— Нет, не открывай глаза. Просто послушай меня. Внимательно послушай, ладно? — я кивнула, — Ты делаешь неправильно. Расслабься, слышишь, и ни о чем не думай. Просто не думай и все. Ничего особенного для этого не надо. Ты же слышишь ее, я знаю, ты слышишь ее постоянно, ты просто не отдаешь себе в этом отчета. Представь, что ты ищешь Воронов, которые далеко от тебя.
Веклинг тоже подошел ко мне и остановился за спиной у дарсая. Я видела его так отчетливо, словно не сидела с закрытыми глазами. Да, дарсай был прав, я слышала ее, я слышала ее еще в Ласточкиной крепости и даже раньше, этот тихий зов также естественное вошел в мою жизнь, как ощущение Воронов. И так же, как я видела Воронов и слышала отголоски их мыслей, я увидела ее — свою крепость, которую жаждала и от которой отрекалась. Здание из серого камня, словно вырастающее из скалы, балкон, опоясывающее крепость, ряды высоких узких окон с черными решетками. Мощенный серыми плитами двор крепости, маленький кубик из серого камня с окошком и раскрытой дверью — караулку возле сломанных ворот. Тишина и опустошение царили в моей крепости. Я смотрела на нее и чувствовала, какая там тишина — даже страшно. Иногда слышен был порыв ветра или какой-нибудь зверек пробегал, не задерживаясь, ибо здесь не было ничего для него привлекательного — ни людей, ни остатков их пищи.
Я смотрела, и мне казалось, что эти древние стены говорят мне: "Иди же сюда, наследница Даррингов. Приди и снова заполни нас жизнью и людьми. Мы скучаем без женщин в серых шелках, ходивших по этим коридорам, мы скучаем без мужчин в сером и без детей в сером. И больше всего мы скучаем без женщин с золотистыми волосами. Они были такими разными, их было много, стань же одной из них. Иди же сюда. Позволь своим кудрям спадать на серый щелк. Присядь в древний трон крепости. Улыбнись. Лорель была печальной, Идри озорной, как девчонка, Мара была спокойной и ровной, приветливой со всеми, Лоретта была строгой. Пришла твоя очередь. Иди же сюда".
Я сидела с закрытыми глазами и молчала. Дарсай тронул меня за плечо. Я открыла глаза и взглянула на него.
— Долго я так сидела?
— Минут пятнадцать. Ну, что?
Я неловко пожала плечами и отвернулась. Он мог почувствовать то, что я переживала, и если не почувствовал, то я не собиралась ему рассказывать. Я поднялась на ноги, вздохнула, поплотнее запахнула плащ. Вороны смотрели на меня: дарсай все еще сидел, подогнув под себя одну ногу, а веклинг стоял рядам, засунув большие пальцы за пояс.
— Ну, что, — сказала я раздраженно, — мы пойдем или так и будем здесь сидеть?
— Ты найдешь ее? — спросил веклинг.
— Не знаю. Не знаю.
— Не знаешь? — спросил веклинг, поднимая бровь.
— Нет. Но если я найду ее, ты узнаешь первым.
Глава 12 Свершение.
На третий день пути это и случилось.
Становилось все холоднее. Мне казалось, что дрожь не покидает мое тело. Сыпался тихий редкий снег. Пейзаж абсолютно не менялся — все то же трещиноватое плато, и у меня начинало возникать ощущение, что мы заблудились, что мы просто кружим на месте.
Вороны совсем замучились. Их деревни, где они держат женщин и где они проводят свое детство, расположены уже в пустынной зоне; им и на берегах Черной речки климат кажется не самым теплым. А уж здесь… Страшная вещь — зима, а ведь еще и ноябрь не кончился. Даже феноменальная воронья выносливость не спасала. Они шли, опираясь друг на друга, еле переставляя ноги, спотыкаясь и об мелкие камешки, а то и вовсе на ровном месте. Когда кто-нибудь из них поднимал голову, я видела серо-синее лицо, ввалившиеся глаза, распухшие искусанные губы. И ни деревца, ни кустика, ни травинки — ничего, что сошло бы за топливо для мало-мальского костерка.
Я шла немного поодаль и замечала, что сама впадаю в какое-то полусонное состояние. То ли пейзаж на меня так действовал? Ведь ничего не менялось, только справа одна трещина, постепенно расширяясь, превратилась в извилистое ущелье, увы, безводное. Иногда я ловила на язык снежинки, но скоро прекращала это занятие. Как-то не совсем удобно, хотя Вороны не обращали на меня ни малейшего внимания. Да и снежинки были маленькие, никакой влаги от них, одна морока. Я без воды продержалась бы еще дней пять, Вороны, конечно, дольше, но они от холода загнулись бы раньше. Так что я шла и вдруг принималась хихикать про себя: умереть от жажды не в пустыне — в горах, да еще в середине ноября. Смех, да и только. А иногда я принималась вполголоса читать стихи. Особенно подходящими для меня этой местности мне казались эти строки:
Осенние птицы уже не летят
Над тысячью гор седых,
На тысячах троп не видать следов,
Снег заметает их,24-
и я повторяла их снова и снова, пока они не стали звучать так же бессмысленно, как заклинание.
По ту сторону ущелья плоскогорье сменилось скалистыми утесами. Они вырастали, как заросли: на опушке — низенькие кусты, но чем дальше ты заходишь в лес, тем выше становятся деревья. Так и эти утесы вырастали, пока я шла, все выше и выше. Я почти не обращала на них внимания — что интересного может быть в голых скалах? Но краем глаза я что-то вдруг заметила там, вздрогнула, повернулась в ту сторону. Поднесла руку к губам.
— Что случилось? — хрипло спросил веклинг.
— Постойте немного, ладно?
Они несколько секунд стояли, обнявшись, пошатывались и вдруг свалились на землю и замерли так, как груда тряпья. Но мне было не до них. Меня била дрожь. На расстоянии ста метров, на другой стороне ущелья, среди ржаво-серых крошащихся камней росло чахлое деревце лунного граната.
Я замерла на краю обрыва. Мне казалось, что я увидела — привидение. Это и было привидение, растительное привидение, ей-богу. Если бы оно растаяло в воздухе, как тают поутру остатки сна, я не удивилась бы ни капли. Я скорее ожидала этого. Казалось, оно совсем не подросло за прошедшие двадцать лет. Кривые обломанные ветви торчали в разные стороны, и красноватые мелкие, острой формы листья трепетали на ветру. Мелкие снежинки сменились вдруг большими хлопьями, и снег вдруг повалил водопадом, закрывая от меня мое наваждение.
Мне хотелось плакать, а слезы не шли из моих глаз, и только снег таял на щеках, стекая вниз тонкими струйками. Мне казалось, что я схожу с ума. Лунный гранат терялся за снежной пеленой, лунный гранат, которого не могло, не должно было быть. Я перевела взгляд вниз. Вместо скального обрыва, иссеченного трещинами, я видела каменный балкон, обвивающий стену, мощеный двор внизу и полуразрушенную дорогу. Боже, я нашла ее!
Я провела рукой по лбу. Нет, этого не может быть. Неужели я нашла ее? Нет, это нереально, это видение, это просто бред — от холода и усталости. Это просто… Просто… Голова моя закружилась, и я рухнула — в глубокую тьму.
Я очнулась от удара. Похудевшее, с запавшими глазами лицо веклинга нависало надо мной. Он уже занес руку для следующего удара.
— Не бей меня, — пролепетала я сквозь дурноту.
— Что с тобой?
— Ничего. Все в порядке.
Я села и медленно вздохнула, пытаясь успокоиться. Дарсай стоял рядом с веклингом и внимательно смотрел на меня. Его рука сжимала плечо веклинга. Я взглянула на них, на их встревоженные исхудавшие лица, и пыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкой, но все-таки вышла. Веклинг ласково улыбнулся в ответ и похлопал рукой по моему колену. Он встал и подошел к обрыву, посмотрел вниз.
— Похоже, здесь кто-то живет.
— Нет, не живет, — как во сне проговорила я.
Веклинг обернулся. Дарсай взглянул на меня внимательными алыми глазами и присел передо мной.
— Что ты? — сказал он.
Я смотрела в его глаза. Этот ровный прозрачный алый свет, заключенный между двумя рядами густых черных ресниц. Что-то очень чистое было в этом свете, я смотрела в эту алую чистоту и постепенно пришла в себя.
— Это она, — сказала я ему, — Это Кукушкина крепость. Вот она, твоя цель. Иди, ищи свое пророчество.
Что-то странное мелькнуло в их глазах, когда я сказала это. Лицо дарсая неуловимо изменилось, дрогнуло и тут же стало прежним. Дарсай опустил взгляд и взял мою руку за запястье.
— Успокойся, — сказал он тихо, хотя я вовсе не проявляла беспокойства. К тому времени я уже сама успела успокоиться.
— Успокойся.
Я затрясла головой.
— Не воздействуй на меня, ты меня совсем с ума сведешь. Вот тебе Кукушкина крепость. Давай, иди, ищи, чего там тебе надо.
— Tzal, eskeneto tore, — негромко сказал веклинг, подойдя к нам.
— Я не хочу успокаиваться, — сказала я зло, — И я не хочу туда идти…
— Tzal…
— Не хочу! Боги, да отстаньте вы от меня! — я вскочила на ноги, вырвав у дарсая свою руку, — Неужели вы не понимаете? — говорила я, оглядывая их, — Она заставит меня остаться. Эта чертова крепость заставит меня остаться. Я столько лет мучилась! Вам не понять этого, ясно? Я столько лет мучилась, и я не хочу, чтобы это началось снова! Чтобы меня снова одолевали призраки! Вы ведь получили то, чего хотели? — я посмотрела на дарсая, тоже вставшего на ноги, — Ты получил то, что хотел? Ты ведь этого хотел от меня? Так оставь меня в покое! Я ухожу, ясно вам?
Я повернулась и торопливо зашагала прочь, часто моргая. Снег попадал мне в глаза и заставлял жмуриться. Я быстро шла, чувствуя, как растерянность Воронов сменяется побуждением действовать. Потом дарсай догнал меня — я слышала приближающиеся ко мне быстрые легкие шаги. Он схватил меня за плечи, сильно сжав, и развернул к себе. Я вырывалась, но он не отпускал меня. И вдруг я расслабилась, обмякла в его руках и разрыдалась, прижавшись лицом к его рубашке. А вокруг нас шел снег, за несколько минут его нападало столько, что он совсем скрыл под собой каменную поверхность. Все было в снегу вокруг — и земля, и небо, и воздух между ними. Снег оседал на наших волосах, на моем плаще, на его рубашке, и не таял. Ворон обнимал меня и тихонько укачивал в своих объятиях. Он молчал, но потом наклонился и тихо сказал, защекотав мне дыханием ухо:
— От судьбы не уйдешь, тцаль, и ты это знаешь. Не надо метаться и спорить с судьбой. Ты боишься ее, но ты не понимаешь, какова твоя судьба, хоть тебе и кажется, что ты знаешь. Все твои метания напрасны. Ты Lovino, ты сама сказала, что от этого не уйдешь. И дело не в том, где ты будешь жить и что делать. Не Граница делает тебя Lovino, но ты делаешь Границу Границей.