По большому счету идея тотальной необоротоспособности может быть оправданна только в очень редких случаях, когда либо а) само существование обязательства при смене фигуры кредитора по любому основанию объективно теряет смысл, и ни согласие должника, ни воля самого кредитора не могут удержать обязательство в силе и сохранить каузу такого обязательства, либо б) имеется настолько ярко выраженный публичный интерес в блокировании преемства, что это оправдывает все его варианты.
Как будет далее показано, такой тотальный запрет на преемство может быть поддержан в основном только в случаях, когда речь идет о требовании выплаты в пользу кредитора содержания (алиментов, периодических выплат в связи с потерей трудоспособности или кормильца, а также, возможно, заработной платы) за период после момента планируемого преемства, т.е. за период после смерти исходного кредитора (в силу объективного отпадения каузы таких платежей) или после предполагаемой уступки (в силу патерналистских соображений). Во всех иных случаях могут быть оправданы иные, менее радикальные варианты ограничения оборота (например, установление необходимости получения согласия должника и т.п.).
При этом доказательством неразрывной связи обязательства с личностью кредитора не может выступать тот факт, что договор запрещает уступку. По вопросу о последствиях нарушения договорного запрета на уступку см. комментарии к п. 3 и 4 ст. 388 ГК РФ. Норма комментируемой статьи связывает жесткий запрет на переход права с объективной характеристикой обязательства, а не с произвольным решением сторон ограничить уступку. Этот вывод можно сделать, применив по аналогии разъяснение, которое Пленум ВС РФ дал в п. 10 Постановления от 21 декабря 2017 г. № 54 применительно к п. 2 ст. 388 ГК РФ.3. Соотношение с иными законодательными ограничениями оборотоспособности
Возможны разные варианты ограничения оборотоспособности.
Как уже отмечалось, согласно буквальному прочтению ст. 383 ГК РФ, в ней установлена правовая основа для одного из них: некоторые требования в принципе не способны к преемству и не могут перейти к другому лицу не только на основании цессии, но и в силу закона (например, в порядке наследования или суброгации).
В силу п. 9 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54 уступка права, совершенная в нарушение данного законодательного запрета, является ничтожной. О том же говорит, по сути, и п. 1 ст. 174.1 ГК РФ. Поэтому уступка абсолютно необоротоспособного требования не повлечет распорядительного эффекта в силу ничтожности. Не произойдет преемство в таком праве и по иным основаниям (наследование, реорганизация и т.п.).
Там, где требование становится способным к переходу только при наступлении определенных обстоятельств, иногда мыслима возможность уступки такого требования по модели уступки будущего права под условием возникновения соответствующих обстоятельств (ст. 388.1 ГК РФ). Но в некоторых случаях и это может быть признано невозможным (например, вряд ли возможна уступка будущих алиментов по модели уступки будущего права).
Как уже отмечалось, квалифицировать требование как абсолютно не способное к преемству следует только в самых исключительных ситуациях, когда очевидно, что требование не может перейти никому, никогда и независимо от формата преемства и иных обстоятельств. В подавляющем числе случаев для такой квалификации нет оснований. Ведь если мы применяем закон буквально, получается, что данное требование не может перейти даже при наличии согласия должника, прекратится в случае реорганизации кредитора (даже такой, как слияние) или смерти кредитора. Не так просто отыскать требование, применительно к которому было бы логичным запрещать не только обычную цессию без согласия должника, но и цессию при наличии согласия должника, а также универсальное преемство.
В этом плане часто может оказаться более уместным применение менее радикальных ограничений свободного оборота. О каких вариантах идет речь?
Во-первых, некоторые дополнительные требования не могут переходить по любому основанию изолированно в отрыве от основного требования, но способны к преемству вместе с основным требованием на основании п. 1 ст. 384 ГК РФ (например, требования к поручителю). Здесь при попытке изолированного перехода логично применять ст. 383 ГК РФ с модификацией диспозиции: требование неразрывно связано не с личностью конкретного кредитора, а с фигурой обладателя некоего основного требования, кто бы им ни был. Поэтому переход возможен, но только в связке с переходом основного требования.
Во-вторых, некоторые требования не могут в силу закона или природы требования переходить по любому основанию в отрыве от обременяющих кредитора встречных обязательств перед должником, и допускается лишь передача или переход в силу закона договорной позиции с согласия контрагента, а в некоторых случаях и без его согласия. В такой ситуации при попытке изолированного перехода логично говорить о применении ст. 383 ГК РФ, но опять же с модификацией ее гипотезы: требование неразрывно связано не с личностью конкретного кредитора, а с позицией стороны договора, и поэтому может обращаться только в составе самой договорной позиции, т.е. в режиме передачи договора.
В-третьих, некоторые требования могут переходить в рамках универсального преемства, но не могут переходить на основании сделки цессии, причем независимо от согласия должника (п. 1 ст. 388 ГК РФ). Обычно такие ограничения предопределены соображениями защиты публичных интересов или патерналистской опекой кредитора и желанием оградить его от поспешных и непродуманных распоряжений. В качестве примера можно привести п. 7 ст. 448 ГК РФ, который устанавливает запрет на уступку неденежного требования, возникшего у победителя обязательных торгов к его организатору. Не исключены ситуации, при которых такой вариант ограничения оборота будет выведен в отношении конкретного типа обязательственных притязаний и без опоры на конкретную законодательную норму, на основе телеологического толкования целей закона.
В-четвертых, некоторые требования, наоборот, могут перейти в результате цессии при наличии согласия должника или в результате реорганизации в форме присоединения или слияния, но прекратятся в случае смерти кредитора в силу тесной связи с его личностью. Например, обязательство бизнес-тренера прекратится в случае смерти клиента, заказавшего его услуги, и требование об оказании этих услуг не перейдет к наследникам клиента, но в случае, когда заказчиком таких услуг является организация, заказывающая услуги для своих сотрудников, и эта организация сливается с другой организацией, данное обязательство не прекратится и произойдет преемство; не прекратится такое обязательство и в случае цессии, если коуч даст согласие на такую уступку.
В-пятых, ряд требований перейдет в результате любого универсального преемства (включая наследственное), но для цессии потребуется согласие должника.
В-шестых, как показывает российская судебная практика, некоторые требования могут становиться предметом наследственного или даже сингулярного преемства только после наступления определенного условия (чаще всего таковым является вынесение судебного решения о присуждении по такому обязательству). Это, в частности, согласно небесспорной судебной практике, касается требования о возмещении морального вреда. Соответственно, здесь логично применять ст. 383 ГК РФ, но редуцировать ее диспозицию, поставив действие абсолютного запрета под соответствующее «отменительное условие».
В-седьмых, некоторые требования могут уступаться, суброгироваться и переходить в рамках универсального преемства, но не могут становиться активом, на который может быть обращено взыскание по долгам кредитора. Например, как указано в Определении СКЭС ВС РФ от 7 июля 2021 г. № 309-ЭС21-4917, при определенных условиях даже подтвержденное судом притязание на возмещение морального вреда, которое может уступаться по воле кредитора, не может быть продано с банкротных торгов в целях погашения долга кредитора перед третьими лицами. Кроме того, в силу п. 3 ст. 76 Закона об исполнительном производстве взыскание на дебиторскую задолженность не обращается в том числе в случаях, когда срок исковой давности для ее взыскания истек, дебитор находится в иностранном государстве, с которым РФ не заключен договор о правовой помощи, дебитор находится в процессе ликвидации или в отношении дебитора введена процедура банкротства. Нетрудно заметить, что во всех этих случаях закон и судебная практика не препятствуют уступке или универсальному преемству, но почему-то продажа таких требований с публичных торгов оказывается заблокирована, что выглядит несколько странно.
В-восьмых, некоторые требования, наоборот, не могут уступаться, но могут продаваться с торгов при обращении взыскания на имущество кредитора. Так, например, требование о возврате потребительского займа или кредита не может согласно закону уступаться лицам, не указанным прямо в законе в качестве допускаемых цессионариев, но при продаже требования с торгов эти ограничения, согласно практике ВС РФ, не применяются (Определение СКГД ВС РФ от 20 июля 2021 г. № 73-КГ21-7-К8).
Могут наблюдаться и иные варианты частичного ограничения оборотоспособности обязательственных прав, отличные от буквально указанного в ст. 383 ГК РФ тотального запрета на переход требований по любым основаниям требований.
В связи с этим ст. 383 ГК РФ следует толковать в системном единстве с правилами п. 1 и п. 2, 4 ст. 388 ГК РФ, целым рядом специальных норм закона, целями и смыслом закона в целом. Мы не связаны выбором между тремя опциями, заданными правилами ст. 383 (тотальный запрет на преемство), п. 1 ст. 388 (запрет только на цессию независимо от мнения должника) и п. 2, 4 ст. 388 ГК РФ (запрет только на цессию при отсутствии согласия должника). Могут быть обнаружены и некоторые более нюансированные подходы к определению границ допустимого преемства в обязательстве.
На практике нередко возникают сложные вопросы дифференцированной квалификации, когда судам приходится решать, с каким из вышеуказанных форматов ограничения оборотоспособности обязательственного права мы имеем дело. Далее мы последовательно разберем наиболее актуальные случаи.