№ 17, но, судя по всему, та же редукция должна применяться и к гипотезе указанного законодательного ограничения. Если так, то получается, что в сценарии банкротства кредитора интерес конкурсных кредиторов в повышении ликвидности портфеля потребительских кредитов (займов) будет перевешивать интерес потребителей-заемщиков в том, чтобы не сталкиваться с неизвестными и потенциально агрессивными цессионариями и избежать раскрытия персональных данных.
Также остается обратить внимание на проблему «цессионной трансферабельности» прав кредитора, вытекающих из кредитного или заемного договора, обеспеченного ипотекой. Согласно п. 2 ст. 1 Закона о потребительском кредите (займе) положения данного Закона не применяются к потребительским кредитам (займам), обеспеченным ипотекой, если иное «прямо не предусмотрено» в соответствующем положении. Норма ч. 1 ст. 12 Закона о потребительском кредите (займе) подобной оговорки о ее применении и к ипотечным кредитам (займам) не делает, что создает формальные основания для исключения ее применения к таким отношениям. Статья 47 Закона об ипотеке говорит о возможности уступки рассматриваемых требований любым третьим лицам, правда, не уточняя прямо, что это касается и потребительских ипотечных кредитов (займов). Впрочем, не исключен такой поворот судебной практики, при котором суды начнут толковать норму ч. 1 ст. 12 Закона о потребительском кредите (займе) расширительно, а положения п. 1 ст. 47 Закона об ипотеке ограничительно в сценарии уступки требований, вытекающих из обеспеченного ипотекой потребительского кредита (займа). Более того, крайне сложно обнаружить логику в дифференцировании регулирования в этом аспекте отношений по не обеспеченному или обеспеченному залогом, скажем, автомобиля потребительскому кредиту, с одной стороны, и ипотечному потребительскому кредиту, с другой стороны. В обоих случаях вопрос о допустимости уступки таких требований произвольно выбранным третьим лицам должен решаться одинаково.
Как мы видим, баланс интересов сторон в подобных ситуациях обнаружить непросто, и нельзя сказать, что окончательная определенность во всех указанных вопросах наступила.9.2. Суброгация
В той степени, в которой запрещена уступка требования о возврате потребительского займа или кредита любым субъектам, которые не указаны в ч. 1 ст. 12 Закона о потребительском кредите (займе), встает вопрос о том, следует ли толковать данную норму расширительно и распространить на суброгацию. Очевидно, что суброгация при платеже поручителя под данный запрет попадать не может, если поручительство было оформлено с согласия заемщика (при аффилированности поручителя и заемщика такое согласие следует предполагать). Но в ситуации заключения кредитором договора поручительства с третьим лицом по своей инициативе и без согласия заемщика, договора о кумулятивном вступлении третьего лица в обязательственные правоотношения с кредитором (ст. 391 ГК РФ), а также в ситуации попытки интервенции третьего лица в отношения по потребительскому кредиту (займу) путем погашения просроченного долга заемщика (п. 2 и п. 5 ст. 313 ГК РФ) речь в случае допущения суброгации может пойти о ситуации, мало отличающейся, по сути, от цессии требования. Поэтому если закон запрещает уступку требования по возврату потребительского кредита (займа) лицам, не указанным в ч. 1 ст. 12 Закона о потребительском кредите (займе), пытаясь уберечь персональные данные потребителя от бесконтрольного распространения и предотвратить его столкновение с агрессивными методами воздействия со стороны новых кредиторов, то было бы странно, если бы закон легко допускал суброгацию помимо воли заемщика.10. Требования, переход которых неминуемо повлечет неправомерное раскрытие конфиденциальной информации или персональных данных
В ряде случаев из условий договора, заключенного между должником и кредитором, следует запрет на распространение конфиденциальной информации о самом факте заключения данного договора, его условиях, характере отношений сторон по исполнению договора и иных обстоятельствах, связанных со взаимодействием сторон. В некоторых иных ситуациях подобный запрет следует прямо из закона (например, врачебная тайна, которую и врач, и сама клиника, с которой пациент заключал договор на медицинское обслуживание, должны беспрекословно соблюдать в силу ст. 13 Закона об основах охраны здоровья граждан в РФ). Кроме того, нередко такой запрет подразумевается и восполняет программу договорных правоотношений в силу принципа доброй совести (п. 3 ст. 1, п. 3 ст. 307 ГК РФ).
В подобных случаях уступка договорных требований (например, требования об оплате услуг по проведению косметологической операции) практически неминуемо приведет к раскрытию конфиденциальной информации. Там, где соответствующий запрет на раскрытие информации вытекает из условий договора, но при отсутствии таких условий не выводился бы из закона или принципа доброй совести, соображения системной согласованности, казалось бы, наводят на мысль, что последствия уступки в подобной ситуации не могут быть более неблагоприятными для цедента и цессионария, чем те, которые бы применялись в случае наличия в договоре запрета на уступку. Поэтому если речь шла об уступке денежных требований, применительно к которым уступка в нарушение договорного запрета по общему правилу не может быть аннулирована (п. 3 ст. 388 ГК РФ), может показаться странным говорить о недействительности цессии в описываемой ситуации. В то же время при яркой выраженности ущерба, который уступка может причинить должнику в результате раскрытия указанной информации, даже в таком случае может обсуждаться применение правила п. 2 ст. 388 ГК РФ, согласно которому для уступки требований, в рамках которых личность кредитора имеет существенное значение, требуется согласие должника.
То же тем более относится и к случаям, когда запрет на раскрытие конфиденциальной информации вытекает из императивной нормы закона или принципа доброй совести. Иначе говоря, можно выдвинуть предположение, что уступка требований, которая влечет раскрытие конфиденциальной информации с причинением явного и объективного ущерба интересам должника, требует согласования с должником по смыслу п. 2 ст. 388 ГК РФ. Действительно, свободная уступка требований об оплате оказанных медицинских услуг, которая повлечет раскрытие врачебной тайны, не может не вызывать серьезных сомнений. То же и в сюжете с уступкой требований об оплате оказанных адвокатом услуг, если таковая повлечет раскрытие адвокатской тайны. Кодекс профессиональной этики адвоката в п. 7 ст. 6 по этому поводу говорит, что «[а]двокат не может уступить кому бы то ни было право денежного требования к доверителю по заключенному между ними соглашению без специального согласия на то доверителя». О том же говорит п. 5 ст. 25 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».
Те же сомнения может вызывать и возможность суброгации.
Впрочем, переход таких требований в режиме универсального преемства (например, при реорганизации медицинской клиники или в случае смерти адвоката и наследственного преемства), видимо, может допускаться.
Спорным может оказаться вопрос о возможности продажи таких требований с публичных торгов по долгам кредитора. Здесь интересы должника могут столкнуться с интересами кредиторов. Как представляется, даже в подобных случаях продажа требования с торгов посторонним лицам – не лучшее решение. Если никакого иного имущества у кредитора по такому требованию нет и открывается дело о банкротстве, адекватным способом пополнения конкурсной массы в подобных ситуациях, который не повлечет ущемления интересов должника, будет являться взыскание долга в конкурсную массу, а не его продажа с торгов.
Кроме того, в ситуации, когда должником является гражданин, переход требований также неминуемо приведет к раскрытию персональных данных, что может нарушать законодательство о персональных данных. В прежней редакции п. 5 ч. 1 ст. 6 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 152-ФЗ «О персональных данных» была допущена подобная уступка требований, но в 2016 г. это указание из названного Федерального было удалено. Как было показано в предыдущем пункте комментария, риск раскрытия персональных данных потребителя-заемщика – наряду с рядом иных соображений – стал одним из ключевых аргументов в пользу ограничения свободной уступки вытекающих из договоров потребительского кредита (займа) требований любым произвольно выбранным кредитором цессионариям в практике ВС РФ, и в итоге свобода уступки таких требований была законом ограничена. Но что насчет иных требований коммерческих организаций, индивидуальных предпринимателей и других операторов персональных данных к гражданам-должникам? Можно ли признавать свободный оборот таких требований без согласия должника, если уступка будет влечь нарушение законодательства о персональных данных?
В принципе, есть определенные сомнения в законности данных уступок, если на то не получено согласие должника. То же может касаться и суброгации.
При этом универсальное преемство на стороне кредитора (например, при реорганизации), видимо, логично признавать законным.
Но могут быть и такие ситуации, когда утечка конфиденциальной информации повредит не столько должнику, сколько публичным интересам. В данном случае логично применять жесткий запрет на цессию по п. 1 ст. 388 ГК РФ. Самый типичный пример такого рода учтен в законодательстве. Речь идет об уступке требований об оплате, вытекающих из договоров, которые заключены в целях реализации государственного оборонного заказа: такие уступки запрещены, поскольку могут повлечь утечку чувствительной для безопасности государства оборонной информации (п. 12 ст. 8.4 Федерального закона от 29 декабря 2012 г. № 275-ФЗ «О государственном оборонном заказе»). Также логично запрещать в подобной ситуацию и суброгацию. В то же время запрет на преемство в результате реорганизации здесь вряд ли был бы уместен (исключением может являться реорганизация в форме выделения).