«Ты должен бороться».
«Я не могу бороться».
«Никто не станет бороться за тебя».
«Я…я не должен бороться».
«Я знаю. Но все это скоро изменится».
«Нет…»
Человек вытянул руки перед собой, ладонями прикрыл Сорду глаза, и почти мгновенно Гален провалился в кромешную тьму туннеля. А затем Сорд осознал, что продолжает видеть это — мягкое голубое свечение, которое, казалось, исходило прямо из ладоней человека.
Нет, застонал про себя Сорд. Он узнал этот свет. Он знал, что не должен был этого делать.
«Должен».
«Я не должен…»
«Вспомни».
«Я не должен».
«Вспомни».
«Я…»
«Вспомни…»
Смех матери. Разве был на свете еще звук, который мог бы с ним сравниться? Который мог бы доставить ему столько радости?
Смех матери в тот день, когда они с ней играли в саду родного анклава.
В небе ярко светило солнце. Его лучи танцевали в маминых волосах, и отражаясь, словно в воде, рассыпали вокруг золотистые искры. Мама засмеялась, и он подхватил этот смех, а затем, поскользнувшись в траве, шлепнулся на землю и залился еще больше. Здесь он не боялся падать, ибо частенько наблюдал за работой садовников, со всеми этими их кристаллами и заклинаниями, поэтому был уверен, что здесь, в саду, нет ничего такого, что могло бы ему навредить. Этого просто никогда не случалось, и он не допускал даже мысли, что подобное могло когда-нибудь произойти. Ведь его отец… его отец…
Хохоча, мама подхватила его на руки и вскинула над собой, в теплое летнее небо. Она звонко поцеловала его в по-детски округлую щеку, и он ответил на поцелуй.
— Мячик! — вдруг закричал он. — Мячик! Мячик!
Его крепкие маленькие ножки стремительно понесли его по шелковистой, мягкой траве непередаваемо изумрудного цвета туда, где его уже дожидался яркий, как само солнце, желтый-прежелтый мяч.
Мальчик буквально упал на него, пытаясь обхватить мяч своими ручонками, и в этот момент уловил за спиной мамины шаги.
Ничего поделать он уже не мог, и только дернулся в беспомощном предвкушении ощущения ее пальцев, пробегающих по худеньким мальчишечьим ребрам. И, прежде чем ее руки действительно коснулись его, он уже корчился на земле от хохота.
Он перекатился через голову и совсем близко увидел ее, присевшую рядом с ним на корточки и вторившую его смеху. Она показалась ему еще более прекрасной, чем за все эти пять долгих лет его жизни.
Эта красота буквально ошеломила его, и он умолк, вдруг ощутив какую-то невидимую и неразрывную связь, вдруг возникшую между ними, а это прекрасное лицо с бездонными глазами навечно врезалось ему в память. Ее золотом отливавшие в солнечных лучах волосы. Веселые искорки в ее глазах. Волшебная выпуклость живота, где, по ее словам, находился подарок для него и его отца. Новый приятель по играм. Сестренка. Или братишка.
Жизнь казалась каким-то непрекращающимся праздником и… даже чем-то еще более прекрасным. Чем-то, что делало это волшебство полным тайного смысла, как и все эти дни, посвященные играм в саду анклава.
Мамины руки нежно обняли его.
— Я люблю тебя, малыш Гален.
От нее пахло летними сочными травами и мягким теплым бризом, и он, зарывшись носом в ее плечо, знал, что вся его жизнь обещает быть просто сказочной.
От нее несло антисептиком, и скальпель в ее руке глубоко вошел ему в грудь…
«Чтоб я сдох — он открыл глаза!»
Свет.
«Не могу в это поверить. Зрачки реагируют!»
«Ты уверен? Взгляни сюда — осколки костей пробили сердце, легкие не работают. Давление…давления вообще нет!»
«Но его чертовы зрачки реагируют на свет!»
«Нужно войти в мозг…»
«Что же нам делать?»
«Немного попрактиковаться, полагаю. Подкачаем кислорода и войдем.»
«Сколько же ему еще осталось?»
«Минус десять минут, парень. Вот уже десять минут, как он должен быть мертв».
Давление в пластмассовом кольце вокруг его рта и носа усилилось. Перед глазами завращался световой круг, цвет его менялся от голубого до желтого, затем вдруг круг превратился в сферу и…
Большой желтый мяч взвился в воздух, и он прыгнул за ним чуть раньше, чем требовалось. Мяч стукнул его по голове, отскочил и покатился по земле, и он со всех ног бросился следом, пытаясь его догнать, а мяч продолжал катиться, пока не наткнулся на ствол небольшой яблони и не остановился.
Он подхватил мяч, крепко прижал к себе маленькими ручонками и, смешно переваливаясь, побежал назад, чтобы снова бросить его маме. Не добегая нескольких шагов, он затормозил, сосредоточился, глубоко вздохнул и с силой толкнул мяч. Мама молниеносно качнулась в сторону, и, подбив мяч одной рукой, направила его туда, где могла уже без особого труда поймать его.
— Молодец, малыш Гален, умница, — мама обнимала мяч так же, как недавно обнимала его.
— Еще! — закричал Гален, хлопая в ладоши. — Еще! Еще!
— Нет!
Он сразу узнал этот голос — трудно было представить, что Томас Роф посмеет появиться здесь в отсутствие отца. Руки мальчика бессильно упали вдоль тела, и он опустил голову, не решаясь поднять глаза.
Время игр закончилось.
— Так не хорошо, малыш Гален, — повторил голос. Высокий, темный человек, неторопливо загребая густую траву ногами, приближался к матери Галена. Подойдя к ней вплотную, он забрал у нее мяч.
— Очень плохо, Гален, плохо. Понимаешь?
Гален почувствовал, как его нижняя губа начала дрожать. Не поднимая головы, он принялся носком туфля ковырять землю. Человек подошел ближе, и мальчик из-под лобья взглянул на него.
Томас остановился футах в четырех от него и присел на корточки. Солнечные лучи не играли в его волосах, ибо Роф был абсолютно лыс, если не считать узкой темной бахромы, охватывавшей затылок и чуть приподнятой у висков. Его лицо поражало совершенством и холодно-бесстрастным выражением, и весь его облик живо напомнил Галену горгулию, изображение которой красовалось на стене старой школы. Томас отбрасывал длинную тень, и мальчик физически ощутил ее тяжесть на своей вывернутой в неосознанном желании противиться ступне.
— Смотри, мальчик, как это делается. Мяч нужно бросать вот так.
Желтый мяч покоился на вытянутых вперед ладонях Томаса. Неожиданно мяч подпрыгнул, крутанулся в воздухе, на мгновение завис, затем медленно подплыл к Галену и мягко лег в его машинально подставленные руки.
— Видел? — улыбнулся Томас; его улыбка была подобна неожиданному блеску грани кристалла в темноте. — Вот так нужно бросать мячик, малыш Гален. Тогда все будет хорошо. А теперь попробуй ты.
Гален попытался удержать мяч на вытянутых руках, но тот был слишком тяжел и все время скатывался на землю.
Улыбка темного человека погасла:
— Еще раз, мальчик. Попытайся еще раз.
Гален поднял мяч и снова попытался удержать его так, как учили в старой школе. Это ему удалось, но он не знал, что делать дальше.
Мальчик нерешительно взглянул на мать, но не понял выражения, появившегося в прекрасных маминых глазах. Он перевел взгляд на Томаса; глаза последнего напоминали пустые бездонные колодцы.
Гален почувствовал, как его начинает бить дрожь. Отбросив мяч в сторону, он ринулся к матери, протягивая руки, а по его пылающим щекам заструились слезы.
Она подхватила его, прижала к себе и принялась нашептывать что-то успокаивающее и ласковое слова, но даже этот шепот не мог перекрыть слов темного человека, доносившихся до мальчика в промежутках между всхлипами.
— … говорил я тебе?… не такой, как мы… что-то не то… врожденный… уродец … не может больше находиться… находиться…
… оставайся с нами… оставайся с нами… Вот так.
«Ты уверен, что ЭЭГ подсоединен правильно?»
«Он дышит, не так ли?»
«Здорово же ты поработал над этим легким. Мне уже казалось, что оно…»
«Что?! Да я даже не касался его разорванного легкого! Оно только… оно…»
«Он снова открыл глаза!»
«Ты можешь заниматься своими прямыми обязанностями — следить за вводом анестетика?»
«Успокойся — все выполняется хрестоматийно, как по учебнику. Вот только метаболизм этого парня совершенно не вяжется с тем, о чем говорится в умных научных книжках».
«Просто поразительно…»
«Как и его легкое, верно?»
«Ладно, ладно, главное, что он до сих пор жив. Давай заштопаем ему эти разрывы в стенках желудочка.»
«Какие разрывы, Док?»
«Ну эти, которые… о, черт. Обломки костей… Они ведь…»
«Так что же, получается, ничего не случилось? То есть, я хотел сказать, что это невозможно, правда? Как же это, Док?»
— Это невозможно, — сказал Томас.
Сидя в своем тайном убежище под длинным обеденным столом, надежно скрывшись за лесом потемневших ножек дюжины массивных стульев, Гален, прислушиваясь, поднял голову. Осторожно, стараясь не шуметь, он закрыл лежавшую перед ним на полу книгу. Это был огромный тяжелый фолиант, затянутый в кожу, полный библиотечных запахов, пыли и тайн. Внимание мальчика привлекли две пары ног, появившихся в комнате, и он сразу же распознал медлительную шаркающую походку своего дяди Александра и бодрый, ритмичный шаг Томаса Рофа. Дернув плечом, Гален вновь вернулся к своей книге. Дела взрослых его совершенно не интересовали — он их попросту не понимал.
— Боюсь, он стал помехой, — продолжал Томас. — Как теоретически, так и на практике.
Гален провел кончиками пальцев по буквам и эмблеме, вытесненным на толстой кожаной обложке фолианта. Он еще не владел языком, на котором была написана эта книга, но знал ее название, которое слышал неоднократно. Фолиант являлся неисчерпаемым источником совершенно потрясающих историй, читаемых ему вслух перед сном, историй о «старых добрых временах», как называл их отец, как-то особенно по-доброму при этом улыбаясь. Книга называлась «История великого клана Пендрагон», а эмблемой служили меч и дракон, изображение которых было выгравировано на кольцах его родителей, и Гален знал, что придет время, когда он тоже будет носить такое кольцо. Словом, книга, как нельзя лучше, подходила для чтения в тайном убежище.