Джинни сказала:
– Джоэль, я хотела бы познакомить тебя с моим мужем, Эндрю Дж. Конрадом. Эндрю, это Джоэль.
Мы с Эндрю обменялись, наверное, сотней тысяч слов за три секунды и одновременно протянули друг другу руки. Мне он понравился. Усики, правда, выглядели глупо, но я понимал, что это не его идея.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, капитан Конрад, – сказал я. – Примите мои поздравления с вашими историческими достижениями. В данный момент я имею в виду лишь самые последние из них. Первый человек, превысивший скорость света. Первый капитан сверхсветового пассажирского корабля. Первый и единственный человек, которому удалось поравняться с релятивистским кораблем во время полета. И один из всего семи известных нам существ, которым когда-либо довелось побывать в непосредственной близости от взорвавшейся звезды, остаться в живых и рассказать нам об этом. Добро пожаловать в наш фургон. Надеюсь, вас приятно порадует наша устаревшая техника.
Он не фыркнул, не задрал нос, не стал дерзко усмехаться, не попытался сделать вид, что недоволен похвалой в свой адрес. Он кивнул и сказал:
– Пожалуйста, называйте меня Эндрю. Спасибо, Джоэль. Я рад, что я здесь.
– Добро пожаловать, Эндрю.
– Джинни говорила мне, что вы сообразительны. Теперь я вижу, что она была права. Вы действительно необыкновенно догадливы. Нам всем повезло, что мы оказались тут. – Он помрачнел. – И я не могу вам передать, как сильно я жалею о том, что не построил "Меркурий" на несколько лет раньше. На несколько веков раньше. Хотя бы в прошлом году…
– Мы все об этом жалеем, сынок, – негромко проговорил капитан Бин. – Теперь тебе, как говорится, карты в руки.
Эндрю кивнул:
– Да, сэр, это хороший совет.
Ван Кортландт произнес голосом, похожим на приятный звук тенор-сакса:
– Но как вы вообще догадались о том, что происходит, чтобы успеть вовремя сбежать?
– Нам очень повезло, что мы находились в тени Земли, когда она загорелась.
– И вы уверены, что разрушение было полным?
– Мы долетели до Ганимеда за тридцать пять минут до взрывной волны и пять минут проговорили с тамошними телепатами. Они как раз в это время получали информацию, свидетельствующую о полной аннигиляции Земли. Мы совершили еще один скачок, и тридцать минут спустя телепаты с Сатурна подтвердили разрушение Ганимеда. Все говорило о взрыве Солнца. В этот момент я дал, так сказать, по газам.
– Быстрая реакция Эндрю спасла всех нас, – гордо проговорила Джинни, и Эндрю расправил плечи.
– Что вы можете рассказать нам о двигателе "Меркурия"? – спросил я.
Тут в разговор вступил Соломон:
– Этот вопрос здесь уже затрагивался, как ты можешь догадаться. Некоторое время капитан Конрад честно и откровенно излагал нам суть новой системы движения "Меркурия". Он употреблял короткие простые слова и продолжал в таком духе, пока последний из нас прекратил стараться делать вид, будто мы хоть что-то понимаем в том, о чем он говорит. Я лично уловил только одно – то, что основной принцип порой именуется… радикальной иррелевантностью. Я правильно сказал, капитан?
– Синергизмом радикальной иррелевантности, да, – подтвердил Эндрю. – Понимаете, это… Нет, не понимаете. Простите.
– Существует хотя бы какая-нибудь версия для "чайников" – что-то вроде воскресного приложения, которую вы могли бы нам предложить? – осведомился лейтенант ван Кортландт.
Эндрю поджал губы и на миг задумался.
– Извините, – сказал он. – Через неделю я, вероятно, смог бы предоставить релятивисту Шорту достаточный объем материала для того, чтобы вы могли задуматься о первой части ответа, который желаете получить. А… частей много. И вы, и еще некоторые другие из здесь присутствующих через месяц, пожалуй, сможете немного вникнуть в суть проблемы. Непременно вникнете, – пообещал он, заметив кислое выражение физиономии Кортландта.
Ричард Конрад довольно долго мирился с нетипичным для него положением, когда его не замечают. Процентов на десять громче, чем все остальные до него, он произнес:
– Нам уже не удалось ответить на этот вопрос. Не могли бы мы ради уважения к частной жизни пока согласиться с тем, что "Меркурий" тащит на буксире флотилия гиперфотонных волшебных лебедей, и перейти к другим темам?
Теперь он был просто человеком – как все остальные. За ним больше не стояла межпланетная империя, и, наверное, все это понимали. Но, кроме того, он был Конрадом из клана Конрадов, он им был всю жизнь. Мы все вздрогнули от его фразы, похожей на щелчок хлыста, и замолчали, и первый из нас, кто почувствовал, что сможет ему повиноваться, сделал это.
Капитан Бин сказал Эндрю:
– Капитан, я должен сделать признание. Хотя я и не математик, я всегда считал себя способным к простым, кухонным, так сказать, арифметическим расчетам. – Его помощники негромко хрюкнули. – И когда я получил ваш сигнал… вернее, не так: когда я сумел убедить себя в том, что ваш сигнал – не галлюцинация, я употребил часть своего серого вещества на то, чтобы попытаться подсчитать, с какой скоростью вы летите. Но тут имеет место чуть больше переменных, чем то число, с которым я в силах совладать, и у меня стало плоховато со знаками после запятой. Любопытство пересиливает гордыню: не назовете ли вы нам вашу предельную скорость?
Конрад (здесь собралось сразу столько Конрадов, что я про себя невольно стал называть его Ричардом) подал голос в то же самое мгновение, что и Эндрю. Видимо, пожелал его заткнуть. Я удивился, когда Эндрю не смутился, и еще сильнее удивился тому, что смутился патриарх.
– …невозможно ответить на ваш вопрос в строгом смысле этого слова, – закончил Эндрю фразу, начало которой скомкал Конрад. – Но я, по возможности, постараюсь. Вы преодолели десять целых и четыре десятых световых года за чуть более чем шесть целых и одну сотую лет – я имею в виду время, истекшее на борту вашего корабля. За это время на Земле миновало тринадцать лет. Мы нагоняли вас чуть больше шести с половиной недель по вашим часам. – Он почувствовал, что говорит слишком долго. – Но в рамках привычных для вас наш эквивалент максимальной скорости для реального мира составляет что-то порядка девятнадцати целых и шести десятых от скорости света.
Одни из нас ахнули, другие, напротив, шумно выдохнули. Казалось – прислушайся хорошенько и услышишь, как гудят несколько мыслительных калькуляторов, работающих на полной мощности.
Сколько лететь до Новой Бразилии со скоростью в двадцать раз выше скорости света? Я мог бы приблизительно определить время полета в объективных годах, которые Эндрю назвал временем для "реального мира", но, когда дошло до того, сколько времени пройдет по часам пассажира, мне не хватило данных даже для самой округленной догадки.
Ну и фиг с ней, с догадкой. Все равно получится чертовски быстрее, чем надеялись долететь мы, как ни суди – субъективно или объективно.
А годы реального мира здесь, в субсветовой вселенной, имели не просто теоретическое значение. Этими годами измерялась наша возможность предупредить остальные колонии, пока небо над ними не превратилось в пламя вселенского пожарища.
– И мы были бы здесь еще почти день назад, если бы вы не поступили так глупо и не отключили свой двигатель. Нам еще сильно повезло, что мы вас вообще разыскали.
Голос Ренника и его плохо сдерживаемое раздражение подействовали так, словно нас всех из ведра окатили ледяной водой. Капитан Бин, ван Кортландт и Соломон дружно открыли рты и приготовились возразить.
Но всех опередила Дороти Робб.
– Алекс, если вы действительно полагаете, что кто-то способен по доброй воле отключить квантовый реактивный двигатель, то вы намного глупее, чем я о вас думала. Никто из этих людей не оскорблял вас – пока что.
Перед последними двумя словами Дороти сделала крошечную паузу.
Ван Кортланд и Соломон внимательно наблюдали за выражением лица Ренника, поэтому следующим слово взял наш шкипер:
– Ренник, "Шеффилду" жутко не повезло. Мы потеряли троих релятивистов. Последнего – чуть больше трех недель назад. Героические усилия, предпринятые оставшимися тремя, оказались недостаточными для того, чтобы противостоять законам физики больше не скольких дней. Наш двигатель отключился сам, сэр.
– Мистер Ренник не хотел вас оскорбить, капитан Бин, – негромко вставил Ричард Конрад, а Ренник, успевший покраснеть, после слов своего босса дико побледнел.
Возникла короткая пауза, в течение которой каждый пытался придумать, что бы такого сказать или о чем спросить, чтобы это потом не показалось глупым. Первым кашлянул Пол Хаттори и сказал:
– Прошу прощения, если этот вопрос покажется неучтивым, но любопытство берет верх над моими хорошими манерами. Могу я поинтересоваться, сколько пассажиров способен взять на борт "Меркурий"?
И снова этот ультразвуковой шум, будто десяток сознаний радикально сменили направление и набрали скорость.
Ричард Конрад произнес с максимальной громкостью:
– Капитан, я вынужден настаивать на том, чтобы мы перенесли эти переговоры в вашу каюту или в место с равноценной приватностью сейчас же. Я вполне понимаю любопытство всех присутствующих, я терпел его на протяжении разумного отрезка времени и готов удовлетворять его столько, сколько позволит время. Однако существуют вопросы, которые следует обсудить сначала только приватно и между особами, наделенными самыми высокими полномочиями. Вопросы чрезвычайной важности. Нельзя терять времени.
Капитан не дал немедленного утвердительного ответа, и Конрад подчеркнул свои намерения тем, что крутанулся на месте и направился к люку.
– Не окажете ли мне такую любезность и не проводите ли меня, – бросил он через плечо, уплывая вдаль. Я не ставлю в конце его фразы вопросительного знака, потому что он сам его не поставил.
Большинство из его свиты тронулось за ним чисто инстинктивно, как рыбки-пилоты, повсюду следующие за здоровенной акулой. Капитан Бин явно вспылил, но он был не из тех людей, которые станут закатывать с