Как мы видим, могут возникать очень разнообразные ситуации, применительно к которым будут казаться справедливыми и разумными разные решения в отношении судьбы секундарного права на расторжение.
Вопрос о судьбе секундарного права на оспаривание сделки, из которого проистекало перешедшее в результате сингулярного преемства требование, столь же неоднозначен. Представим, что корпорация в результате сговора ее директора с контрагентом продала последнему пакет акций по заведомо заниженной цене, а далее уступила требование об оплате третьему лицу. Очевидно, что корпорация – в лице нового директора, члена совета директоров или одного из акционеров (участников) или их группы – может оспорить договор купли-продажи пакета акций на основании п. 2 ст. 174 ГК РФ, а к цессионарию право на оспаривание такого договора не переходит ни кумулятивно, ни привативно. Согласие цессионария на оспаривание в данной ситуации не является необходимым. Вместе с тем, если договор будет оспорен, это, естественно, ретроактивно аннулирует перешедшее к цессионарию требование об оплате, и корпорация будет вынуждена ответить перед ним (как минимум в случае его субъективной добросовестности) за уступку несуществующего права по правилам ст. 390 ГК РФ.
Впрочем, нельзя исключить и некоторые ситуации, в которых было бы разумно и справедливо предоставить право на оспаривание сделки цессионарию. Вопрос требует более пристального анализа.
Еще более сложные вопросы возникают в сценарии частичной уступки требования или перехода части требования по иным основаниям (подробнее см. комментарий к п. 2 настоящей статьи).1.8. Привязанный к переходу обязательственного права переход обязанностей и обременений
Переход вытекающего из синаллагматического договора обязательственного права на основании уступки или суброгации сам по себе не означает перевод на нового кредитора обязательств, которые исходный кредитор имел перед своим контрагентом. Здесь речь идет о сингулярном преемстве в конкретном требовании. Иное возможно при передаче или переводе в силу закона (например, в результате реорганизации) договора в целом, в рамках которого меняется сторона, занимающая соответствующую договорную позицию, и к правопреемнику переходят и права, и обязанности соответствующей стороны договора (ст. 392.3 ГК РФ). В некоторых случаях сингулярный переход определенных обязательственных прав без перевода на правопреемника встречного долга просто невозможен в силу существа соответствующей конструкции, и мыслима лишь передача или переход в силу закона всей договорной позиции. Например, согласно судебной практике, арендатор не может уступить третьим лицам право использования или владения и использования предмета аренды, не передавая тому же лицу обязанность по внесению арендной платы, а такой комплексный перевод договорной позиции, именуемый перенаймом (п. 2 ст. 615 ГК РФ), по общему правилу возможен только с согласия арендодателя. То же и с наймом жилья, и лицензионным договором или франчайзингом (подробнее о таких случаях см. комментарий к ст. 383 ГК РФ).
Нас же здесь интересуют ситуации, когда к новому кредитору переходит не долг по встречному обязательству, а обязанности и обременения, тесно связанные с его кредиторским статусом. Такое в ряде случаев вполне возможно.
Во-первых, при сингулярном преемстве в конкретном обязательственном требовании вместе с переходящим к новому кредитору требованием к нему переходят вытекающие из закона, иного правового акта, обычая, условий обязательства или принципа доброй совести кредиторские обязанности, включая обязанности содействовать исполнению и принять исполнение (ст. 406 ГК РФ). Если такие обязанности будут нарушены, новый кредитор будет обязан возместить должнику убытки. Поскольку прежний кредитор выбывает из обязательственного отношения, в результате перехода права происходит перевод «кредиторской обязанности». Но так как это происходит помимо воли должника, возникает некоторое нарушение логики частного права. Возможно, было бы корректнее говорить о том, что как исходный кредитор, так и новый кредитор солидарно отвечают перед должником за убытки, которые у того могут возникнуть в свете просрочки кредитора.
Представим, что уступлено требование о передаче вещи по договору купли-продажи, но цессионарий уклоняется от получения вещи; продавец вправе отказаться от договора по п. 3 ст. 484 или п. 2 ст. 515 ГК РФ и потребовать возмещения убытков, вызванных срывом договорной программы по п. 5 ст. 453 и ст. 393.1 ГК РФ (например, заключить замещающую сделку с другим покупателем и потребовать взыскания конкретной ценовой разницы, если товар удалось продать только по более низкой цене). Неужели продавец (должник по уступленному требованию) сможет взыскать убытки только с цессионария? Это нелогично, поскольку в таком случае право позволяло бы покупателю без согласия продавца перевести на неизвестное продавцу лицо (возможно, абсолютно неплатежеспособное) ответственность за срыв договора. Напрашивается идея признания солидарной ответственности цедента и цессионария за подобные убытки должника или признания исходного кредитора поручителем, обеспечивающим исполнение новым кредитором своих кредиторских обязанностей (данное решение закреплено, в частности, в п. 1 ст. 6:144 ГК Нидерландов).
Во-вторых, при переходе обязательственного права к новому кредитору переходит состояние связанности, корреспондирующее наличию у должника секундарных прав. Если до перехода права должник такое секундарное право реализовал (например, осуществил выбор в альтернативном обязательстве), новый кредитор обременяется последствиями в виде преобразования правоотношения тем же образом, что и правопредшественник, поскольку обязательственное право уже подверглось трансформационному воздействию в результате реализации секундарного (преобразовательного) права до перехода права и перешло к новому кредитору в этом новом состоянии. Но если к моменту перехода право еще не подверглось преобразовательному воздействию со стороны должника, должник сохраняет возможность осуществить преобразовательное правомочие впоследствии. Такой преобразовательный эффект, если он наступит, обременит нового кредитора (например, новый кредитор будет вынужден претерпевать правовые последствия заявления должника об одностороннем изменении договора). То же и в случае, если у должника есть право на досрочное погашение долга, право оспорить сделку или отказаться от договора. Если должник мог противопоставить свое секундарное право прежнему кредитору, его положение не может ухудшиться и при смене кредитора. Соответственно, новый кредитор приобретает право, обремененное теми преобразовательными правами должника, которые последний имел против исходного кредитора.
То же касается и прав должника выдвигать возражения против требований нового кредитора. Вместе с требованием к новому кредитору переходит и бремя претерпевания ранее использованных должником или перспектив использования должником в будущем возражений (подробнее см. комментарий к ст. 386 ГК РФ).1.9. Изменение программы обязательства при переходе требования1.9.1. Приращение прав при преемстве
Как уже отмечалось, в силу максимы nemo plus iuris ad alium transferre potest, quam ipse habet в результате правопреемства новый кредитор не может получить больше прав, чем было у первоначального кредитора (см. п. 4 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54).
В то же время, по мнению ВС РФ, в силу разницы в гражданско-правовом статусе первоначального и нового кредиторов правопреемство может в некоторых вытекающих из закона и его толкования ситуациях привести к приращению объема прав по сравнению с объемом правомочий исходного кредитора. Так, Пленум ВС РФ приводит следующий пример: в отличие от первоначального кредитора новый кредитор может обладать правами, предусмотренными законодательством о защите прав потребителей, и в результате уступка договорных обязательственных прав в пользу потребителя приведет к увеличению объема прав (п. 4 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. № 54; см. также, например, Определение СКГД ВС РФ от 2 июня 2015 г. № 77-КГ15-2).
Подобное решение логично, пожалуй, только в случае уступки по договору долевого участия в строительстве прав на строящееся жилье. В этом случае застройщик изначально осознает, что участник долевого строительства, являющийся коммерческой организацией или индивидуальным предпринимателем, с большой долей вероятности будет уступать свои права конечным приобретателям – гражданам. Соответственно, для него возникновение на другой стороне кредитора, являющегося обычным физическим лицом и претендующего на соответствующие потребительские гарантии, не сюрприз, а вполне ожидаемое развитие событий. Получается, что в силу закона изменение программы обязательственного правоотношения поставлено под условие перехода договорных прав лицу, наделенному статусом потребителя.
Но во множестве иных ситуаций такое приращение прав кредитора при переходе права потребителю не только кажется противоречащим принципам правопреемства, но и может быть крайне несправедливым по отношению к должнику и нарушать базовый принцип правового регулирования уступки – недопустимость ухудшения положения должника. Например, если покупатель-коммерсант, заключив с дилером договор купли-продажи легкового автомобиля, уступает физическому лицу требование к продавцу о передаче автомобиля, это не должно трансформировать обычный договор купли-продажи в потребительский договор и не может обременять продавца новыми обязанностями, а цессионария наделить новыми правами, следующими из норм Закона о защите прав потребителей. Как минимум если такая уступка не подразумевалась и не могла быть ожидаемой, приращение прав при переходе требования к физическому лицу в подобной ситуации несправедливо.
В общем этот вопрос у нас абсолютно не проработан и требует серьезного изучения. ВС РФ открывает саму возможность такого противоречащего принципам преемства приращения прав при переходе права, но не конкретизирует, в каких ситуациях уступка прав по коммерческому договору трансформирует его в потребительский. Как представляется, подобное развитие событий если и возможно, то только в крайних случаях, когда можно быть уверенным в том, что приращение прав нового кредитора не подрывает разумные ожидания должника.