает из смысла и целей комментируемой нормы. Поскольку норма предназначена для защиты интересов должника, эти интересы должны одинаково защищаться как при уступке требования, так и по общему правилу при переходе прав кредитора в силу закона (например, при суброгации или наследовании). Соответственно, п. 4 ст. 382 ГК РФ должен толковаться расширительно и применяться во всех случаях перехода прав кредитора, если иное вытекает из существа отношений должника, с одной стороны, и прежнего и нового кредиторов – с другой, либо соглашения, заключенного должником с одним из них.
Кроме того, само расположение нормы в общих положениях о замене кредитора не оставляет особых сомнений в том, что упоминание именно цессии в норме – редакционная неточность, и норму следует толковать расширительно.
Статья 383. Права, которые не могут переходить к другим лицам
Переход к другому лицу прав, неразрывно связанных с личностью кредитора, в частности требований об алиментах и о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, не допускается.
Комментарий1. Вводные замечания
Далеко не все обязательственные права оборотоспособны. Возможность перехода права в результате цессии, суброгации, раздела общего имущества, наследования, реорганизации и по иным основаниям – это лишь общее правило, которое знает исключения.
Согласно ст. 383 ГК РФ не способны к преемству права, неразрывно связанные с личностью кредитора. Такие требования не могут уступаться, не подлежат суброгации, не переходят в результате реорганизации, при смерти кредитора прекращаются на основании ст. 418 ГК РФ и в наследственную массу в силу ст. 1112 ГК РФ не входят, а также не переходят к другим лицам по иным основаниям.
Сама теоретическая возможность блокирования оборотоспособности тех или иных обязательственных прав не вызывает возражений. Если налицо серьезные политико-правовые аргументы в пользу такого шага, ограничения могут быть признаны оправданными. Вопрос в том, в каких конкретно случаях обязательственные права могут признаваться столь тотально необоротоспособными.
Во второй половине 1990-х гг. в практике судов, всячески поддерживаемой Президиумом ВАС РФ, выводилось множество ни на чем не основанных ограничений на оборот прав требований в результате цессии. Например, до рубежа 1990–2000-х гг. суды не допускали уступку требований о взыскании долга за некий прежний период действия договора, если цедент оставался связан с должником в остальной части программы договорных правоотношений, части требования, требования по уплате неустойки, будущих требований, требований по оплате еще не поставленного товара и т.п. (см., например, постановления Президиума ВАС РФ от 10 сентября 1996 г. № 1617/96, от 29 октября 1996 г. № 3172/96, от 26 декабря 1996 г. № 2759/96, от 18 августа 1998 г. № 6677/97, от 17 ноября 1998 г. № 4735/98, от 30 марта 1999 г. № 6925/98 и др.). Затем с 2000 г. практика начала постепенно освобождаться от этих ограничений, но ВАС РФ даже в первой половине 2000-х гг. продолжал настаивать на том, что нельзя уступить спорное требование, будущее требование и даже требование, обусловленное встречным исполнением обязательств со стороны цедента (например, постановления Президиума ВАС РФ от 9 октября 2001 г. № 4215/00, от 18 декабря 2001 г. № 8955/00, от 25 декабря 2001 г. № 2164/01, от 29 октября 2002 г. № 4554/02, от 30 декабря 2003 г. № 9037/03). Окончательная либерализация наметилась только после принятия Информационного письма Президиума ВАС РФ от 30 октября 2007 г. № 120, в котором большинство этих надуманных ограничений было снято, и была допущена уступка спорных требований, а также требований, обусловленных встречным исполнением (п. 8). Но, как покажет дальнейший анализ, данная либерализация знает свои пределы, и некоторые обязательственные права не способны к свободному обороту, что признается и в современной судебной практике.
Столь радикальных ограничений на переход требований в результате наследования или реорганизации судебная практика того периода не знала, но, как будет далее показано, некоторые неоправданные ограничения вводились и в отношении таких оснований преемства, и они постепенно устранялись в судебной практике в последние годы, а некоторые не устранены однозначно и до сих пор.2. Критерии неразрывной связи
Итак, ключевым элементом комментируемой статьи является неразрывная связь обязательства с личностью кредитора. Если обязательство неразрывно связано с личностью кредитора, оно в принципе не является оборотоспособным и не может переходить к третьему лицу ни в силу цессии или суброгации, ни по наследству, ни в результате реорганизации, ни по иным основаниям. Данный пассаж про неразрывность сам по себе никакой критерий отделения оборотоспособных обязательственных прав от тех, которые не могут быть объектом преемства, не задает: неразрывная связь означает не что иное, как невозможность оторвать обязательство от фигуры конкретного кредитора.
Как же тогда определить, в каких случаях требование не является способным к преемству?
Некоторые обязательственные притязания не могут переходить в порядке правопреемства в силу прямого указания закона: сам законодатель, оценив существо требования, заблокировал его оборот. В таких случаях нам остается обсуждать политико-правовую оправданность таких положений и при необходимости подвергать норму телеологической редукции. Например, в ряде случаев толкование нормы может вывести на то, что под запрет попадает только уступка или некоторые иные варианты преемства, но, например, не наследование.
В остальных случаях требуется качественный анализ существа конкретного обязательственного права на предмет определения той самой неразрывной связи права с личностью кредитора, о которой говорит комментируемая статья. Согласно п. 9 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54 при оценке оборотоспособности требования следует принимать во внимание существо уступаемого права и цель ограничения перемены лиц в обязательстве. Иначе говоря, здесь требуется телеологическое толкование. Никаких конкретных ориентиров осуществления такого толкования закон не дает. По сути, в комментируемой норме законодатель делегирует судам оценку существа требования на предмет его сочетаемости с возможностью преемства. И здесь опять же открывается простор для телеологического толкования. Установить на уровне закона исчерпывающий перечень строго личных обязательств вряд ли возможно. Так что альтернатив той формулировке, которая использована законодателем, немного.
Иногда утверждается, что неразрывная связь обязательства с личностью кредитора налицо в тех случаях, когда задолженное предоставление формировалось исключительно для удовлетворения той или иной потребности конкретного кредитора, либо когда переход требования значительно ущемит интересы должника, например, вынудит его нести существенные затраты, либо когда личность кредитора предопределяет само содержание обязательства, и замена кредитора приведет к изменению программы обязательства. Но в подавляющем большинстве таких случаев говорить о тотальной необоротоспособности некорректно, поскольку, если мы пытаемся защитить интересы должника, тотальный запрет на преемство не вполне логичен. Например, в случае уступки согласие должника на уступку снимает остроту всех этих проблем. Преемство же в случае реорганизации в форме слияния или присоединения также не должно блокироваться в таких ситуациях. В случае же смерти кредитора прекращение обязательства обоснованно только в тех случаях, когда обязательство носит строго личный характер или преемство повлечет изменение его содержания, и даже здесь согласие должника в теории могло бы сохранить обязательство в силе.
В тех случаях, когда ограничение на оборот предопределено соображениями патерналистской опеки кредитора и желанием предостеречь его от поспешных распоряжений своим правом, достаточно в той или иной форме запрещать уступку, но нет необходимости запрещать наследственное преемство или преемство в силу реорганизации.
Там, где цель ограничения состоит в обеспечении публичных интересов, также обычно достаточно запрета на цессию.