хав на Тверскую, я притормозил у ближайшей станции метро и сказал Стивену:
– Не будем рисковать. Нашу машину они могли хорошо запомнить. Поезжайте-ка лучше на метро, а я, если что, их отвлеку…
– Йес, – легко согласился Макдональд и полез за бумажником.
– Нет-нет, – замотал я головой, – это входит в стоимость номера.
– Йес, – упрямо проговорил американец и все-таки всучил мне пару крупных купюр. Оказывается, езда со скоростью ему понравилась. Ну да, естественно: какой же янки не любит быстрой езды?
Я пожал плечами, сообразив, что отказываться от баксов, в конце концов, неконспиративно. Да и потом в моей ситуации лишние деньги не помешают: расходы растут, а у птички клянчить новый аванс – не в моих правилах.
Они вышли из машины. Американец нес в левой руке чемодан, а правую галантно предложил даме. Я заподозрил, что переговоры могут быть успешными. Что нам, собственно, делить с Америкой? Всем уже известно, что русский и штатник – братья навек. Наше похищение по-американски незаметно превращалось во встречу на Эльбе; осталось только побрататься и пересмотреть самые кабальные условия договора на издание «Второго лица». Сама идея братания птички Жанны Сергеевны с симпатичным писателем, честно говоря меня не очень вдохновляла. Я бы даже предпочел, чтобы Макдональдом вдруг оказался тот жирный боров с Брайтон-Бич, который сегодня в аэропорту запутался в своих чемоданах. С тем-то брататься захотелось бы в строго отведенных для братания рамках. Ну да ладно, стал успокаивать я Отелло в самом себе, который – представьте! – вдруг тоже начал подавать признаки жизни. Жанна Сергеевна – мой клиент, а не моя собственность; она сама должна знать, как ей лучше себя вести. Сам факт, что Отелло в моей душе неожиданно проснулся после затяжной спячки, меня порадовал и испугал. Порадовал в том смысле, что, оказывается, ужасный брак с Натальей не выжег во мне всех нормальных человеческих чувств. Испугался же я потому, что вдруг сообразил: мое отношение к птичке Жанне Сергеевне давно уже перешло грань легкого служебного романа. Кажется, к ряду Муха, Кремер, Рыжков следует непременно добавлять фамилию Штерн. Еще один сгорел на работе. Точнее, сгорит обязательно. Мое участие в последней авантюре показало мне самому, что я уже дошел едва ли не до последней степени безрассудства. Нет, до предпоследней. Последняя – это явиться в «ИВУ» с взрывчаткой на пузе и взять в заложники Иринархова… Хотя, сообразил я, он еще, кажется, в тюрьме. Но вот-вот выйдет на свободу. Сразу с корабля – на бал. Ясное дело, большому кораблю – большое плаванье…
Так, играя в слова, я добрался до автостоянки. У меня хватило ума по пути накинуть плащ на свои аксельбанты и оторвать от греха подальше бороду швейцара-шофера из «Интуриста».
На этот раз стоянку охранял давешний парень, перед которым я разыгрывал немца. Увидев мой «мерседес», он, очевидно, припомнил щедрые чаевые и припустился ко мне.
– Гутен таг! – сказал он гордо. Как видно, несколько немецких слов он выучил специально для меня. Услужливый юноша.
– Гутен абенд, – меланхолично ответил я, поглядывая на часы: по времени выходил точно абенд – вечер. Тем не менее я вознаградил начинающего полиглота несколькими баксами сверх нормы и дойчмарками – по прейскуранту. Парень просиял.
– Данке шон! – торжественно произнес он еще одну заученную фразу.
– Битте. – Я пожал плечами и, подумав, отстегнул ему еще пятерку. Пусть хорошенько усвоит, что знание языков – к деньгам. Авось хоть это открытие станет для парня жизненным стимулом: он запишется на курсы, втянется, начнет читать и, чем черт не шутит, найдет свою стезю. Например, уйдет в Большой Рэкет. Там, по слухам, теперь за знание языков тоже стали приплачивать своим бойцам…
Я доехал до чудо-телефона, когда уже совсем стемнело. Предосторожности ради я не подошел сразу к автомату, а сперва прогулялся вокруг, отслеживая возможную засаду. Вдруг «ИВЕ» за это время уже удалось просчитать мой фокус и вычислить заветного летучего голландца? Если долго мучиться…
Ладно. Будем считать, что рекогносцировка произведена. Я нащупал в кармане лаковую поверхность визитки, при тусклом свете дальнего фонаря прочел цифры и набрал первый из номеров. Еще днем я сообразил, что если на дискете и впрямь данные о депутатах Думы, на корню купленных «ИВОЙ», то мне обязательно понадобится помощь именно ЭТОГО человека. Я не был, конечно, уверен, что и ЭТОТ телефон окажется под контролем: с его хозяином мы виделись один раз, хотя и при драматических обстоятельствах. Но все равно пусть будет спокойнее и ему, и мне.
Пошли длинные гудки, а затем трубку сняли.
– Алло, – произнес я в трубку.
– Здравствуйте, – сказал веселый голос. – Это квартира журналиста Дмитрия Баранова, но хозяина нет дома. С вами говорит автоответчик. У меня сегодня деловая… – Дима Баранов на пленке чуть заметно хмыкнул, – деловая встреча, и вернусь я поздно. Если хотите, звоните мне завтра, но чур – не раньше двенадцати дня. Буду отсыпаться. А хотите – оставьте сообщение после этого гудка… – Пошел писклявый гудок, и я повесил трубку.
Оставлять сообщение мне не хотелось. Сам я обожал пользоваться автоответчиком, но, звоня другим, старался, по возможности, не доверять свой голос пленке. Слово – не воробей, вылетит – и тебя поймают.
Что же, завтра – значит, завтра. До конца срока, который я дал «ИВЕ», еще остается время. К тому же для серьезных расследований на сегодня я уже не годен. Слишком много всего за день: Гошины похороны, трупы в склепе, диверсия в аэропорту и похищение по-американски. Программа для многосерийного боевика. Сейчас надо выпить чаю, поглядеть новости на сон грядущий – и баиньки. Желательно в компании, но даже не обязательно. За сегодня я так вымотался, что в спектакле для двоих я смог бы сыграть отнюдь не Гамлета. Третий могильщик для меня – это потолок. К тому же у Шекспира их вроде бы только два и было. Третий – как всегда лишний. Последнее рассуждение вновь навело меня на мысль о преимуществах Стивена Макдональда перед Яковом Штерном и о том, что Жанна Сергеевна…
Я помотал головой, оттесняя Отелло подальше. Предстояло сделать еще один звонок. Я достал из кармана хитрую коробочку, благодаря которой переключал своего друга-автоответчика на прослушивание. Набрав свой номер, дождался включения механизма автоответа и послал звуковой код. Машинка сработала. Послышался долгий шелест пленки, отматываемой назад. Очевидно, за минувшие дни накопилось немало самых-самых срочных сообщений. Ага! Я послал своему автоответчику еще один кодовый сигнал. Пошла запись.
Первый из звонков был сделан, по всей видимости, еще дня три назад. Уже надоевший гугнявый голос в который раз посоветовал мне мотать на историческую родину, пока еще выпускают. А потом мы закроем вокзалы и аэропорты и передавим вас, как клопов, – заключил он с удовольствием. Скорее всего, это был безобидный маньяк, который находил нехорошие фамилии в телефонном справочнике и таким образом развлекался. В жизни этот ублюдок наверняка если и давил кого-то, так именно клопов. А в мечтах… О-о-о! Я знавал таких типов: когда я учился в школе, один такой, двумя классами старше, подстраивал мне мелкие гадости. На крупные не решался. Может, это он и есть? Нет, навряд ли – голос слишком молодой. А тот, из моей школы, сейчас уже наверняка примерный отец семейства, работает на двух работах и голосует за Иринархова. Потому что однажды купил, дурак, несколько акций «ИВЫ».
Пока я придумывал биографию этому давнишнем подонку, пошла запись следующего звонка. Унылый голос оргсекретаря соревнований по стрельбе на кубок Москвы напомнил мне, что я включен в команду и соревнования состоятся… Гм. Я присвистнул. Уже состоялись, конечно. Что же я, интересно, делал в этот день? События последних дней сплелись для меня в одно большое батальное полотно, и я подчас терял грань между вчера и сегодня… Впрочем, вспомнил. В тот день я участвовал в другом состязании по стрельбе. Дело происходило в спорткомплексе «Олимпиец». Я был движущейся мишенью, но стрелки промахнулись и все умерли. В том числе и элегантный Петр Петрович со своим таинственным доппелем на устах. Задали они мне задачку…
– Але, дорогой, – послышался уже новый голос, и я узнал мою первую любовь Иру Ручьеву. – Яшка, это настоящая трагедия… – Ручьева была явно взволнована. Очевидно, моя бывшая школьная симпатия звонила мне в тот же вечер, когда произошло убийство прокурора Саблина. Никогда бы не подумал, что Ира когда-нибудь станет воспринимать чужую драму как свое личное горе. Как хорошо, что люди могут меняться к лучшему. Пусть даже и с возрастом. – Просто кошмарная трагедия, – повторила между тем Ира прерывающимся голосом. – Наш Артем Иванович слег после всего с сильнейшим гипертоническим кризом. Представляешь, после этой ужасной катастрофы на сцене не осталось ни одного целого пегаса. Ни одного из тридцати! Реставрации у нас они не поддаются, автор в Америке, приезд его стоит кучу денег. Пришлось просто снимать с репертуара «Аленький цветочек». Каково?
Да уж, отметил я с грустью. Похоже, я несколько поторопился похвалить мадам Ручьеву. Ни черта она не переменилась с возрастом. Испорченный реквизит в ЕЕ театре ей дороже, чем какой-то совершенно, посторонний погибший Генпрокурор. Подозреваю, что она даже злилась на него: за то, что Саблин имел неосторожность подставить свою шею под острое крыло одного из пегасов – а не бросился ловить на лету гениальные творения маэстро Оскара Шайзе. Дабы эти стальные лошадки-убийцы, не приведи Бог, не поломали свои нежные крылышки.
Ира в трубке тем временем продолжала свой взволнованный монолог. Для таких людей, как она, автоответчик словно специально и изобретен: можно говорить в свое удовольствие и никого не слушать.
– …Но дело даже и не в лошадях. Если честно, Артем даже рад, что появился повод снять «Аленький»… Спектакль ему уже кажется чересчур академичным, традиционным. Кунадзе переживает совсем не поэтому…
Браво, маэстро, мысленно произнес я. Ладно Ира, человек трезвый и практический, но зато вы, оказывается, так тяжело переживаете случившееся! Не ожидал.