– Да откуда им взяться?! – я разозлилась и начала кричать. – Он же робот, машина! Прекратите говорить о нем, как о живом человеке, который просто не дорос до нормальности!
– Ты так ничего о нем и не поняла, – Кинред вздохнул. – ИИ – это не робот и не машина. Ладно, посмотрим. Пока я ставлю на то, что его алгоритм может появиться как результат нежелания тебя расстраивать. Это уже будет прорывом. А если бы ты смогла быть с ним ласкова – это бы сыграло огромную роль в эксперименте.
– Ласкова? – я раздраженно усмехнулась. – Ну уж нет. Может, и сексом с ним заняться? За то, что убил невинного парня.
– Займешься, если я скажу.
– А, на этот счет я спокойна. Вы скорее сами захотите принять участие, а ему потом только перепишете воспоминания.
Кинред несколько секунд неотрывно смотрел на меня, а потом молча вышел. Я так и не поняла, о чем он подумал, однако заметила легкую бесконтрольную улыбку, не сулившую мне ничего хорошего.
Глава 20
Разумеется, я очень много размышляла над происходящим и сделала немало выводов, не столь уж важных для моих перспектив, зато занимающих мысли и позволяющих настроиться для встречи. Вечером Той вошел первым. Он сделал несколько шагов вперед, лишь после оторвал взгляд от пола и медленно перевел его на меня. Я не вздрогнула и не скривилась. Отключила видеофильм, который смотрела до этого момента, встала с дивана. Думаю, мне удалось оставаться спокойной, однако рот открывать я пока не собиралась – предоставляла первое слово ему.
Но Той тоже молчал, я мельком глянула на Кинреда, который как ни в чем не бывало прошел за кухонную стойку, чтобы налить себе кофе. Давно пора привыкнуть к абсурдности происходящего вокруг, но я всякий раз не уставала удивляться: убийца стоит передо мной и никак не может подобрать правильных слов для начала разговора; я не имею права проявить эмоциональное негодование – иначе меня отсюда вообще никогда не выпустят; а главный организатор этого цирка уродцев, в буквальном смысле насвистывая себе под нос, ищет на полке остатки сырных крекеров.
– Ината… Я знаю, что разочаровал тебя. Мне следует извиниться, но извинениями я Ника не верну.
ИИ наконец-то подал голос. Я вновь посмотрела на Тоя и вдруг заговорила – совсем не о том, что предполагала озвучивать в нашем разговоре. Вероятно, я все же недооценила степень своего волнения, потому слова и потекли так бесконтрольно:
– Той, твоя внешность идеальна. Не знаю, зачем тебя создали именно таким, но человека красивее просто невозможно вообразить.
Его светлые брови сдвинулись от удивления – он явно тоже не ожидал такого поворота беседы:
– Раз ты сама об этом заговорила, то добавлю, что идеальной внешности не бывает. Есть усредненный вариант предпочтений разных людей, но далеко не все меня посчитают очень красивым или сексуально привлекательным.
– Да, возможно, – ответила я. – Ты просто попадаешь в мой шаблон идеальности. Как я попадаю в твой. Нас друг к другу специально подбирали, как картины для интерьера.
Кинред прямо с кружкой подошел к нам, не слишком близко: чтобы слушать, но не мешать. Той продолжал, радуясь тому, что хоть какая-то тема всплыла и ее можно поддерживать:
– Именно так, Ината. Твоя первая реакция, вероятно, и была нужным подтверждением. Если бы я тебе не понравился, то скорее всего ты и не подошла бы для экспериментов. Это так, сэр? – он глянул на шефа.
Кинред не ответил, только плечами пожал. Да и не был столь важен ответ, я хотела говорить о другом:
– Реакция была. В первую нашу встречу я была потрясена твоей внешностью. Странное дело, но теперь меня твоя красота совсем не трогает. Она просто отмечается сознанием как факт, но не вызывает внутри никакой приятной дрожи. Интересно, это потому, что я привыкла? Присмотрелась, смирилась с твоей ненормальной красотой? Или внешность воспринимается так сильно, только пока видна только она?
Я посмотрела на Кинреда, показывая, что жду ответа от него. Директор тихо рассмеялся:
– Да уж, Ината, ты не зря так мечтала поступать на инженерный, логическое мышление налицо. Совсем немного опыта, и ты начнешь мыслить как я или Той. Да, все верно, каждая характеристика личности имеет удельный вес, и он неизбежно падает при увеличении количества параметров в анализе. То есть красота будет определять восприятие на сто процентов только до тех пор, пока не появятся другие параметры. Чем больше параметров, тем меньше удельный вес каждого. Притом сам факт первоначальной влюбленности толкает на желание ввести как можно больше сведений, то есть узнать об объекте все. Я даже склоняюсь к мысли, что это и есть главный индикатор влюбленности – тяга собрать как можно больше данных, чтобы распределить эмоциональную нагрузку между возрастающим количеством параметров.
– Я понимаю, сэр, – ответила я тихо, снова переводя взгляд на Тоя и обратилась к нему: – На чувства тебя толкнул один параметр – моя внешность. А дальше что? Чем лучше ты узнавал меня, тем сильнее привязывался? Или наоборот, как это случилось у меня по отношению к тебе? Твоя внешность мне и сейчас кажется идеальной, но ни о какой влюбленности речи не идет.
Я не боялась своей откровенности, не боялась его обидеть или задеть – мне нужно было каким-то образом понять природу его ревности. Той, разумеется, от моих признаний счастливым не выглядел. Он слабо поморщился и все-таки ответил:
– Хочешь искренности, Ината? А что ты потом с нею будешь делать? Но раз хочешь – отвечу. Сейчас мне уже плевать на цвет твоих волос или форму носа, удельный вес этого параметра упал, как сэр правильно заметил. И притом моя привязанность к тебе только выросла. Теперь я практически уверен, что будь ты брюнеткой с совершенно другим разрезом глаз или фигурой, то на этом этапе знакомства я относился к тебе бы так же, как сейчас. Нравится тебе, Ината, такая искренность? Это фактически признание в любви.
И вот теперь я вздрогнула. Странная романтика, холодящая, пугающая. Мой голос тоже начал подводить:
– Любовь делает человека лучше, Той. Если любовь заставляет убивать или приносить боль, то это навязчивое состояние называется по-другому. Уверена, наш начальник знает кучу терминов из психиатрии, и все они – не любовь.
Той ответил сразу же:
– Может быть, проблема в том, что я не человек, Ината?
– Может быть, – я неосознанно сделала шаг от него. – Той, когда проводился эксперимент в той лаборатории – вас с Майей проверяли на реакции… помнишь?
– Глупый вопрос, Ината, я ИИ. Уж что я умею – это помнить. Даже то, чего помнить не хочу.
– Не волнуйся, эта беда преследует и большинство людей. Так вот, после, когда мы уже вышли, я услышала какой-то резкий стук. Что это было, Той? Тебе уже в тот момент было невыносимо видеть нас с Ником, что ты ударил кулаком в стену или сделал что-то подобное?
– Стук? – он переспросил без паузы. – Стук я слышал, но источник его мне неизвестен. Я не подумал, что это важно.
На самом деле это было очень важно, потому и крутилось все время на границе осмысления. Я посмотрела прямо на Кинреда и уточнила – не спросила даже, просто констатировала:
– Это были вы, сэр?
Он вдруг приподнял кружку с кофе, будто тостуя, с улыбкой пожал плечами и ответил без малейшего смущения:
– Я. У меня тоже иногда сдают нервы, Ината. Слишком много работаю.
– Сдали нервы? – я сощурила глаза.
– Бывает и такое. Хотя мне несвойственно. Обычно я не кидаю стулья в стены.
Я резко выдохнула и вообще забыла о присутствии Тоя. Вся мутная картина начала складываться и оттого проясняться:
– Вы… Почему? Вам тоже не понравилось увиденное? Но ведь вы сами нас заставили! Вы слышали все наши разговоры с Ником и уж точно знали, что ничего между нами нет! Отчего же у вас сдали нервы, сэр?
– Я бы не хотел это обсуждать, Ината, – он повернулся, чтобы унести кружку на стойку. Или таким образом ушел от разговора.
Зато мне неожиданно помог Той:
– Зато датчики не ошибаются. Влечение Ника к тебе со временем переросло бы в осознанную симпатию. Исходя из его психотипа и вашей предыстории, на его чувства ты бы ответила с вероятностью 78 %. Не потому, что он идеальная для тебя пара, но психика ищет путь наименьшего сопротивления в качестве морального выхода, тебе на пятом уровне нужен был хоть кто-то близкий, и Ник подходил на эту роль больше остальных. Более того, если бы здесь не было Майи, то вероятность твоих взаимных чувств к Нику через полгода составила бы 95 %. Это намного больше показателей в моем случае. У моей ревности были четко просчитанные математические причины, Ината, – он перевел взгляд на шефа и спросил с полной серьезностью: – Сэр, вы тогда разозлились, потому что обеспокоились за провал эксперимента?
Я охнула, чтобы скрыть смешок. Его гениальный мозг все просчитал, но не увидел самого главного: он быстро отыскал какую-то логичную причину, вот только настоящая уже со всей очевидностью перекрыла все остальные. У Кинреда хватило совести не отвечать на последний вопрос, и хватило наглости улыбнуться мне с иронией.
Я заставила себя вернуться к важной теме и показать им обоим, что время истерик позади. Потому шагнула к Тою, заглянула в глаза и выдала именно то, с чего надо было начать и закончить этот разговор:
– Той, меня не просто расстроила смерть Ника – она привела меня в ужас. И ты прав, я теперь стала относиться к тебе намного хуже. Боюсь того, что ты можешь сделать с кем угодно, если математическая вероятность вновь покажет не самую приятную для тебя картину. А любовь – это не про то, понимаешь? Любовь такой не бывает. Нельзя привязать к себе человека силой, можно только верить в то, что благоприятная вероятность сбудется. Даже если она равна нулю. Просто надеяться и не считать вероятности. Хотя последнее для тебя сложно… Я не знаю, как объяснить, но у любой ревности должны быть границы. Ты добился намного большего, будучи моим другом и собеседником, а теперь я даже не могу сказать, что смогу уснуть в твоем присутствии.