Мы с Эдиком переглянулись. Он спросил:
— А можно его посмотреть?
— Да, разумеется, — сказала доктор Жданова. — Для этого нужно пройти в лабораторный корпус.
Мы прошли по длинным коридорам, спустились на цокольный этаж, и доктор Жданова впустила нас в просторное прохладное помещение без окон. Там в свете зелёных ламп блестели ряды больших серебристых продолговатых контейнеров в форме полуцилиндров. Они были поставлены вертикально, и к каждому из них тянулись провода и гофрированные шланги.
— Здесь у нас созревают тела, — сказала доктор Жданова. — Мы между собой называем это помещение погребом.
Она подвела нас к одному из контейнеров, нажала у него сбоку какую-то кнопку, и выпуклая передняя стенка с пневматическим звуком отъехала в сторону. Под ней была прозрачная капсула, заполненная желтоватой жидкостью, в которой висела в вертикальном положении высокая, нереально красивая блондинка с длинными, спускающимися ниже пояса волосами. Из её живота в том месте, где обычно расположен пупок, тянулся длинный шланг, покрытый каким-то желтоватым налётом. Рост женщины был примерно метр восемьдесят, она была стройная и прекрасно сложенная, с грудью третьего размера. Большие глаза с пушистыми ресницами были закрыты. Черты лица этой женщины показались мне смутно знакомыми — этот тонкий прямой нос с идеальной формой ноздрей, чувственные пухлые губы, огромные глаза… Но я не могла вспомнить, где я раньше её видела.
— Она просто неземная, — сказала доктор Жданова. — Она была моделью. Согласитесь, жаль — такая красота зря пропадает.
— А что это у неё из живота за трубочка торчит? — полюбопытствовал Эдик.
— Это пуповина, — объяснила доктор Жданова. — По ней в организм поступают питательные вещества и кислород. Ну, так что вы думаете?
— Значит, вот так моя жена будет выглядеть, — пробормотал Эдик.
— Конечно, поначалу будет непривычно, — улыбнулась доктор Жданова. — Придётся, кстати, поменять и паспорт, потому что данные у неё другие — внешность, отпечатки пальцев, ДНК, радужка. Но это ничего, мы вам выдадим все документы, необходимые для того, чтобы вас вновь зарегистрировали.
— Но это чужое тело, — сказала я. — Приживусь ли я в нём?
— Приживётесь, никуда не денетесь, — заверила доктор Жданова. — Да, тело не ваше, но личность в нём будет ваша. Конечно, генно обусловленные особенности личности покойной заказчицы этого тела могут наложить некоторый отпечаток на ваш характер, но это влияние будет, скорее всего, незначительным, а ваша собственная личностная информация будет преобладать. Вполне возможно, вы и не заметите разницы.
— То есть, это будет по-прежнему моя жена, хоть и выглядеть она будет иначе? — спросил Эдик.
— Несомненно, — сказала доктор Жданова. — Хотя не исключаю, что могут возникнуть некоторые отклонения. Но в основном её личность будет сохранна.
— Нам надо подумать, — сказал Эдик.
Мы вернулись в бежево-голубую комнату с кушеткой. Признаюсь, у меня кипели мозги от всего, что я узнала, и жгучая пульсация начала распространяться по моему черепу. Я достала из сумочки обезболивающее и хотела принять таблетку, но доктор Жданова попросила у меня флакон. Взглянув на него, она сказала:
— Эти таблетки вызывают сонливость. Я дам вам другой препарат.
Она вызвала кого-то по внутренней связи, и через пять минут в комнату вошла девушка в белой форме — рубашке и брюках. Она принесла маленький белый флакончик, полный круглых прозрачных капсул с розоватой жидкостью. Доктор Жданова вытряхнула мне на ладонь одну капсулу и сказала:
— Положите под язык и дайте ей рассосаться.
Капсула растаяла под языком в считанные секунды, и её сладковатое содержимое с лёгким пощипыванием моментально всосалось. Уже в первую минуту я почувствовала облегчение, а через пять минут моя голова была абсолютно свежей и ясной. Эдик, сидевший рядом со мной, озабоченно спросил:
— Ну, как ты, Ната?
— Кажется, помогло, — сказала я. — Что это за чудо-препарат, доктор?
— Это моя разработка, — ответила доктор Жданова. — Снимает болевой синдром, улучшает кровообращение и обменные процессы в мозгу, способствует лучшему снабжению мозга кислородом. Действие начинается почти сразу после приёма и сохраняется в течение двенадцати часов.
— А вы испытывали это лекарство на людях? — обеспокоился Эдик.
— Ну, разумеется, — улыбнулась доктор Жданова. — Побочных эффектов не выявлено, препарат легко переносится. Вообще-то этот препарат вводится перед операцией переноса, чтобы обеспечить готовность мозга-рецепиента к восприятию записываемой в него личностной информации. Ну что ж, я дам вам время всё обдумать и взвесить, не спешите, обсудите всё. Вы можете сделать это прямо здесь. Элла принесёт вам чай.
Доктор Жданова посмотрела на девушку в белой униформе, та кивнула.
— И что-нибудь к чаю, Эллочка. Скажем, бисквиты, обогащённые глюкозой. — Доктор Жданова посмотрела на часы. — Ну, не буду вас торопить. Я приду, скажем, через два часа… — Она улыбнулась. — Мне здесь, знаете ли, скучать некогда. Эллочка, позаботься о наших гостях. Обеспечь им всё необходимое для их комфорта.
В дверях доктор Жданова ещё раз обернулась и с приветливой улыбкой сказала:
— Чувствуйте себя как дома.
Элла принесла нам по чашке чёрного чая и вазочку с круглым глазированным печеньем. Оно было не твёрдое, а мягкое и воздушное, очень вкусное. Я не удержалась и сразу съела несколько штук подряд.
— Скажите на всякий случай, где здесь туалет? — спросил Эдик.
— Туалетная комната находится в конце коридора. Выходя отсюда, сразу свернёте направо, — сообщила Элла. — Если я вам понадоблюсь, можете вызвать меня по внутренней связи, кнопка три.
Мы остались в комнате вдвоём. Я пила чай и уплетала печенье, а Эдик долго молчал. Наконец он сказал:
— Натка, если тебя не станет, что будет с детьми? Я и думать боюсь. Они же ещё маленькие, им нужна мама. О себе я уж не говорю…
Я уминала печенье: у меня вдруг разыгрался аппетит. Встала я в шесть утра, ничего толком не поела, а сейчас было уже девять. Эдик смотрел на меня глазами, полными тоски и мольбы.
— Натка, пожалуйста, не бросай нас…
— А ничего, что я превращусь в шикарную блондинку ростом метр восемьдесят? — усмехнулась я.
— Натэллочка, мне всё равно, как ты будешь выглядеть, — сказал Эдик, нервно сплетая и расплетая пальцы. И осторожно добавил: — Она, кстати, очень даже ничего…
— Ничего? Гм! — Я отправила в рот ещё одно печенье.
— Натэлла, нет, ты пойми меня правильно… — начал он смущённо.
— Да ладно, — усмехнулась я. — Я, конечно, не топ-модель… Никогда ею не была. Куда уж мне. Я уже подумывала о том, чтобы что-то сделать со своей внешностью. Конечно, далеко от того, чем меня наделила природа, я не ушла бы, а тут — такой шанс!
— Натка, ладно тебе, перестань, — сказал Эдик, подвигая к себе чашку с чаем, к которой он ещё даже не притрагивался. — Ты же знаешь, я полюбил тебя за то, какая ты есть, и женился, заметь, не на топ-модели… Дело не во внешности.
— А в чём? — Я запила печенье глотком чая.
— В том, чтобы ты просто была.
В вазочке оставалось ещё три штуки печенья, а у меня кончился чай. Я потянулась к нетронутой чашке Эдика:
— Можно?
Он рассеянно кивнул. Я доела печенье и выпила чай Эдика, а он сидел, сцепив пальцы в замок и глядя прямо перед собой куда-то в пол. Его глаза наполнялись слезами, он их смаргивал, но они снова набегали. Он сжимал подрагивавшие губы. Потом он закрыл глаза ладонью и шмыгнул носом. У меня ёкнуло и сжалось сердце.
— Эдик… Эдик, ну чего ты. Не плачь.
Я обняла его и гладила по волосам, а у него из-под ладони катились слёзы. Он стиснул меня, уткнулся мокрым лицом мне в плечо и глухо пробормотал:
— Натка, ну, пожалуйста… Тебе рано уходить. Мне плевать, сколько это будет стоить, я куплю тебе это тело.
— Представь себе будущее, — сказала я. — Когда эти операции будут делать… ну, как зуб запломбировать. Представь, жёны будут просить у мужей не шубы и драгоценности, а новые тела. «Милый, я в этом теле хожу уже второй год! Мне нужно новое, как ты не понимаешь!»
Эдик засмеялся, вытирая мокрые щёки.
— Н-да… Если люди будут менять себе тела, то вообще не будет никаких болезней, и можно будет жить вечно. Но что тогда будет с населением Земли? Придётся ужесточать контроль за рождаемостью… Издадут предписание производить потомство не более раза в сто лет. — Он умолк, усмехнулся. — Что-то меня понесло куда-то. Давай лучше подумаем о нашем потомстве.
— Да, давай. — Я забралась на диван с ногами. — Как воспримут Машка с Ванькой новую маму?
— Мы объясним им, что мама прежняя, просто выглядит иначе, — сказал Эдик.
— Не забывай, они дети, — сказала я. — Если даже взрослому человеку трудно к такому привыкнуть, то что говорить о детях?
— Они поймут и привыкнут. Лучше такая мама, чем вообще никакой. Натка, пойми ты, ведь речь идёт о твоей жизни и о нашей семье!
— Я понимаю это, Эдик. Но тело-то всё-таки чужое. Доктор Жданова сказала, что оно может наложить отпечаток на мой характер. Что, если я буду другая не только внешне, но и внутри? Что, если после этой процедуры это буду уже не я? И даже не моя копия, а вообще кто-то другой? В конце концов, я себе не представляю, как можно взять человека и переселить в другое тело. Где гарантия, что то, что в результате получится, будет нормальным человеком, а не каким-то роботом или зомби? Мне страшно подумать, что с моими детьми останется ходячее и разговаривающее тело с моими воспоминаниями, а не я сама, живой, одушевлённый человек, их мать! Эдик, я правда боюсь!
— Разве доктор Жданова похожа на робота или зомби? По-моему, она выглядит, как нормальный человек. А она прошла через эту операцию.
Мы с Эдиком проспорили целый час. В четверть одиннадцатого в комнату вошла доктор Жданова в сопровождении ещё одной женщины, одетой в шёлковую розовую тунику с узким золотым ремешком на талии, и расклешённые от линии бедра желтовато-бежевые брюки. Её голова была покрыта белокурыми локонами, как у Купидона, а в её профиле было что-то от древнегреческой статуи.