Дверь открывается, кто-то входит. Это Эдик с Ваней, и они замирают, увидев меня в образе принцессы.
— Вот это да, — говорит Эдик. — А я тебе спортивный костюм купил!..
И он показывает пакет. Я протягиваю руку.
— Давай сюда.
Он улыбается.
— Что ты! Разве принцессы носят спортивные костюмы?
Я встаю.
— Что вы все заладили — «принцесса», «принцесса»! Никакая я вам не принцесса!
Я отбираю у Эдика пакет и иду к себе в палату. Там я сбрасываю платье принцессы и достаю из пакета розовый спортивный костюм, белую майку и кроссовки. Костюм приходится мне в самый раз. Кроссовки Эдик догадался купить большего размера: теперь у меня не тридцать седьмой, а тридцать девятый размер обуви, а кроссовки — сорокового.
— Натэлла, можно к вам?
Это доктор Жданова. Я сажусь на кровать.
— Да, доктор… Что, опять меня на какие-нибудь обследования?
— Нет, — отвечает она. — Думаю, завтра вы можете вернуться домой.
Я говорю:
— Доктор, то, что вы сделали — невероятно. Я чувствую себя великолепно — физически. Но мне кажется, у нас будут проблемы.
Доктор Жданова присаживается на стул.
— Да, Арабелла Викторовна мне сообщила. Что я могу вам сказать? Вам и вашей семье нужно время, чтобы привыкнуть к вашему новому облику. Не день и не два, а, может быть, месяцы. Делайте всё, как обычно, живите, как жили раньше, и постепенно всё вернётся в прежнюю колею. Всё, что вам понадобится, — это терпение. В любом случае, вы ещё год будете являться нашими клиентами. Если вам потребуется психологическая помощь, вы можете обратиться к нам.
— Спасибо, ваш психолог нам уже помогла, — усмехаюсь я. — Выдумала какую-то сказку про принцессу. В жизни не видела большей ерунды.
— Она просто хотела в игровой форме облегчить вашей дочери адаптацию к вашему образу, — говорит доктор Жданова. — А вы вмешались в процесс на самой начальной стадии и прервали его.
— Уж извините, — отвечаю я. — При всём моём уважении к методам Арабеллы Викторовны, я всё-таки считаю, что нельзя обманывать ребёнка, выдумывать всякие небылицы, которые могут ввести его в ещё большее заблуждение.
— Думаю, дальнейшая работа Арабеллы Викторовны с вами действительно может быть затруднительной, — говорит доктор Жданова. — Теперь ей придётся менять тактику, вновь налаживать контакт с вашей дочерью. Видимо, придётся начинать всё с начала, так как результат был потерян.
— Да, я здорово испортила ей всё дело, — усмехаюсь я. — Но я не хочу, чтобы моей дочери пудрили мозги, причём так явно и непрофессионально.
— Если вы сомневаетесь в компетентности и профессиональной пригодности Арабеллы Викторовны, вы можете отказаться от её услуг, — сухо говорит доктор Жданова. — Она не единственный психолог в нашей корпорации. У нас есть ещё один психолог, но он не специализируется на работе с детьми. Если вас это устроит, мы можем перепоручить вас ему. Роберт Даниилович — специалист с большим опытом работы. В «Фениксе» он с самого первого дня его основания.
— Ладно, попробуем вашего Роберта Данииловича, — соглашаюсь я. — Но если и он нас не устроит, мы вообще откажемся от услуг вашей психологической службы.
Эдик сидит за столом и смотрит, как я крошу овощи для салата. Подперев голову рукой, он не сводит с меня взгляда.
— Тебе так идёт фартук, Натэллочка. Ты в нём приобретаешь особую сексуальность. — И, помолчав, он прибавляет игриво, понизив голос: — Я постоянно тебя хочу.
Раньше он не говорил мне, что в фартуке я выгляжу сексуально.
— Когда ты готовишь на кухне, у меня возбуждается не только аппетит.
Он поигрывает бровями и значительно улыбается. Я режу кольцами сладкий перец. Эдик вдруг говорит:
— Натка, насколько мне известно, ты у нас правша. А сейчас ты так орудуешь ножом левой рукой, что кажется, будто ты родилась левшой.
В самом деле: я держу нож в левой руке. Странно, а я и не заметила, как перешла на левую. Я перекладываю нож в правую и продолжаю резать перец, и у меня это получается так же ловко, как левой рукой.
— Ты и записки пишешь каким-то другим почерком, — добавляет Эдик.
— Наверно, потому что я писала их левой рукой, — говорю я. — Я как-то не заметила, что умею писать и работать левой.
— Раньше такого я за тобой не замечал.
Я понимаю, что он имеет в виду: раньше — это до переноса. Я спрашиваю:
— Это плохо?
Он пожимает плечами.
— Да нет… Просто как-то странно.
— Ну, раз не плохо, то не обращай внимания, — говорю я.
Утром тридцатого июня я надеваю брюки и сапоги. Ваня спрашивает:
— Сегодня опять на лошади катаешься?
— Да, — отвечаю я и целую его.
— А можно мне тоже?
— Начнутся каникулы — будем вместе кататься.
Я беру с собой пособия по английскому и мой ноутбук, мы садимся в машину и едем в школу. На заднем сиденье тишина: Маша молчит и смотрит в окно, а Ваня режется на карманной игровой приставке в «стрелялку». Я спрашиваю:
— Как настроение, ребята? Сегодня у вас последний день занятий, завтра — каникулы.
— Супер, — отзывается Ваня, не отрываясь от игры.
Маша молчит. Она не разговаривает со мной с самого моего возвращения домой из «Феникса».
— Красавица моя, — обращаюсь я к ней. — Ты самая молчаливая молчунья, какую я когда-либо встречала в жизни.
Ваня усмехается и продолжает играть.
Мы приехали.
— Ваня, покушай в столовой, — говорю я.
— Угу, — отзывается он и первым вылезает из машины. Оборачивается и машет мне рукой.
Маша выходит следом, не глядя на меня.
— Машенька, ты меня не поцелуешь? — спрашиваю я.
Она смотрит растерянно, моргает и, так и не поцеловав меня, бежит следом за Ваней.
Мой список дел в органайзере на сегодня следующий:
Утро:
1. Отвезти детей в школу к 8.00
2. Английский язык 8.30
3. Клуб верховой езды 10.30
День:
4. Купить продукты, приготовить обед.
5. Парикмахерская 13.00
6. Забрать детей из школы 14.00.
7. Отвезти Ваню на хоккей к 14.30.
8. Тир 15.30
9. Забрать Ваню с тренировки 16.40
10. Айкидо 17.50
Вечер:
11. Постирать.
12. Вымыть детей.
Согласитесь, дел куча. Утро у меня посвящено курсам английского и верховой езде. Зачем мне английский? Просто хочу знать иностранный язык. Учиться никогда не поздно. Верховая езда — для здоровья и хорошей формы, а также для удовольствия.
С занятия по английскому я сразу еду в клуб верховой езды. Мой инструктор, Максим, встречает меня обаятельной улыбкой:
— О, это вы пожаловали, Натэлла Юрьевна! Ваш конь вас уже ждёт.
Разумеется, он строит мне глазки и заигрывает. Ведя моего коня под уздцы, он разглагольствует:
— Ну почему вы, Натэлла Юрьевна, такая потрясающая женщина, выбрали жизнь домашней наседки? Ваше место — на сцене! На подиуме! На съёмочной площадке! Ах, если б я был художником, я бы написал ваш портрет… Был бы я поэтом, я бы посвятил вам стихи!
Когда мне надоедает слушать его восторженные речи, я прикрикиваю на лошадь и гоню её к барьеру. Я хочу прыгнуть.
— Натэлла Юрьевна! — кричит Максим вслед.
Я беру барьер и смеюсь над Максимом, бегущим ко мне с перекошенным от страха лицом.
— Натэлла Юрьевна, я не учил вас брать барьеры! А если бы вы упали? Пожалуйста, не лихачествуйте больше!
Не знаю, наверно, раньше я на такое бы не решилась. Какая-то сумасбродная жилка проснулась во мне, я хочу всё пробовать, узнавать новое и испытывать то, чего я раньше не испытывала, потому что боялась. Я разворачиваю лошадь и собираюсь ещё раз прыгнуть. Лошадь слушается прекрасно, и я взлетаю птицей над барьером.
— Гоп!
Максим и возмущается, и восхищается:
— Натэлла Юрьевна, в седле вы просто амазонка.
В моём графике всё плотно, всё впритык, но я стараюсь успеть. По дороге домой я покупаю продукты, дома готовлю обед — голубцы, яблочную шарлотку и сливочно-земляничный мусс на десерт. Я ухитряюсь успеть, потому что в час я записана к Яне, а в два мне надо быть возле школы.
Без пяти час я вхожу в парикмахерскую.
— Я к Яне на час.
Сажусь в кресло, распускаю волосы. Яна подходит, явно любуясь моей шевелюрой.
— Что будем делать?
— Короткую стрижку, пожалуйста, — прошу я.
— И вам не жалко таких волос? — поражается она. — Они же такие шикарные! Потом такие не скоро отрастут!
— А мне и не надо, чтобы они отрастали, — смеюсь я. — С ними очень много хлопот, у меня нет времени с ними возиться, поэтому я хочу подстричь их покороче.
— Насколько покороче?
— Совсем коротко. Спортивная стрижка.
— Да что вы!
Стоя у меня за спиной, Яна склоняется и долго смотрит на меня в зеркале. Её рот приоткрывается, глаза распахиваются, как будто она увидела привидение.
— Это вы! — вдруг вскрикивает она.
Я вздрагиваю: неужели она узнала меня в моём новом облике? Но тогда она сказала бы мне «ты».
— Это вы снимались в рекламе шампуня! «Раньше мои волосы были сухими и безжизненными»! Это же была моя любимая реклама, только её почему-то перестали показывать! Девочки, кто к нам пришёл!
Сбегаются все мастера, побросав клиентов. Они стоят вокруг меня и ахают. Я пытаюсь им доказать, что они меня с кем-то путают, но они все поголовно узнают во мне её — ту, которая взмахивала на экране волосами и говорила: «Раньше мои волосы были сухими и безжизненными, но благодаря шампуню такому-то к ним вернулась их природная сила». Я убеждаю их, что я очень спешу, а мне нужно не только подстричь, но и покрасить волосы.
— Да у меня рука не поднимается на ваши волосы! — говорит Яна. — Я же столько времени ими любовалась и восхищалась, а теперь я должна их остричь!
Я требую книгу жалоб.
— Я так и напишу, что меня отказались обслуживать! — грожусь я. — Позовите ваше начальство! Я буду жаловаться!
Появляется хозяйка парикмахерской.
— В чём дело, девочки? Что за сборище? Почему клиенты брошены?