Но разница между нами была – он имел возможность кончить, а я нет. Мне нужна была хотя бы мизерная стимуляция, а я даже ноги сдвинуть не могла. И именно это осознание заставило остановить мучительную для меня же ласку и отстраниться, выпуская член изо рта. Я упала спиной на связанные руки, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх и готовая мучить его точно тем же, чем и он меня. Кинред понял мой ультиматум, рассмеялся и опустился на меня. Вошел одним толчком на всю длину и замер. Я выгнулась – и удивилась, что не кончила уже от этого.
– Заявление, Ината, – он приподнялся и ждал.
Я протянула руку и расписалась, почти не глядя. Просто поставила свою подпись где-то на листке, остальное он сможет заполнить сам. А руки все равно дрожали. Отбросила ручку и подалась бедрами вверх. Он с улыбкой начал входить и выходить медленно, вызывая во мне протяжный стон и полное помутнение рассудка. Оргазм длился так долго, что я рисковала свихнуться. Я царапала его плечи, кусала жесткие губы, но он просто продолжал меня трахать еще долго, пока не кончил сам. Потом перевернулся на спину, подхватив и мое обессиленное тело. На несколько минут я все-таки задремала, хотя лежать на мужчине сверху было неудобно.
Глава 25
Открыла глаза, с удивлением обнаружив себя улыбающейся. Все-таки он был прав. Даже в этих мучительных мероприятиях он был прав. И цель его теперь была очевидна: такого мощного и долгого удовольствия я бы не смогла получить, если бы он сразу пошел у меня на поводу. Я нравлюсь Кинреду, нравлюсь очень сильно. Он пошлый, развратный, извращенный и не умеет противостоять своим желаниям. А я отчасти такая же, потому он и может делать мне так хорошо. И ему важно, чтобы мне было хорошо.
Я чувствовала себя изнеженной, удовлетворенной, заласканной кошкой, потому совсем не хотела в этот момент выяснять отношения. Почти нехотя сползла с него и зевнула. Глянула на него сверху – карие глаза тоже светились теплым удовлетворением и чем-то еще, напоминающим пристальное внимание.
Мне не слишком понравился этот прищур, и я решила сгладить ощущения:
– Так что по поводу еды? Я все-таки умираю от голода.
Он сел, все так же не отрывая от меня взгляда.
– Разумеется. Ведь все задачи выполнены. Идем? В шкафу есть какая-то одежда, нам лучше на тебя что-нибудь нацепить до того, как накормим. А то и вправду умрешь от истощения.
Я улыбнулась, а Кинред встал и подал мне руку, помогая подняться. Указал кивком на высокий шкаф возле самой лестнице. Я направилась туда и, открыв, вытянула первую попавшуюся футболку. Повернулась к нему, натягивая, и застыла, заметив, с какой улыбкой он смотрит на бланк, который только что поднял.
– До какой же степени ты мне доверяешь, Ината. Только подпись. Весьма рад – это лучшее признание в том, что тебе самой нравится все, что между нами происходит.
Я нахмурилась от его тона, он был не радостно-удовлетворенным, а… самодовольным?
– О чем ты, Даррен?
– Нет, – он поднял на меня смеющиеся глаза, – когда ты в одежде, то называй меня «сэр» или «мистер Кинред». Все ясно? – он подождал, пока я заторможенно кивну. А у моей реакции была причина – его голос, который становился все более холодным: – Не бойся, я пока не запущу эту бумажку в делопроизводство, пусть полежит здесь. А потом подумаю, насколько тебя оставить – на полгода или до конца контракта.
Я вздрогнула.
– Аванс почти на пять лет, сэр? – кое-как выдавила улыбку и сказала то, что показалось самым разумным, – ироничное замечание: – Но за пять лет я вам очень сильно надоем. Проще продлевать этот контракт раз в полгода, если уж…
Он перебил резким, совсем ледяным голосом:
– Я уже сказал, Ината, что пока подумаю. И если мне понадобится твое мнение, то я о нем и спрошу. А до тех пор оставляй его при себе. Учти только, что уволиться, пока ты мне не надоешь, я тебе не позволю. И все эти нежности – забудь. К счастью, ты сама показала, что предпочитаешь меня ничем не ограничивать, – он снова махнул листком, будто бы он и являлся письменным признанием в сказанном. Сам продолжил, обескураживая меня все сильнее: – Кстати, мне понравилось трахать тебя на пару с Деном. Завтра же поэкспериментируем и с Дэннисом, я мечтаю посмотреть, как в твою попку проходит сразу два члена. С этого начнем, потом посмотрю, что с тобой делать дальше. В моем распоряжении отличные медлаборатории – на этот счет не волнуйся, любые травмы залатают. Ну, само собой, если ты сама не решишь сигануть с балкона. Что застыла? Идем ужинать, Ината. И мне нужно хоть немного поработать, совсем с тобой расслабился…
Меня трясло, а говорить ничего не хотелось. Я придумала себе, что нравлюсь ему – настолько, насколько ему вообще может нравиться женщина. Придумала себе, что его страсть вызвала ответную страсть во мне, и пока этот процесс хоть отчасти взаимен, он приятен. Я до сих пор называла его действия принуждением, но они никогда не носили в себе настоящей жестокости. А на самом деле Кинред подводил меня совершенно к другой роли – к секс-рабству, с самым настоящим принуждением и жестокостью. И ничего, если в процессе меня разорвут – у него отличные медлаборатории.
Он вновь перепрограммировав мой ошейник только на первый этаж, бланк остался наверху. Обедали мы в полном молчании. Я спросила тихо, когда он уходил из апартаментов:
– Сэр, а как же Той? Или вы найдете для него другую девушку?
Он обернулся и поморщился:
– Уже бы нашел, если бы она была. Но ведь все равно ничего не выйдет, если ты продолжишь его ненавидеть, а он – убиваться по этому поводу.
– Уже не ненавижу, сэр. И чтобы прийти к каким-то выводам, нам с ним надо больше общаться.
– Верно, – без лишних эмоций ответил Кинред и ушел.
Тоя я теперь очень хотела увидеть. Казалось, в нем ключ к спасению. Я еще не до конца оформила мою к нему просьбу, но ставку делала на ИИ и на его искреннюю симпатию. Надеялась, что я не ошиблась хоть в одной из двух симпатий! А если и Той ко мне чувствует такую же «нежность», то мне в любом случае придется очень худо.
Терзания не прошли бесследно, и, разумеется, не могли не вылиться, когда мне наконец-то удалось встретить Тоя. Кинред привел его тем же вечером, а я заявила – прекрасно понимая, что объяснение может звучать слишком наивно:
– Сэр, а мы можем пообщаться с Тоем наедине? Это бы упростило нам задачу снова найти общий язык.
– Да без проблем. Той, держи себя в руках. Ината, в случае серьезной опасности сильно оттяни ошейник – сработает сигнализация как от попытки его снять. В остальном… развлекайтесь, ребята.
Той нахмурился и не ответил, а начальник покинул апартаменты, немного удивив меня: из этого выходило, что он согласен с моим аргументом. Или что здесь повсюду установлены прослушивающие устройства, потому ему даже на руку наше «уединение», перетекающее в откровения. Я не выдержала, шагнула к Тою и крепко обняла. Отстранилась, чтобы оценить удивление в его глазах.
– Ината? У тебя все в порядке?
Насколько же человечен этот нечеловек. Я тряхнула головой, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, и переключилась на то, с чего мы обязаны были начать разговор:
– Ты сам как, Той? Я имею в виду не твою вину передо мной, а твою вину… перед Ником.
Он отступил, взгляд его стал рассеянным. Но Той все-таки ответил, медленно и вдумчиво:
– Я не стану врать, Ината. Ник мне не нравился. Но чем больше я вспоминаю то, что произошло, тем отчетливее понимаю: он не нравился мне до отвращения, до брезгливости, и я никогда не подпустил бы его к тебе, но желания убить – всерьез убить, а не сломать челюсть, например – я в себе до того момента не ощущал. Это был порыв. Нервный импульс, остановивший мысли. Я действовал совсем как человек в состоянии полного шока. Но знаешь, что самое смешное, Ината?
– В этой ситуации есть смешное?
– В любой есть, просто зависит от ракурса рассмотрения. Так вот, это был самый настоящий нервный срыв – незапланированный и не анализируемый. Самый человечный из моих поступков. И именно за него ты меня возненавидела. Живые люди иногда срываются, и все вы время от времени кого-то разочаровываете. И кем же мне быть? Каким мне быть, чтобы не считаться механизмом и не разочаровывать тебя?
Я покачала головой, тем показывая, что не в силах ответить на такой сложный вопрос. Философия и психология искусственного мышления – может быть, когда-нибудь напишут учебники по этим вопросам. Но я действительно видела теперь перед собой живое существо: прекраснее, умнее любого человека и развлечения ради просчитывающее вероятности развития событий, но притом способное на ошибки и растерянность. Увидела я это окончательно – и никакие доводы Кинреда раньше бы не помогли. Надо было все это пережить, надо было разочароваться в себе и людях, чтобы рассмотреть под другим углом разочарование в Тое.
Ничего из этого я не сказала, но улыбнулась и протянула ему руку. Той взял и тоже улыбнулся – ослепительно красиво. Теперь, когда все это принялось и улеглось в душе, мне захотелось с ним поделиться своими тревогами еще сильнее: уже как с другом, способным понять и разделить, а не просто симпатичной куклой. Но я вовремя вспомнила о своих подозрениях и начала осматриваться в поисках каких-нибудь жучков, которые и раньше-то не разглядела.
– Что ты ищешь? – Той сразу заметил. – Камеры? Их здесь нет.
Я перевела удивленный взгляд на него:
– А прослушка?
Той закрыл глаза и понял лицо вверх, застыл так на несколько минут. Потом посмотрел на меня и качнул головой:
– В пределах моих сканирующих датчиков подобного оборудования не установлено. Вон в том шкафу, – он указал на тот, в котором Кинред хранил аптечку и мелкие вещи, – улавливаю вибрацию дистанционных передатчиков. Похоже на пластыри контроля возбуждения или их аналоги. Это определенно не жучки. Но если беспокоишься, то можем отойти еще на два метра. Ты хочешь сказать что-то секретное?
У меня сердце сжалось, а затем забилось молоточком. Я даже не стала уточнять, уверен ли он, просто оттащила его на несколько шагов от злополучного шкафа, приподнялась на носочки и зашептала: