— Kadere, — с неожиданной злобой отозвался веклинг, искоса взглядывая на меня.
— Не лезь к ней, — сказала я яростным шепотом, — Не лезь к ней, ясно?
Веклинг только насмешливо улыбнулся. Я слегка ударила его по руке и пошла к лестнице.
— Доброе утро, — сказала мне Ольса, стоя на последней ступеньке и положив обе руки на перила, — Сейчас будет завтрак.
Голос ее был ровен, и краска уже сошла с лица — вот что значит школа светской жизни. Ей еще двадцать, и она все еще способна смущаться, но воспитание берет свое, даже когда нет ни собственной твердости, ни собственного достоинства. Если такую легкомысленную дурочку можно научить держаться с достоинством…
Стуча каблуками и стараясь не смотреть на Ворона, Ольса направилась к нижним дверям своим обычным широким шагом. Верхние двери снова хлопнули, грохот сапог послышались на балконе. По лестнице скатилась моя команда. А с ними — я не сразу заметила, а когда увидела, то порядком удивилась — хонг, без кольчуги, растрепанный и веселый, как ребенок. Обнявшись с двумя адраями и постоянно оглядываясь на третьего, хонг что-то рассказывал им по-каргски, и в конце его тирады все четверо расхохотались.
Ольса вздрогнула от этого громового хохота и поспешила скрыться за дверью. Меня удивила эта неожиданная дружелюбность моей команды к Воронам, но, с другой стороны, адраи были хонгу почти земляками — они происходили из племени горстов, а горсты кочуют часто и на том берегу Черной речки. Кейст в сером свитере с высоким воротом спускался следом, приглаживая растрепанные волосы. Когда та четверка расхохоталась, он тоже улыбнулся. Смущенный мерд шел за ним, не поднимая глаз от своих сапог.
Нижние двери открылись. Вернулась Ольса, за ней пришли слуги в зеленых ливреях. Первый, невысокий сухощавый старичок, быстро ступая кривыми ногами, нес стопку серебряных тарелок, на верхнюю тарелку грудой были навалены вилки, ножи и ложки. За ним шел паренек лет пятнадцати, высокий, русый, с подносом в руках. Третий, невысокий полный русоволосый мужчина лет сорока тоже нес нагруженный поднос. Бесшумно слуги расставили на столе приборы, попутно согнав со стола веклинга. В отличие от властительницы крепости, они, похоже, ничуть не боялись Воронов. И, что еще удивительнее, веклинга такое обращение ничуть не оскорбило. Он, слегка улыбнувшись, отошел к стене, скрестил руки на груди и продолжал следить за Ольсой, распоряжавшейся по поводу завтрака.
Совершенно незаметно появился второй веклинг, прошел к старшему. Они очень тихо переговорили о чем-то, и старший веклинг мгновенно забыл об Ольсе, лицо его изменилось, вдруг стало встревоженным, глаза посерьезнели. Я прислушивалась к их беседе на каргском, не смогла разобрать ни слова, но их тихие озабоченные голоса вселили в меня непонятную тревогу.
Все были уже в сборе; пришли младшие сестры Ольсы, две тоненькие светловолосые девочки одиннадцати лет в одинаковых длинных платьях цвета травянистой зелени; отец Ольсы, властитель Квест, уроженец крепости Орла, крупный седовласый мужчина; его родители, совсем уже дряхлые, в коричневых цветах Орлиной крепости. Не было только старшего брата Ольсы.
— А где Марл? — спросила я негромко, подходя к ней. Ольса поправляла неровно поставленную тарелку.
— Он уехал на рассвете, — сказала она, улыбаясь, — Кажется, в крепость Сойки.
— Да что ты? — пробормотала я в ответ на ее сияющий взгляд: это явно было исполнение ее желаний. Но меня удивил этот неожиданный и поспешный отъезд, и я даже подумала: по своей ли воле уехал Марл? или Ольса вдруг решила проявить свою власть и заставила его? Это было невероятно, но абсолютно очевидно. Ее улыбка была так победительна.
Сели за стол. По одну руку от меня сидел старший веклинг, по другую — худощавая молодая женщина в темно-зеленом шелковом платье, с льняными волосами, убранными в замысловатую прическу, дальняя родственница Ольсы, имени которой я не знала. За ней, в торце стола, придерживая юбку, со степенным и оттого несколько смешным видом уселась одиннадцатилетняя Гельда. Наискосок от нее села Ольга, ее близняшка, блестя на меня веселыми серыми глазами и непрерывно подталкивая Гельду. "Веди себя прилично, Ольга", — резко сказала Ольса, села рядом с Ольгой, расправила юбку и суровым взглядом посмотрела на близняшек. За Ольсой уселся ее почтенный родитель, очень высокий, широкоплечий, уже начавший полнеть мужчина лет пятидесяти. У него было красное, немого грубоватое лицо с крупным носом и ярко-голубыми глазами, в коротких русых волосах уже полно было седины. В молодости властитель Квест, пожалуй, был любимцем женщин: в нем присутствовал тот шарм, который делает таких крупных грубоватых мужчин желаннее любых красавцев; он и сейчас был очень обаятелен. Одевался властитель Квест очень изысканно. Камзол из коричневого бархата с оторочкой из соболиного меха, немного светлее по тону, чем ткань камзола, был явно сшит с учетом недостатков фигуры. Располнел он, пожалуй, от спокойной жизни, когда ему больше приходилось заниматься хозяйством, чем упражняться с оружием; про него рассказывали, что он был когда-то непревзойденным бойцом, лучшим во всех северных княжествах. Властитель Квест носил тончайшие кружевные сорочки и шейные платки из коричневого с отливом атласа; драгоценностей он не признавал, и только на правой его руке, на толстом мозолистом пальце надет был неброский перстень со светло-коричневым камнем.
Рядом с ним сидели его родители: невысокий сухонький старичок в шерстяном коричневом камзоле, с седенькой бородкой, с золотой цепью на груди и пальцами, унизанными перстнями, похожий на престарелого вельможу, и такая же сухонькая седая старушка в коричневом платье с очень пышной (по старинной моде) юбкой. Этот старичок постоянно бродил по крепости, его можно было встретить в самых неожиданных местах, от библиотеки до кладовых, но вот мать властителя Квеста я еще не видела, и она совершенно поразила мое воображение. Она была уже настолько стара, что походила не на человека, а на какого-то невиданного эльфа: сухонькие лапки со скрюченными пальцами, все в перстнях и кольцах, сухонькое, покрытое морщинами, остренькое лицо с огромными голубыми глазами, над которым седые волосы уложены в замысловатую прическу. На худой морщинистой шее висело ожерелье из крупных коричневых камней.
Рядом с ней пустовало место Марла. Дальше сидел кейст. Он поймал мерда за руку и усадил рядом с собой. В торце стола пустовала место дарсая, он тоже не пришел к завтраку. С нашей стороны стола, с краю, сидели в ряд трое адраев, совершенно одинаковые, смуглые, сухощавые, с короткими иссиня-черными волосами, в кожаных безрукавках, обнажавших смуглые мускулистые руки, покрытые замысловатыми татуировками. Дальше — младший веклинг, угрюмый, он сидел, совершенно ни на кого не обращая внимания, опустив глаза. За ним сидел старший веклинг, а потом я. Круг замкнулся.
Начался завтрак. Принесли пшеничную кашу с мясом и разложили ее по тарелкам. Бокалы наполнили первой переменой вина; желтоватое прозрачное столовое вина заиграло в солнечных лучах. Зазвенели ложки и бокалы, негромко зазвучали голоса — обычные застольные разговоры. А меня все не оставляло ощущение странности происходящего. Нервы мои были натянуты до предела, и я видела то, что в другое время ускользнуло бы от моего внимания. Я видела, что широкое загорелое лицо властителя Квеста слишком неподвижно; что Ольса, переговорив с отцом, стала вдруг озабоченной и молчаливой. И в этом состоянии напряжения и настороженности я вдруг уловила в разговоре веклингов тихое, почти неслышное: "Эсса Дарринг", — и вздрогнула, как от удара током. Так я до сих пор и не знаю, действительно ли кто-то из них произнес мое бывшее имя или мне просто показалось.
Наболтавшись вдоволь со своим сородичем, старший веклинг уже собирался вплотную заняться едой, как наткнулся на мой взгляд. Ворон проглотил полную ложку каши и, пережевывая, приглашающе кивнул мне.
— Куда делся дарсай? — спросила я тихо.
— Он уехал, — пробормотал веклинг с набитым ртом.
— Что-о? — сказала я громче, чем хотела. Голос мой разнесся над столом как раз в тот момент, когда всеобщее монотонное жужжание на миг стихло. Два-три лица повернулись ко мне, но тут же обратились к тарелкам и к соседям: жужжание возобновилось.
— И давно он уехал? — продолжала я мешать веклингу завтракать.
— На рассвете.
— Куда?
— Ты думаешь, он мне докладывает? — буркнул веклинг.
Кашу унесли. Перед каждым поставили продолговатую серебряную тарелку с довольно странным блюдом: грудой мелких рыбешек, политой отвратительного вида буроватым соусом. Я подняла брови, оглядываясь по столу на своих сотрапезников: кто рискнет это попробовать? И встретилась глазами с зеленым, как крыжовник, недоуменным взглядом кейста; он усмехнулся мне. Остальные ели, правда, южане не столько ели, сколько смущенно ковыряли вилками в этой непонятной рыбной массе. По их примеру я взяла со стола маленькую двузубую вилку и стала производить археологические раскопки на тарелке.
К рыбе подали красное вино; в бокале оно было точно такого же цвета, как глаза у Воронов: странный цвет для вина, обычно оно бывает рубиновое или, по крайней мере, розовое, но не алое же. Веклинг поглядывал на меня сбоку, явно ожидая продолжения разговора: его рыба тоже не вдохновляла.
— Куда его понесло? — сказала я, — Снег же выпал, он же насмерть замерзнет.
— Я скажу, чтобы он в следующий раз спрашивал у тебя разрешения, — буркнул веклинг.
Я удивленно взглянула на него, с невозмутимым, слегка скучающим видом он копался вилкой в рыбе.
— Думаешь, раз прожил больше пятидесяти лет, можешь мне хамить? — сказала я, наклоняясь к Ворону, — Сколько тебе лет, кстати говоря?
— Семьдесят три.
— Вот когда тебе будет сто семьдесят три, можешь язвить на мой счет, а сейчас не смей, ясно? Я — стратег, а ты кто?
Он усмехнулся, но ничего не сказал.
— Зачем он уехал?
— Спроси у него, когда он вернется.
Это он сказал уже без насмешки. Рыбу унесли; на сладкое было мороженное с тремя сортами варенья. Я положила в розетку ложку абрикосового варенья и стала разминать ложкой мороженное, глядя на то, как оно окрашивается в желтоватый тягучий цвет.