Ю.О.), Базыма и я. На горе Дил и в урочище Дилок мы нашли могилы погибших в Делятинском бою. 72 наших товарища остались там навеки. Подробно опросив гуцулов, хоронивших погибших, мы выяснили, что в двух могилах в овраге были зарыты: в одной — 18, а в другой — 22 человека. По фотографии гуцулы указали, где был похоронен еще нестарый красивый человек с черными усами. Разрыв эту могилу, вторым мы увидели череп с черными усами.
«Это он!» — хотелось вскрикнуть мне, лишь только я увидел пулевые пробоины в височной кости черепа. И как живой встал в памяти комиссар…
«А кому из нас оно светит в последний раз?» И жест тот — навсегда врезавшийся в память жест — движение пальцев к виску, и резкий щелчок, и бессильно упавшие по швам руки. А затем еще целая ночь, делятинская ночь и еще две встречи в темноте, в бою…
— Да, это он, — тихо сказал я Базыме. Вместе с комиссаром лежало 16 бойцов…»
По этому первому впечатлению от осмотра могилы выходило, что Руднев в безвыходной ситуации покончил с собой. Что еще могло быть? Даже и сам вроде бы предсказывал, что так закончит жизнь.
Но чем дальше шло время, тем больше Петра Петровича одолевали сомнения. В той самой статье «Правды» «перестроечных» лет, где впервые сообщалось об убийстве комиссара по заданию НКВД, авторы версии о «ликвидации Руднева» так цитировали в этой газете в 1990 году высказывания Вершигоры приблизительно середины 1953 года: «…Он (речь идет о И.К.Сыромолотном. — Авт.) нашел конкретного «исполнителя», которому поручил убить комиссара. И знаешь, кто этот «исполнитель»? Моя радистка Анюта. Она сама мне во всем призналась при выходе из Карпат».
История эта, как видно, не давала покоя Петру Петровичу. Своих расследований он не прекратил и вел их дальше, в том числе в 1949 году. Продолжу выдержку из публикации сторонников той точки зрения, что НКВД в данном случае не имело отношения к гибели Руднева. Многие бывшие партизаны, — читаем там, — «… тот же Вершигора, в свое время сами для себя хотели выяснить, что же произошло в последний момент с Рудневым. Выясняли они это открыто, не таясь, без всякого стеснения в отношении кого бы то ни было. Показательно в этом отношении, например, письмо Вершигоры, посланное А.Туркиной в Порт-Артур в 1949 году, в котором он просил: «Анютка! Напиши мне, кроме письма вообще, еще и полуофициально про обстоятельства гибели Руднева. Как вы с Володькой (имеется в виду разведчик Лапин. — Авт.) выползали и как Панин остался при комиссаре, каким образом он один остался жив из всей группы».
Авторы усматривают явное противоречие в аргументации оппонентов, ссылающихся в качестве доказательств на оба утверждения П.П.Вершигоры. «Здесь, — пишут они, — мы видим очевидные временные нестыковки с содержанием упомянутого письма. Ясно одно — ничего подобного до 1949 года А.Туркина П.Вершигоре не говорила. Иначе, зачем ему было бы спрашивать ее о том, о чем он уже с 1943 года от нее и так должен был знать». И вывод отсюда: «…предположение о причастности к гибели Руднева Туркиной было одной из версий либо самого Вершигоры, либо того, кто его так процитировал».
С этим трудно не согласиться. В 1990 году, когда печаталась сенсационная статья в «Правде», в которой приводилось высказывание Вершигоры 1953 года, его давно уже не было в живых, как и многих других участников карпатской трагедии. Я лично не могу представить себе, чтобы Петр Петрович поддерживал дружеские отношения и ласково называл Анютой человека, который убил любимого им комиссара. Да и к тому же еще (самое главное!) продолжал, пусть и в сложном рисунке, но в положительных красках, выводить свою радистку Анюту Маленькую на страницах переиздания книги «Люди с чистой совестью» в 1951 году. Все это противоречит здравому смыслу, и поверить в это невозможно.
Несомненным является лишь один факт. Среди уцелевших партизан Анна Лаврухина (Туркина) вместе с парторгом Я.Паниным были последними, кто находился рядом с комиссаром Рудневым и видел его в живых. Поэтому Вершигора об этом неоднократно ее и расспрашивал…
Все же остальное действительно, скорей всего, издержки произвольной перелицовки давних высказываний и скороспелого искажения фактов, которыми нередко сопровождается погоня за сенсациями. Газетные «утки» нередко бродят где-то рядом с истиной, но от этого истиной не становятся.
Был ли комиссар Руднев предательски убит в последнем бою или вынужденно покончил с собой? То или другое в настоящий момент с полной уверенностью утверждать нельзя.
Авторы, на основе архивных расследований пришедшие к выводу, что НКВД в данном случае ни при чем, возможно, спешат. Но даже если и нет, то и они не могут, разумеется, отрицать главного. Как показывает поведение первых же послевоенных лет таких близких к секретным службам людей, как Сыромолотный или Я.Панин, и благожелательная к ним дипломатическая увертливость командира соединения, комиссар находился на глубокой «засечке» за тактику своего поведения в Карпатском рейде, и полные квиты с бывшим «врагом народа», будь он жив, вероятно бы, еще последовали.
Впрочем, неких «открытий» в этом направлении, надо полагать, не исключают и сами авторы. «История рано или поздно, — пишут они, — расставит все по своим местам. — Сейчас же с документальной достоверностью мы можем утверждать о том, что сотрудники НКВД, находившиеся в партизанском соединении С.А.Ковпака, не могли быть причастны к гибели С.В.Руднева. Будем надеяться, уже в недалеком будущем появятся исследования, которые в полной мере осветят последние минуты жизни человека, ставшего настоящим героем в нелегкий час испытаний своего народа».
Но именно это во всей непредвзятой жизненной сложности и старался выяснить и запечатлеть автор книги «Люди с чистой совестью». Многого, конечно, Вершигора не мог знать или же не мог сделать и написать по условиям эпохи. Другого исполнить просто не успел. Не хватило жизненного времени.
Но одно можно утверждать четко. Первая редакция лауреатской книги «Люди с чистой совестью» прошла через долгий и мучительный строй тогдашних идеологических шпицрутенов. Длилось это почти три года. Отстаивая жизненную правду, писатель боролся и сопротивлялся как мог. В результате книга стала «более правильной» с партийной точки зрения, а некоторые вещи, по выражению западногерманского исследователя Вольфганга Казака, приобрели даже «прямо противоположный смысл». Но были позиции, где Вершигора был тверд и несгибаем. Фигура комиссара Руднева осталась самой сильной, яркой и полнокровной в книге. Зная о высоком градусе закулисной возни и прорывавшихся наверх протуберанцах, Вершигора выразил тем самым свое отношение к образу мыслей и действий своего военного друга.
«Володя, дружище! — сообщал он Зеболову в октябре 1951 года. — Наконец, могу послать тебе на память всю книгу, вышедшую ровно через три года после ее окончания. Это исправленное и дополненное издание много крови и нервов мне стоило. Но хоть с мордой в крови, но все же — победа![….]. Володя! — спрашивает он не без тревоги. — В свободное время посмотри книгу и напиши мне, лучше или хуже она стала. Что-то я и сам не пойму».
Письмо сопровождалось бандеролью. Том — «Люди с чистой совестью. Издание исправленное и дополненное. М., «Советский писатель», 1951. На суперобложке — размашистая надпись крупным знакомым почерком: «Володе Зеболову, человеку с чистой совестью. П.Вершигора. 19.10.51 г. Москва».
Верным другом комиссара была его жена Доминика Даниловна Руднева, которая с младшим сыном жила в Москве. Семен Васильевич ее нежно любил. Автор переиздания книги «Люди с чистой совестью» спешит отчитаться за изображение ее погибшего мужа.
«Рудневой сегодня же высылаю еще раз книгу», — в одном из следующих писем оповещает он В.Зеболова.
У документалиста П.Вершигоры есть единственный роман с вымышленными персонажами — «Дом родной». Большая по объему книга (500 страниц текста) была задумана в 1950-м, а в журнальной публикации появилась лишь в 1962 году. По существу это книга итогов и раздумий — во имя чего шла война и чего добились победители.
При всем жизнеутверждающем пафосе повествования итог, прямо скажем, почти трагический. Поломанные судьбы, искалеченные души… Враг изгнан, уничтожен, но победа обернулась не тем, о чем мечтали главные герои.
Однажды Володя Зеболов в подробностях рассказал Вершигоре о молодой женщине — односельчанке, которая в годы оккупации родила ребенка от немца. И писатель-партизан, жестко решивший судьбу «запутавшегося человека» — полицая Никифора — и потом фотографировавший расстрелянного в неряшливо отрытой могиле в полтора лопатных штыка глубиной, вдруг загорелся этой историей. Увидел в ней одну из скрещений сюжетных линий будущего романа.
Своего рода логика здесь есть: там был враг, а здесь — жертва…
Из-за яркой талантливой затейницы Зои, подруги школьных лет, соперничали два приятеля — Костя Шамрай и Петр Зуев. Оба ушли на войну. События оборачиваются так, что в пору оккупации приметную красивую девушку ждет не просто угон на подневольную работу в Германию, но солдатский бордель. Чтобы избежать жуткой участи, Зоя выходит замуж за скромного немецкого техника-железнодорожника. Поступок сама оценивает безжалостно: «Я спасла свою честь, продав свою душу… между смертью и позором я выбрала этот третий выход».
Но кто это поймет? И кто посочувствует? Нет третьего пути. Для окружающих она — «немецкая овчарка». И сын ее — щенок от этой овчарки. Людьми правит ненависть и жестокость, рожденные ужасами и лишениями войны. Преодолеть душевные увечья и сердечную слепоту — наследие прошедшего лихолетья — зовет книга вчерашнего партизана.
Все было бы, может, проще и достижимей, когда бы раны войны не усугублялись социальными порядками, правящим режимом, нормами и установками нынешней жизни, пороками и жутью дня текущего. Свидетельством тому — судьбы недавних ветеранов Кости и Петра.
Неприкаянный Костя, вернувшийся с войны инвалидом, с ожесточенной изуродованной душой, вдобавок ко всему терпит несправедливости в «родном доме». Нашлись земляки, которые его оклеветали, состряпали донос, — и вот он уже под арестом, изгой, с черным пятном на биографии. Оплеваны тем самым высшие душевные порывы и поступки его героической юности.