цию).
Суждение о возможности согласования договора купли-продажи, в рамках которого в обязанность продавца не входит передача владения, подвергается иногда критике, но эта критика не представляется убедительной. Российский закон не исключает консенсуальной модели переноса собственности с исключением самой обязанности передачи владения в силу отсутствия такового у продавца. Если это так, то уступка виндикационного притязания, придуманная в ряде правопорядков для реализации интереса в отчуждении вещи, находящейся в незаконном владении третьего лица, – избыточное усложнение.
Если виндикационное притязание к конкретному нарушителю – это действительное, обязательственное требование, то оно сопровождает соответствующее абсолютное право на манер реального обязательственного правоотношения: к кому переходит собственность при отчуждении права собственности по консенсуальной модели, а также в рамках наследственного преемства или в результате реорганизации, к тому же автоматически по умолчанию переходит и соответствующее созревшее охранительное обязательственное притязание (о реальных обязательствах в российском праве см. комментарий к ст. 307 ГК РФ в рамках другого тома серии #Глосса40).
При таком подходе притязание, направленное на виндикацию вещи, после смены собственника (например, при переходе права собственности по наследству) не возникает первоначальным образом у нового собственника – оно переходит к нему в режиме преемства в обязательственном праве. Это преемство в обязательственном праве привязано к преемству в абсолютном праве на вещь (или позиции давностного владельца). Логика правопреемства в обязательстве позволяет объяснить сохранение у должника, предположительно обязанного к возврату вещи, соответствующих возражений по правилам ст. 386 ГК РФ: например, перенос права собственности не помешает ответчику в ответ на иск нового собственника сослаться на истечение исковой давности по виндикации, приняв в расчет период течения давности до перехода собственности (см. постановления Президиума ВАС РФ от 5 апреля 2011 г. № 12833/10, от 29 сентября 2010 г. № 4720/10). Согласно ст. 201 ГК РФ «[п]еремена лиц в обязательстве не влечет изменения срока исковой давности и порядка его исчисления»: эта норма применяется и к обязательственному притязанию о виндикации. И именно применением данной нормы о течении давности по обязательственному требованию суды обосновывают вышеуказанный вывод о продолжении течения давности по требованию виндикации, несмотря на перенос права собственности (см. Обзор судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от граждан по искам государственных органов и органов местного самоуправления (утв. Президиумом ВС РФ 25 ноября 2015 г.)).
Можно ли в договоре исключить переход виндикационного притязания к новому собственнику, лишив его тем самым эффективного способа защитить свое право собственности? Это кажется сомнительным.
Мыслим ли переход созревшего виндикационного притязания не только в случае отчуждения самого права собственности по консенсуальной модели, но и при наделении правопреемника производным правом на вещь, которое само по себе предоставляет правообладателю возможность заявления вещных исков? Видимо, да. Например, собственник, который был лишен законного владения, может сдать вещь в аренду или в заклад, предоставляя контрагенту возможность получить искомое владение вещью за счет заявления к незаконному владельцу и удовлетворения виндикационного притязания. В данном случае арендатору (залогодержателю) может переходить и созревшее виндикационное притязание. Применительно к залогу это прямо указано в п. 1 ст. 347 ГК РФ. Но здесь может возникать вопрос о том, должен ли в подобной ситуации переход такого притязания подразумеваться в силу одного лишь факта заключения договора заклада или аренды в отношении вещи, находящейся в незаконном владении третьего лица, или факта утери владения собственником после заключения договора, но до передачи владения арендатору или залогодержателю, или речь должна идти об уступке. В случае с закладом закон явно имеет в виду автоматическое срабатывание преемства. Кроме того, не вполне ясно, теряет ли сам собственник в такой ситуации право на заявление виндикационного иска. По логике он терять его не должен. Но тогда возникает вопрос о том, как это соотносится с логикой правопреемства в обязательственном требовании. Возможно, налицо описанный в комментарии к ст. 382 ГК РФ случай преемства в требовании, в результате которого возникает активная солидарная множественность в обязательстве. Впрочем, данная проблематика требует дополнительного исследования.
При этом вряд ли мыслим переход виндикационного притязания без переноса на нового кредитора соответствующего вещного права по консенсуальной модели либо наделения цессионария соответствующим производным правом в отношении вещи, дающим обладателю правомочие владения и возможность использования вещных исков. Это притязание обусловлено соответствующим правом на вещь: разрыв статуса обладателя такого абсолютного права на вещь, обуславливающего активную легитимацию на вещный иск, и статуса обладателя созревшего обязательственного требования о виндикации, видимо, допускаться не может.
То же, видимо, касается и созревшего негаторного притязания. Кредитором по такому обязательству является только обладатель соответствующего абсолютного права или правовой позиции, дающей право на вещный иск. Уступить данное требование третьему лицу, которое не обладает и не приобретает абсолютное право или иную правовую позицию, предполагающую доступ к вещным способам защиты, вероятнее всего, невозможно. К тому же лицу, к которому от собственника в результате сингулярного или универсального правопреемства переходит право на саму вещь (или позиция давностного владельца), созревшее ранее негаторное притязание переходит автоматически. Впрочем, сохранение ситуации нарушения предоставляет новому собственнику новое основание для защиты своего права, исковая давность по таким требованиям согласно ст. 208 ГК РФ не течет, а потому аспект правопреемства здесь не столь важен.
При этом следует учесть, что все вышеизложенные тезисы вызывают споры, и в полной мере сложившегося подхода по ним в российском праве нет. Здесь проявляет себя целый веер сложных вопросов вещного права.15.2. Реституция
Определенные споры вызывал вопрос о возможности уступки или перехода в силу закона по правилам гл. 24 ГК РФ прав на возврат имущества, переданного по недействительной сделке (реституционного требования). В редакции ГК РФ, вступившей в силу с 1 июня 2015 г., в п. 3 ст. 307.1 ГК РФ предусмотрено, что общие положения об обязательствах, если иное не установлено в законе и не следует из существа отношений, применяются к требованиям, связанным с применением последствий недействительности сделки. В поддержку возможности уступки реституционных требований, предметом которых является уплата денег, ранее высказывался и ВАС РФ (см. Постановление Президиума ВАС РФ от 8 февраля 2000 г. № 1066/99). Этот подход поддержал Пленум ВС РФ в п. 13 Постановления от 21 декабря 2017 г. № 54 (см. также: Определение СКГД ВС РФ от 30 июня 2020 г. № 5-КГ20-54-К2; определения СКЭС ВС РФ от 8 октября 2020 г. № 305-ЭС16-13099(79), от 29 марта 2021 г. № 305-ЭС16-20847(11)).
Таким образом, по общему правилу нет препятствий для перехода реституционных требований в соответствии с правилами гл. 24 ГК РФ. Как минимум в контексте ситуации реституции уплаченных денег или денежного эквивалента полученного неденежного предоставления эта возможность не вызывает сейчас особых сложностей и сомнений.
Но если речь идет об обязанности вернуть по реституции индивидуально-определенную вещь, ситуация намного сложнее. Здесь мы имеем обязательство, схожее по своей природе, по мнению некоторых ученых, с «кондикцией владения», а по мнению других, – с виндикацией. В любом случае речь идет об обязательственном притязании.
Реституционное право требования возврата вещи может однозначно перейти в рамках универсального преемства тому лицу, в пользу которого переходит собственность на вещь. Например, если продавцу причитается возврат по реституции вещи в связи с ничтожностью договора по ее продаже, но далее продавец умирает, к тому из наследников, к кому переходит по наследству право собственности на вещь, должно перейти и исходно возникшее у наследодателя реституционное требование о возврате вещи. Если подлежащая реституции вещь была завещана одному наследнику, требование о реституции перейдет только к данному наследнику, а не ко всем наследникам по общим правилам наследования обязательственных прав. То же и с реорганизацией в форме разделения или выделения: к той организации, к которой переходит право собственности на вещь, переходит автоматически и реституционное притязание.
Если право собственности на вещь продавец переносит по консенсуальной модели на третье лицо, к новому собственнику может перейти и реституционное притязание. Впрочем, здесь встает вопрос о том, требуется ли в таком случае отдельная уступка реституционного притязания, либо реституционное притязание перейдет к новому собственнику автоматически. Логично на основании принципа доброй совести восполнять договор об отчуждении вещи условием об автоматическом переходе реституционного требования, но иное может быть оговорено сторонами.
Главный вопрос состоит в том, может ли требование о реституции вещи оборачиваться на основании сделки отдельно от права собственности на данную вещь либо иного абсолютного права или правовой позиции, дающих возможность законно владеть вещью. Например, может ли данное обязательственное право произвольно уступаться третьим лицам, которые не наделяются одновременно правом, дающим возможность законного владения? Как представляется, в принципе, возможна уступка требования о реституции вещи третьему лицу, на которое не переносится право собственности на вещь. Но такая уступка будет подразумевать, что третьему лицу одновременно предоставляется как минимум право владения вещи для себя (например, право аренды) или для исходного кредитора (например, если данная уступка совершается на инкассо лицу, которому поручается отобрать ее у ответчика и далее передать исходному кредитору).