— Не спешите! Вы нужны нам целым, невредимым и с хорошим настроением! — Марусов довольно хохотнул собственной шутке и перешел на серьезный тон: — От лица администрации приношу искренние извинения. Сами понимаете, от случайностей никто не застрахован. Геннадию Федоровичу я пока ничего не сообщал.
Это кто еще такой — Геннадий Федорович? Не хватало на каком-то Геннадии Федоровиче засыпаться!
— И правильно, — озабоченно одобрил он, — я потом сам все расскажу.
— Ну, не будем мешать. Кушайте, отдыхайте. Телефон Ивана Михайловича у вас есть. Будут просьбы — звоните, не стесняйтесь.
Марусову, собственно, делать здесь больше было нечего. В главном он убедился — московский гость настроен лояльно и, кажется, зла не держит. Приемом доволен.
Мэр с замом уже переступили порог, когда Золотов вспомнил вдруг про важное дело. Оно, конечно, могло подождать, но раз сами предлагают не стесняться…
— Да! Есть просьба! — крикнул он вдогонку.
Почему ему пришла в голову именно данная мысль, он вряд ли смог бы объяснить логично. Только эмоции. «Анастасия, кажется, вы начинаете оказывать на меня положительное влияние».
— Слушаем, — оба тут же вернулись, причем Иван Михайлович достал блокнот с авторучкой.
— У вас тут курганы. Скифские.
— Ну да… Есть такие, — чиновники переглянулись.
— А нельзя их как-нибудь облагородить, что ли? Сделать, чтобы землю с них не воровали, дорогу подлатать. Это ж памятник все же, история наша. А то прямо обидно.
— Это… конечно. Можно… Согласен, история…
Озадаченный Марусов задумчиво кивал. Чувствовал подвох, но так сразу не понимал, в чем он кроется.
— Сделайте, будьте добры, — благодарно улыбнулся Золотов.
— А вам-то это зачем, Антон Романович? — бесхитростно спросил удивленный Ланцов.
— Это не мне. Это вам нужно, Иван Михайлович, — Золотов улыбнулся еще шире.
— А… Ну да. Нам. — Ланцов на всякий случай спорить не стал. Только снова переглянулся с шефом.
В больничном коридоре, заставленном кроватями с лежащими на них господами, мэр чуть было не угодил дорогим ботинком в переполненное судно, но был своевременно подхвачен под локоть собственным охранником. Марусов поморщился и недовольно обратился к заму:
— На что это он намекал? Это не ему нужно, а нам…
— Да что тут понимать? — пояснил Ланцов. — Все конкретно. Не будете слушаться, тоже в курганы ляжете.
Марусов остановился посередине коридора, обернулся к заместителю. Тот от неожиданности чуть было не впечатался в упругий живот начальника.
— Это все ты! Надо ж было твоим так попасть! Иди вот теперь, строй дорогу! И охрану ставь.
— Так а… На какие? — растерялся Купидон.
— А ты поищи внутренние резервы! — съязвил шеф. И возмущенно добавил: — Я Генке в Москву позвоню. Пускай немного осадит своего раненого.
Выйдя на улицу, мэр достал из кармана телефон и нажал на надпись на дисплее: «Гена Лузан». После нескольких звонков Гена в Москве снял трубку, но тут же сбросил вызов. Марусов позвонил снова, но трубку больше не поднимали.
— Наверное, на совещании. Потом сам наберет. — Он тяжело вздохнул. — Ну что? Давай прямо сейчас на курганы, посмотрим, как там оно.
Марусов еще не знал, что в кабинете у Лузана, действительно, проходило в некотором роде совещание. Не дай бог никому такого совещания! Совещались в кабинете у Гены представители Управления собственной безопасности Следственного комитета. Заодно и обыскивая. Разумеется отобрав телефон.
— А с песком как быть? — уточнил Ланцов. — Песок там хороший для стройки. Все берут. Я себе тоже хотел.
— Никакого песка! Пока этот не уедет. Подождет твоя стройка! — жестко осадил городничий.
Плетнев старческим шагом прогуливался по больничному парку, озираясь по сторонам, словно человек вышедший из месячного запоя и забывший, как выглядит мир. Женщина, представлявшаяся женой, аккуратно поддерживала его под локоток. За решеткой-оградой по оживленной улице неслись машинки. Бедняга думал о том, что наверняка проезжал тут, мимо больницы. Или проходил. Но, хоть убей, ни черта не помнил — ни больницы, ни улицы.
— Юра, а что ты делал в том кафе?
— В каком кафе?
— В том, где тебя нашли.
— Не помню… Ничего не помню. Я был в кафе?
В самом деле — зачем по кафе шастать, когда жена-кулинарка имеется?
— Юр, ты только не волнуйся, — она положила узкую ладонь ему на запястье. — Я же никогда раньше тебя не ревновала. И, если это связано с женщиной, я пойму.
Плетнев пожал плечами. Амнезия — штука, конечно, грустная, но в чем-то полезная. Негативную информацию стирает тоже.
— Мы давно поженились? — вместо ответа спросил он.
Надо отдать Валерии должное — она вела себя удивительно спокойно. Не плакала, не заламывала в истерике рук, принимала его состояние как должное. Спокойно отвечала на все вопросы.
Поведала, что поженились они пять лет назад в какой-то неведомой ему Борщовке Загорской области. Лера там жила, а Плетнев приехал на гастроли с театром. Познакомились при романтических обстоятельствах, поженились и перебрались в Москву. Собственного жилья пока нет, снимают квартирку в Бирюлево. Далеко, зато недорого.
Ему казалось, что такое важное событие, как собственная свадьба, не может начисто исчезнуть из памяти. Хоть что-то, но должно было остаться. Тем не менее ничего вспомнить он не мог, как ни старался. Хм, там, на свадьбе в этой Борщовке, наверное, были родственники с обеих сторон. Мама, папа…
— А родители? Мои родители?
— Бедненький мой… Ты из детдома, — огорошила жена, — родители погибли на пожаре, когда тебе не было и трех. Опекуны не нашлись…
— Ни фига себе! А дети? У нас с тобой есть дети?
— Нет пока. Ты считаешь, что сначала надо наладить быт. Встать на ноги, — напомнила она, не выдержала и тяжело вздохнула. — Я пока с чужими детьми нянчусь. Бебиситтером. А ты в театре пьесу ставишь. Ну, вспоминаешь?
Не вспоминалось. Никак. Даже не представлял себе, как это — ставить пьесу. Куда ставить? Зачем? И как-то странно любить друг друга и не хотеть детей. А может, она его не любит? Хотя что такое любовь? Хорошо бы вспомнить.
Она, казалось, окунулась в собственные воспоминания и неожиданно чему-то там засмеялась.
— А недавно мы с тобой в Таиланд ездили по горящему туру. Монастыри, река Квай… У тебя еще обезьяна отняла сумочку с мобильником и паспортом. Помнишь?
— А потом?
— Паспорт выкинула, мобильник и деньги украла. Вернулись, ты сразу пошел в полицию…
— На обезьяну заявлять?
— Паспорт восстановить… Они приняли документы и сказали прийти через две недели… А еще в Таиланде мы катались на плотах. А купались в источниках. Как здорово было!
— И фото есть? — Плетневу стало вдруг казаться, что так не бывает. Хоть какие-то, самые сильные впечатления, но должны остаться. Не может быть, чтобы от удара по голове исчезло все. Вообще все, кроме языка и рефлексов.
— Конечно. Дома, в компьютере, — она нежно погладила его по руке. — Ничего, вернемся и вместе посмотрим. Я люблю наши фотки смотреть. Там, в компьютере, и свадебные…
— Эй!.. Иванов?!
Он хотел у нее еще что-то спросить, но не успел. Со стороны дороги к ограде припала крашеная патлатая блондинка неопределенного возраста, вцепилась руками в прутья, словно ведьма, которую везли в клетке на костер.
Они обернулись.
— Ну здравствуй, Юрик! — В голосе ведьмы ехидства и презрения было значительно больше, чем искренней радости. — Куда же ты пропал? Гений театральный!
Очередная незнакомка. Очередной провал в памяти. Какая-то неприятная, потасканная баба, принимающая картинные позы и неестественно четко выговаривающая слова.
— Вы кто? — Валерия тоже удивилась вмешательству потрепанной тетки.
— А вы у него спросите!
— Юра потерял память. Его ударили. По голове.
— Он не память, он совесть потерял! — зло констатировала незнакомка и уперла руки в крутые бока. — Жена, что ли? Отлично! Когда придет в себя, вы спросите, кому он подарил вот это!
Ведьма издали продемонстрировала законной супруге крупное кольцо на безымянном пальце. Потрясая драгметаллом, жестко бросила несчастному Плетневу:
— А тебе, гад и подлец, мои слезы отольются! Ах, любимая! Ах, главная роль! Сколько раз давала слово никому из вашего театрального балагана не верить! Все вы, сволочи, одинаковые! Тьфу!
Она резко развернулась на каблуках, села в немолодое «вольво», томившееся на аварийке тут же у ограды, и укатила, подняв столб пыли.
Плетнев, не в силах бороться дальше с чувствами и женщинами, тяжело осел на скамейку.
— Юра, это та самая, да? Ты не пугайся, я же в курсе… — Жена осторожно присела рядом.
— Какая — та самая?
Антон Романович равнодушно пошевелил плечом, качнул головой. Даже такое яркое впечатление, как адюльтер, оказалось напрочь стертым из сознания.
— Ну с которой у тебя в прошлом году… Кажется, Катя.
Он припомнил намечавшиеся брыли укатившей в тыкве Золушки, ее наползающие на бока жиры, прическу, похожую на стог сена. Нервно передернулся и решительно заявил:
— Нет. Не может быть. С этой — никогда в жизни!
Лера чуть заметно улыбнулась, успокаивающе погладила по руке. Ладно-ладно, нет так нет. Никогда и хорошо. Аккуратно пристроила голову ему на плечо.
— А почему она говорила про главную роль? — вспомнил Плетнев. — Главная роль — это как?
Жена оторвала голову от плеча, посмотрела ему в глаза, и Плетневу показалось, что она сейчас заплачет.
— Юраша, бедный мой! Ничего, ты все вспомнишь. Мы с тобой вместе обязательно вспомним, да?
Она наклонилась поближе и ласково поцеловала его в щеку. Пахнуло легкими, свежими духами с ароматом цветов, названия которых Плетнев не помнил и раньше, а тем более сейчас. Антон Романович немного повернулся, поймал ее губы своими, подтянул за шею поближе. Рефлекс сработал. Она с удовольствием откликнулась на поцелуй, но очень быстро взяла себя в руки и резко отодвинулась.