Но я не мог вернуться обратно в квартиру с сумкой, полной компромата. Я должен был спрятать её прежде, чем попаду туда — и это означало оставить сумку здесь. Это не было блестящей идеей, но у меня не было выбора. Мне придется принять кое-какие меры безопасности и надеяться, что их будет достаточно.
Магия земли — это не моя сильная сторона. Это — чрезвычайно требовательная дисциплина, говоря языком физики. Вы, прежде всего, подразумеваете огромный вес, который надо передвигать. Использование магии не означает, что можно игнорировать физику. Энергия для создания высоких температур или движения исходит из разных источников, но они всё также должны взаимодействовать с реальностью и по тем же законам, что и другие энергии. Это означает, что передвижение огромного количества тонн земли требует огромного количества энергии, и это было чертовски трудно, но не невозможно. Эбинизер МакКой настоял на том, чтобы я выучил по крайне мере одно весьма полезное, но очень сложное заклинание из магии земли. Оно бы потребовало усилий на протяжении целого дня для использования в реальном мире. Но здесь, в Небывальщине…
Я поднял посох, направил его на землю перед собой и интонировал с глубокой, тяжелой монотонностью: «Dispertius!». Я практически выдохся, но, стиснув зубы, собрал по крохам всю оставшуюся у меня силу, и в нескольких дюймах перед моими ногами земля и камни с треском разошлись, открывая черную щель, словно большой каменистый рот.
— Ох, нет, нет, — забрюзжал Боб. — Ты же не собираешься положить меня в…
Это было огромным напряжением для моего абсолютно утомленного тела, но я спихнул сумку с мечами, черепом и всем остальным, в дыру. Она исчезла в темноте, сопровождаемая криком Боба:
— Тебе лучше поскорее вернуться!!!
Бешеное шипение разъяренных многоножек разрезало воздух.
Я снова направил посох на дыру и пропел: «Resarcius!». Остатки моей силы ливнем хлынули из меня, и так же быстро отверстие исчезло — земля и камни, место которых заняла сумка, распределились тонким слоем по обширной площади, укрыв выпуклость на земле. Заклинание сделало сложным поиск для любого, кто точно не знал, где искать, а я спрятал сумку на достаточную глубину, для того чтобы скрыть ее от любого, кто не знал, что именно ищет. Я так надеялся.
Боб и мечи были в максимальной безопасности, которую я смог для них обеспечить при данной обстановке. Моя стена серебряного огня неуклонно снижалась. Как раз наступило время убраться отсюда, пока я мог это сделать.
Мои ноги дрожали от усталости, я тяжело опирался на посох, чтобы удержаться от падения. Мне нужно было еще разок напрячься, чтобы сбежать из этой милой смертельной ландшафтной западни, и после этого…
Кольцо огня упало достаточно низко, позволив одной из многоножек изогнуться в воздухе, формируя дугу из собственного тела, концы которой уперлись в землю снаружи и внутри круга. Её фасеточные глаза уставились на меня, в то время как жвала клацали в голодном предвкушении.
Я повернулся в сторону, концентрируя свои мысли и волю, и рубящим движением руки сделал маленький разрез в воздухе, открывая узкую дверь, больше похожую на щель между Небывальщиной и реальностью. Затем я буквально ввалился в неё.
Я никогда не проходил прежде через такой узкий проход. Чувство было таким, словно меня сжимали в каком-то прессе для духовного мусора. Это было ужасно больно. Миг дикой пытки, которая казалось, растянулась на час, пока все мои мысли были сжаты в единственное, невероятное, плотное целое — психическую черную дыру, где каждая темная и мрачная эмоция, которую я когда либо испытывал, буквально охватила и отравила каждую мысль и воспоминание, добавляя невероятную душевную боль к физическим мукам.
Через мгновенье, показавшееся мне вечностью, я протиснулся через проход. Я физически ощущал время, в течение которого многоножка пыталась преследовать меня, но щель, открытая мною между мирами, заросла практически мгновенно.
Я, споткнувшись, пролетел примерно три фута пустого пространства, зацепился бедром о бок рабочего стола в моей лаборатории и упал на бетонный пол, как мешок битых кирпичей.
Раздались крики, и кто-то навалился на меня, переворачивая на живот и упираясь коленом в спину. Мне заломили руки и одели наручники. Все это сопровождалось бесполезной болтовней, на которую я не обращал внимания. Мне было слишком больно, и я слишком устал, чтобы волноваться.
Откровенно говоря, единственной мыслью в моей голове в этот момент было чувство большущего облегчения оттого, что я, наконец-то, арестован. Теперь я мог ответить ударом на удар и просто расслабиться в симпатичной паре наручников.
Или может быть в смирительной рубашке, в зависимости от того, как пойдут дела.
Глава 13
Они отвели меня в Чикагское отделение Федерального бюро расследований на Рузвельта. Перед зданием скопилась толпа репортеров, которые начали выкрикивать вопросы и делать фото, как только пара патрульных вывели меня из машины и почти потащили в здание. Никто из федералов ничего не сказал в камеры, но Рудольф задержался достаточно долго, чтобы проинформировать всех желающих, что расследование продолжается и несколько «представляющих интерес персон» задержано, и что добропорядочным горожанам Чикаго нечего бояться и блаблабла, блабла, бла.
Стройный невысокий парень с нездорово-белой кожей и чернильно-черными волосами в костюме федерала неспешно подошел к Рудольфу, дружеским жестом положил ему на плечо руку и, практически сбив его с ног, оттянул от репортеров. Рудольф недовольно фыркнул, но Тонкий тяжело глянул на него и Руди завял.
Я смутно помню прохождение через контрольно-пропускной пункт, подъем на лифте, и тяжелое приземление на стул. Тонкий снял наручники с моих запястий. Я сразу же сложил руки на столе перед собой и опустил на них голову. Не знаю, сколько я отсутствовал, но когда я пришел в себя, очень суровая, строго-выглядевшая женщина светила маленьким фонариком мне в глаза.
— Нет признаков удара или сотрясения, — констатировала она. — Нормальная реакция. Я думаю, он просто изможден.
Тонкий стоял у двери небольшой комнаты, интерьер которой составляли стол, несколько стульев и длинное зеркало на стене. Рудольф маячил рядом с ним — молодо выглядевший мужчина в костюме, который стоил больше, чем он мог себе позволить, с темными, до безумия аккуратно уложенными волосами и нервным напряжением в плечах.
— Он придуривается, — настаивал Рудольф. — Он пропал из нашего поля зрения не больше чем на несколько минут. Как он мог сам себе загнать до изнеможения за это время, ну? Даже не вспотев? Даже не запыхавшись? Он врет! Я знаю это. Мы не должны были давать ему час для сочинения какой-нибудь истории.
Тонкий глянул на Руди безо всякого выражения на сухощавом, бледном лице. Затем он посмотрел на меня.
— Я полагаю, это делает вас Хорошим Полицейским, — вымученно усмехнулся я.
Тонкий закатил глаза.
— Спасибо, Роз.
Женщина обернула стетоскоп вокруг шеи, посмотрела на меня взглядом, полным неодобрения, и покинула комнату.
Тонкий подошел к столу и сел напротив меня. Рудольф обошел вокруг и стал за мной. Это был простой психологический трюк, но он работал. Присутствие Рудольфа, вне моего поля зрения, было раздражающим и отвлекало внимание.
— Меня зовут Тилли, — сказал Тонкий. — Вы можете звать меня Агент Тилли или Агент или Тилли. Как вам будет более удобно.
— Хорошо, Тонкий, — кивнул я.
Он медленно вдохнул и выдохнул. Затем сказал:
— Почему вы просто не открыли дверь, мистер Дрезден? Так было бы гораздо легче. Для нас всех.
— Я не слышал вас, — устало буркнул я. — Я спал внизу, в подвале.
— Бред собачий, — заявил Рудольф.
Тонкий перевел взгляд с меня на Руди и обратно.
— Спали, неужели?
— У меня очень крепкий сон, — пояснил я. — Держу подушку под одним из столов в лаборатории. Дремлю иногда там внизу. Приятно и свежо.
Тонкий изучающе смотрел на меня в течение минуты. Затем он, четко выговаривая фразы, произнес:
— Нет, вы там не спали. Вас там вовсе не было. Там нет достаточно большого пространства, чтобы скрыть мужчину в этом подвале. Вы были где-то еще.
— Где? — спросил я его. — Я имею в виду, это вовсе не большая квартира. Гостиная, спальня, ванная, подвал. Вы обнаружили меня на полу в подвале, в который имеется только один вход. Где еще, как вы думаете, я был? Вы считаете, я просто материализовался там из воздуха?
Тонкий прищурил глаза. Потом он покачал головой и вздохнул:
— Не знаю. Я наблюдал множество трюков. Видел, как парень однажды заставил исчезнуть Статую Свободы.
Я развел руками.
— Вы считаете, я сделал это при помощи зеркал или чем-то там таким?
— Может быть, — пожал он плечами. — У меня нет хорошего объяснения, как вы внезапно там оказались, Дрезден. А я становлюсь раздражительным, когда у меня нет для чего-то хорошего объяснения. Поэтому я начинаю копать до тех пор, пока что-то не нахожу.
Я усмехнулся ему. Я не смог это сдержать.
— Я спал в своей лаборатории. Проснулся, когда вы парни начали заламывать мне руки. Вы думаете, я вылез из секретного места, так хорошо спрятанного, что никто не нашел его в комнате подвергнувшейся полной зачистке? Или, может быть, я возник из воздуха? Какая из этих историй будет иметь смысл для судьи при рассмотрении гражданского иска, который я подам против Чикагского департамента полиции и Бюро? Ваша или моя?
Выражение лица Тонкого стало кислым.
Рудольф внезапно возник, справа от меня и с треском ударил кулаком по столу.
— Рассказывай нам, почему ты взорвал здание, Дрезден!
Я буквально лопнул от смеха. Я не смог его сдержать. Я был полностью вымотан, но смеялся до тех пор, пока мой живот не начал ходить ходуном.
— Я сожалею, — задыхаясь, выдавил я мгновение спустя. — Я сожалею… Это было именно так… ах-ха-ха! — я покачал головой и попытался взять под контроль свои эмоции.
— Рудольф, — холодно произнес Тонкий. — Убирайся.