Как ни осмотрительно держался в те годы писатель-генерал, стараясь не усугубить и без того трудное положение свое и подзащитных, это ему не помогло. Стоило Петру Петровичу в журнальном выступлении допустить всего один неосторожный абзац — и гром грянул. Главное охранное ведомство и партийные аппаратчики увидели в статье партизанского писателя намерение взять реванш — и удар последовал сокрушительный.
«Недоумение читателей, — вещают авторы коллективки в «Правде», — вызвал политически ошибочный и грубо бестактный выпад П. Вершигоры против «Истории Украинской ССР». П.Вершигора в четвертом номере журнала «Октябрь» походя, одним абзацем пытается очернить работу многочисленного коллектива историков. Он облыжно утверждает, что в труде не показано «творчество народных масс»… Чем же вызваны такие оценки Вершигоры? Оказывается, тем, что в «Истории Украинской ССР» якобы не показано творчество масс в партизанско-казацкой войне».
Окончательный вывод бьет наотмашь: «Таким образом, П.Вершигора и редколлегия журнала «Октябрь» допустили грубую ошибку, незаслуженно охаяв первый том «Истории Украинской ССР». Это безответственное выступление П. Вершигоры вызвало справедливые протесты советских ученых» [8].
Вот как этот биографический эпизод подает западногерманский литературовед Вольфганг Казак в статье о П.П.Вершигоре «Лексикона русской литературы XX века». «В поздние сталинские времена, — читаем там, — В. активно выступал в защиту преследовавшихся партизан… В 1954-м выступил против искажения картины войны в одном академическом изд. (ж. «Октябрь», 1954, № 4), за что были сняты ред. «Октября» — Ф. Панферов и И. Падерин» [9].
Всего один абзац в пространной журнальной статье — и такой камнепад! Даже непотопляемый «октябрист» — главный редактор журнала и почти классик соцреализма Федор Панферов из-за этого абзаца на время лишился своего поста! А сделать это невозможно было без ведома высших партийных сановников, вероятней всего, и самого Н.С.Хрущева…
После назначения генерала Серова председателем КГБ СССР (уже спустя некоторое время после смерти Д.Н.Медведева и провала личных обвинений) Петр Петрович попытался с ним встретиться, чтобы решительно объясниться и полностью закрыть антипартизанское «дело». Но объяснение положения не исправило. Напротив, высокая аудиенция едва не закончилась катастрофой.
Хозяин кабинета оказался бесцветным полноватым белокурым чиновником, с раздраженной амбицией, расположенным к бессчетным наставлениям. Он лишь изредка отвлекался, чтобы слушать собеседника. В остальном же втолковывал, поучал, ссылался на партийные авторитеты, доходя до откровенных издевок и скрытых угроз. Иногда тонкий голос его возвышался почти до крика.
Все это, как рассказывал Петр Петрович, он еще переносил. Вернее, терпел, напрягаясь всем телом. Пока грубый зонд не стал ковыряться в свежей ране. Высокий начальник начал разбирать, как он выразился, случай «изнасилования малолетней».
Тут, ускользнув, вырвалась, вероятно, натура беспризорника и партизана. Внезапно Петр Петрович потерял контроль над собой, им овладело отчаяние. В какой-то момент, уже не думая о последствиях, он схватил со стола и хотел швырнуть в обидчика мраморную чернильницу.
Хорошо, что руку успел толкнуть пришедший вместе с ним и сидевший рядом представитель военного отдела ЦК. Чернильница ударилась в стенку.
Небывалый скандал получил огласку. Стоял вопрос об исключении из партии, но в конце концов за анархизм, хулиганство и невыдержанность писателю-партизану впаяли строгий партийный выговор с занесением в учетную карточку.
Со взысканием он, конечно, счастливо отделался. Но генерал Серов оставался на этом посту еще четыре года. И какого же кровного врага нажил с той минуты Вершигора!
Десятилетия пребывавший у чекистских кормил, один из заместителей Берии, сыгравший позже видную роль в подавлении венгерского восстания октября 1956 года, генерал Иван Серов имел свое маленькое хобби. Он всегда питал даже некий завистливый интерес к бунтарям и строптивцам от культуры.
Скажем, в книге мемуаров Майи Плесецкой И.Серов — один из сквозных персонажей, хотя в жизни она наблюдала его только дважды и раз говорила с ним по телефону. Но долголетним занесением в тайную картотеку «подозрительных» и «невыездных» уже в хрущевскую «оттепель» выдающаяся балерина многим обязана именно этому человеку.
Своего гонителя, явившегося однажды с женой на спектакль «Лебединое озеро», которого она впервые воочию узрела из-за кулис, М. Плисецкая рисует с откровенной ненавистью: «Разглядываю бесцветное, вошное лицо скопца, с белобрысым проборчиком редких волосенок. Молнией — жуткая ассоциация. Как он похож на сталинского наркома по Смертям Ежова (его фотографии перед тридцать седьмым сновали днем за днем по газетам). Профессия палачей или природа делает их похожими друг на друга» [10].
О Серове подробно пишет и другой мемуарист — государственный и партийный деятель А.И.Микоян. Бессменный царедворец всех кремлевских режимов — «от Ильича до Ильича» — выделяет такие причины пятилетней «непотопляемости» Серова уже в пору хрущевских реформ: при Сталине Серов начинал наркомом внутренних дел Украины и многое знал о личном участии Хрущева в политических репрессиях 30–40-х годов, а «их дружба домами началась еще в то время». Как выражается А. Микоян, «Хрущев долго питал слабость к нему и не хотел убирать, хотя Серов был заместителем Берии и вообще прошлые дела его компрометировали…» [11].
Серов платил шефу безоглядной преданностью. Вдвоем с министром обороны Г.К.Жуковым в июне 1957 года, когда подняла голову группа Маленкова, Молотова, Кагановича и других сталинистов, они рассылали военные самолеты для срочного сбора в Москве членов ЦК. Согласованные действия главных «силовиков» обеспечили идейную победу Хрущева на собравшемся пленуме ЦК и окончательное утверждение его у власти.
Впрочем, в дальнейшем, видя, что Хрущев все больше увлекается либеральными реформами, Серов стал «поглядывать на сторону», исподволь подыскивать себе другую, более надежную опору. Микоян подробно повествует о кремлевских интригах и внутригрупповой борьбе вокруг Хрущева с целью развести Серова с «хозяином».
В характере Хрущева было много черт, взращенных в сталинском окружении. Он был коварен, нетерпим к людям, склонен к самодурству и произволу. Но в нем было и многое другое, исходившее от народных корней этого простолюдина. «Но я видел и его положительные качества, — пишет А. Микоян о тогда уже давно отставленном Хрущеве. — Это был настоящий самородок, который можно сравнить с неотесанным, необработанным алмазом. При своем весьма ограниченном образовании, он быстро схватывал, быстро учился. У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов».
Хрущев постепенно отдалялся от Серова. Но не спешил сдавать своего порученца. Летом 1958 года тот все еще заправлял Лубянкой.
Однако чем больше слабели позиции И. Серова, тем везучей и удачливей становились его противники. Постепенно самые тяжкие обвинения против винницких подпольщиков рассыпались и отпали. А в ноябре 1957 года издательство «Молодая гвардия» впервые выпустила повесть Д. Медведева «На берегах Южного Буга» в Москве. Для отдельного издания сочинение покойного писателя дорабатывал его соавтор по пьесе «Сильные духом» кинодраматург А.Б.Гребнев.
А уже две недели спустя, то есть почти за год до поездки на Гидрострой, П.П.Вершигора напечатал свой отзыв на страницах той же «Литературной газеты»:
«Эта книга не просто написана, она выстрадана автором. Живые герои его повести были объявлены «лжеподпольщиками» и «проходимцами»… Д. Медведев не стал дожидаться, пока будет восстановлена правда… Он опубликовал эту повесть в журнале «Жовтень», ясно представляя, что последует для него самого…
Он мечтал о книге-памятнике погибшим героям-винничанам.
Книга эта станет памятником и самому Д.Н.Медведеву, нашему другу, простому и обаятельному человеку, смелому и принципиальному борцу…» [12].
В строках газетного отзыва можно уловить, пожалуй, нотки армейского поминовения над гробом павшего товарища. И это не слуховая иллюзия. Потому что автор газетной статьи одновременно внутренне давал слово пройти еще остававшийся отрезок пути и довести оплаченное дорогой ценой дело до конца.
С этой клятвой «полуштрафной» писатель-партизан и прибыл на Волгу, чтобы поставлять газетные очерки об открытии Куйбышевской гидростанции, а еще больше — для возможной встречи с Н.С.Хрущевым.
Вернусь к записям из дневника.
«Девятого (августа) в полдень я вместе с собкором «Советской России» Александром Дурасовым прикатил на ГЭС. К концу дня ожидался приезд правительственной делегации. На станции, вернее, на маленьком полустанке «Жигулевское море», где, кроме асфальтированного перрона и небольшой, тоже асфальтированной площадки вокруг белого здания вокзала, больше ничего другого и нет, уже с утра жарилось на солнце много штатских, рослых, цветущих ребят, в прекрасных шерстяных костюмах и, как правило, в темных защитных очках (охрана КГБ). Тут же на площадке генерал-полковник муштровал роту почетного караула. В три шеренги стоял духовой оркестр.
К пяти часам из городков гидростроителей натекло много народа. «Победы» и «ЗИМы», пробираясь сквозь толпы, отчаянно пипикали. Приближался час, к которому готовились почти год…
Корреспондентов, которых понаехало много, обком обеспечил пропусками. К тому же за Вершигорой, у которого, как у Черномора, сила была в бороде и в высовывавшихся из-под нее золотых регалиях — Звезды (Героя) и лауреатской медали, — я чувствовал себя довольно уверенно. Мы стояли в первых рядах, у самых железнодорожных путей. На рельсах с киноаппаратами, в беретах и синих бумажных куртках, вертелись чешские журналисты. На перроне сгрудилась обкомовско-гидростроевская делегация встречающих.