В воздухе плыл назойливый благовонный дым, перед табличками в ряд стояли чаши с приношениями и подставки с курительными палочками. В чаше большего размера горела бумага и комки золотой и серебряной фольги, изображавшей драгоценные слитки. Ши Чжаньцюн опять поклонился, вытянув вперёд руки, и все остальные согнулись синхронно с ним. Со времени завтрака прошло уже довольно много времени, и вид румяных фруктов и прочей еды, выставленной на алтаре, дразнил разгулявшийся аппетит.
Наконец Чжаньцюн поднялся, и Линьсюань подавил вздох облегчения. Молодёжь расступилась, пропуская учителей, и он отыскал взглядом Бай Цяо. Ученики Линьсюаня располагались сразу за учениками самого главы, и Линьсюань, приостановившись рядом, тихо сказал:
— Идите с остальными без меня, я потом догоню.
Бай Цяо молча поклонился, показывая, что услышал. За поклонением предкам или наставникам следовала вторая часть праздника — подъём в горы. Линшань, правда, уже располагался на горе, так что члены ордена просто переходили по склону повыше, на удобную площадку, откуда открывался один из самых красивых видов, и там устраивали пикник. С вином, сладкими пирогами и пирожными, весёлыми играми и состязаниями. В достаточно бедной на впечатления здешней жизни праздников ждали с нетерпением и энтузиазмом.
Вот только Линьсюань не был уверен, что ему найдётся место во всеобщем веселье. Честно говоря, он бы с большим удовольствием ушёл в город, да хотя бы в тот же дом Матушки Гу. Тамошние девушки в последнее время, кажется, действительно были рады его видеть, и их веселье разительно отличалось от натянутых улыбок и любезностей, которыми от него отделывались собратья по ордену. Линьсюань был не из тех, кто жить не может без постоянной шумной компании, но одиночество и скрытая враждебность окружающих начинали угнетать.
Однако он не решился — не хотелось огорчать Чжаньцюна, да и собственных учеников. С некоторыми из них он на удивление сблизился, та же Жунь Ваньи оказалась весьма сообразительной и здравомыслящей девушкой, учить её было одно удовольствие. Даже Бай Цяо, несмотря на не слишком приятный опыт с И Гусунем, продолжал глядеть Линьсюаню в рот, видимо, смирившись со сменой курса уважаемого наставника. И пусть эти отношения не могли заменить дружбу взрослых, они приятно щекотали самолюбие и давали надежду, что он всё-таки находится тут не зря. Возможно, у него и впрямь получится вырастить достойное поколение заклинателей.
Кстати, надо было отдать должное и остальным мастерам — как бы они ни относились к Хэн Линьсюаню, а никакой дискриминации по отношению к его ученикам не допускали. А значит, и он сам не будет ставить подростков в двусмысленное положение и не заставит их объяснять другим и самим гадать, почему их учитель сбежал с общего праздника. А будет нечем заняться — всегда можно взять с собой что-нибудь почитать, тем более что ему по-прежнему есть что навёрстывать. Хэн Линьсюань и раньше то и дело демонстративно утыкался в книгу, так что это никого не удивит.
Выметенные с раннего утра дорожки были пусты, между домами царили тишь и безлюдье. Только шелестела под прохладным ветерком пожелтевшая листва, да чирикали не умолкшие осенью пичуги. Около дома пел свою незамысловатую песню водопадик, колебля воду в заводи, где уже давно отцвели лилии. Перешагнув высокий порог, Линьсюань оглядел стеллаж, прикидывая, что взять, когда в оставшуюся приоткрытой дверь постучали.
— Входите! — крикнул Линьсюань, недоумевая, кто бы это мог быть. Створка открылась, и в дом вошёл внешний ученик в сером халате. Против света Линьсюань не сразу разглядел его, но мгновением спустя узнал И Гусуня.
— Ты за «Трактатом о военном искусстве»? — после некоторого замешательства спросил Линьсюань. — Подожди, сейчас достану.
Он повернулся к шкафу, в котором хранились самые ценные книги — недавно на одном из уроков истории Линьсюань стал свидетелем спора между Гусунем и Бай Цяо, который, памятуя полученные уроки, перестал пытаться доказать своё превосходство кулаками, но соперничество между мальчишками от этого меньше не стало. В тот раз Бай Цяо в пыль раскатал соперника цитатами из «Военного искусства», и Линьсюань, в утешение проигравшему, пообещал Гусуню выдать ему экземпляр трактата, чтобы в следующий раз тот мог достойно ответить. Да и вообще не помешает будущему правителю знать военное дело хотя бы в теории.
— Нет, наставник Хэн, этот ученик пришёл не за трактатом, — сказал И Гусунь у него за спиной.
— Вот как? — уже распахнувший дверцу шкафа Линьсюань обернулся. — Тогда зачем?
И Гусунь глубоко вздохнул. На его лице было написано выражение мрачной решимости.
— Наставник Хэн, вы в последнее время постоянно нагружаете меня дополнительными уроками. То каллиграфия, то математика, то законы. Теперь вот этот трактат.
— Да, — Линьсюань поднял брови. — Ты чем-то недоволен? Твой почерк немного улучшился, кстати.
Он мог бы так же добавить, что благодаря этим дополнительным занятиям И Гусуня теперь значительно меньше нагружают тяжёлой работой, которую вынуждены заниматься внешние ученики — Линьсюань старался следить за этим, не собираясь испытывать парня на прочность.
— Наставник Хэн, ваши занятия отнимают у меня время от самосовершенствования.
— Ах, вот как.
Линьсюань захлопнул дверцу и смерил ученика взглядом с головы до ног. Можно было только поразиться его храбрости — или наглости. При здешнем-то почтении к учителям, прийти предъявлять претензии, что тебя неправильно учат… Любой другой на месте Линьсюаня сейчас в лучшем случае более или менее спокойно объяснил, что не дело ученика судить о таких вещах. Наставники априори лучше знают, а если ты их не понимаешь, то просто принимай как данность. В худшем — отправил бы вколачивать почтение к своим методам обучения палками. Личный ученик ещё может почтительно попросить разъяснить непонятное поведение учителя, но внешнему это явно не по чину.
— За последние полгода я не продвинулся в совершенствовании ни на шаг, — судя по сжатым кулакам и вызову в глазах, И Гусунь и сам понимал, что переходит границы, однако останавливаться не собирался. — Всем ученикам предоставляют равные шансы попробовать выплавить золотое ядро и стать заклинателями. А вы… вы нарочно учите меня чему угодно, кроме этого!
— Ну ты и наглец, — невольно усмехнулся Линьсюань. — Как насчёт того, что я вообще не обязан тебя учить чему-либо, кроме того, что преподаю и всем остальным? И это отнюдь не самосовершенствование.
На скулах И Гусуня явственно вспухли желваки, и Линьсюань почти услышал зубовный скрежет.
— Ладно, давай начистоту, — заклинатель пересёк комнату и сел за столик под стойкой с Ханьшуем. — А до того, как я начал тебя учить «чему угодно», велики ли были твои успехи?
Кулаки ученика сжались ещё сильнее.
— Сядь, не заставляй меня задирать голову.
— Они были, — И Гусунь опустился на колени перед столом и сел на пятки. — Я научился чувствовать свою ци. И немного управлять ею.
— За всё время обучения в ордене, не так ли? Кстати, сколько ты уже тут?
— Четыре года.
— Большинство учеников, становящихся заклинателями, справляются с этим за несколько месяцев. А иногда и недель. И ведь это только самый-самый первый шаг, собственно, чувствовать ци иногда удаётся и тем, кто вовсе никакого обучения не проходил. А дальше нужно научиться управлять движением ци не «немного», а в любой момент, обновлять её и накапливать, выстроить базу с помощью практик и лишь после этого выплавлять ядро. И только когда оно появится, и начинается, собственно, обучение на заклинателя. И Гусунь, я, помнится, уже говорил, и повторю ещё раз — у тебя просто нет таланта. Я делаю это не для того, чтобы тебя унизить или как-то помешать тебе совершенствоваться. У тебя могут быть таланты к другим вещам, и ты можешь их развить, чтобы так достичь совершенства. В той же математике. Или владении мечом. Или ещё чем-нибудь, у тебя есть возможность нащупать свой путь. Но ты упрямо пытаешься таранить головой каменную стену. Стена-то выдержит, а голова?
— Этот ученик слышал, — И Гусунь упрямо смотрел в пол, — что нет нераскалываемых дров, есть тупые топоры.
— Что ж, пытаться не возбраняется никому. Даже черепаха может шаг за шагом проползти тысячу ли. Но черепахе хорошо, она, говорят, триста лет живёт. А вот человеческой жизни может и не хватить. Но… предположим, всё пройдёт наилучшим для тебя образом. Если ты забросишь всё остальное и сосредоточишься только на самосовершенствовании дни и ночи напролёт, ты действительно, возможно, сможешь сформировать золотое ядро. Лет так за десять или пятнадцать, если повезёт. К этому времени твои сверстники уже давным-давно будут действующими заклинателями, мастерами. А ты только-только приступишь к обучению заклинательству. И не жди, что твоё новорожденное ядро сразу же сравниться с теми, что будут у них. Самосовершенствование — процесс длиной всю жизнь. Ты готов к этому? К тому, что тебе вечно придётся смотреть в чужие спины?
И Гусунь молчал.
— Если готов, если это твой выбор, то и я готов стать твоим учителем. Или, если не доверяешь мне, можешь выбрать кого-то другого, я поговорю с главой Ши, быть может, он даже сам согласится. Но никаких гарантий тебе не даст и он. Или же ты можешь выбрать то, в чём действительно силён. Решай.
Юноша продолжал мрачно молчать, только его кулаки опять несколько раз сжались и разжались. Линьсюань выждал пару минут, но, похоже, ему удалось сказать всё, что нужно, и возражения у И Гусуня кончились.
— В общем, обдумай всё как следует, — подытожил Линьсюань, поднимаясь. — Если надумаешь учиться — приходи в любое время.
Ученик тоже встал. Если раньше его скулы полыхали красными пятнами, то теперь Гусунь был бледен.
— Да, а трактат всё-таки возьми. Знание стратегии не помешает ни заклинателю, ни воину, ни благородному мужу.
Когда Линьсюань поднялся на площадку для пикника, пирушка уже была в самом разгаре. Учителя и ученики расположились на траве, камнях или принесённых с собой сиденьях, подстелив циновки или подложив подушки. Горели несколько костров, гуляли из рук в руки кувшинчики с вином, настоянном на хризантемовых лепестках, и чайники с хризантемовым чаем для тех, кто помладше. Линьсюань поймал вопросительный взгляд Чжаньцюна, махнул рукой, показывая, что всё в порядке, отыскал своих учеников и сел рядом с ними. Ему тут же протянули тарелку: