Почему, если вы интуитивно понимаете людей, то вы уже политик? Коли уж политики никогда не берут людей в расчёт, а лишь преследуют цели своей партии?
Каждый еврей своим крючковатым носом являет миру не только свою вину, но и вину всех остальных крючконосых, хотя бы они находились невесть где? Если же в одном месте соберется сотня арийских преступников, то на их носах будет прочитана только любовь к шнапсу, в остальном же они — уважаемые люди.
И Вы к этому присоединяетесь и «отвергаете меня как еврея». Разве я Вам навязывался? Вы верите, что я из тех, кто позволяет себя оттолкнуть? Верите, что человек, знающий себе цену, призна´ет за кем-то право критиковать даже мельчайшие его качества? Кто бы это был, кому такое можно позволить[?] В чём он сам был бы лучше[?] Конечно, критиковать меня за моей спиной может каждый, места там много. Но если я об этом узнаю, то защищаться буду беспощадно.
Как может Кандинский мириться с тем, что меня оскорбляют; как он может принимать участие в политике, выключающей меня из естественного круга моей деятельности; как он может не бросить вызов мировоззрению, затевающему новые Варфоломеевские ночи, во тьме которых никто даже не сможет прочесть объявление о том, что для меня сделано исключение!
Будь мне дано слово, я бы присягнул такому мировоззрению, которое обеспечивает безопасность для Кандинского, невзирая на всякие политические и экономические соображения. Ибо я того мнения, что лишь мировоззрение, сохраняющее для мира подлинное ви´дение двух или трёх Кандинских, которых мир рождает в год, — я того мнения, что лишь такое мировоззрение имеет для меня смысл. А погромы оставляю другим. Раз уж я ничего не могу против них сделать.
Вы назовёте единичным, достойным сожаления случаем, что я тоже затронут последствиями этого антисемитского движения. Но почему дурного еврея не считают достойным сожаления единичным случаем, а считают типичным[?] В чрезвычайно узком кругу моих учеников почти никто из арийцев сразу после войны не участвовал в военных действиях, все имели удобные должности. Напротив, почти все евреи участвовали в боях и были ранены. Какие же тут единичные случаи?
Это не единичный случай и вообще не случайность. Напротив, вполне планомерно, что, не будучи признан на общепринятом пути, я принуждён пуститься в обходной путь, через политику. И очень понятно, что люди, которым моя музыка и мои мысли не давали покоя, только обрадовались, что открылась ещё одна возможность на время от меня избавиться. Артистический успех оставляет меня равнодушным, Вы это знаете. Но я не позволю себя оскорблять!
Что общего у меня с коммунизмом? Я не коммунист и никогда им не был. Что у меня общего с сионскими мудрецами? Это для меня нечто вроде названия какой-то сказки тысяча и одной ночи, разве что гораздо более невероятной.
Следует ли мне знать ещё что-то про сионских мудрецов? Или Вы верите в то, что моими открытиями, моими знаниями и мастерством я обязан иудейскому покровительству? Или Эйнштейн достиг подобного по поручению сионских мудрецов?
Я этого не понимаю. Всё это не выдерживает никакой разумной критики. И разве во время войны вы не имели случая заметить, как много было лжи, и притом исключительно официальной лжи? И как наш мозг, влекущийся к объективному, оказался навсегда отгорожен от вида правды? Вы этого никогда не знали или забыли?
А о том, какие несчастия может навлечь известная направленность чувств, вы тоже забыли? Не знаете, что в мирное время железнодорожная авария с четырьмя жертвами всех приводила в ужас, а во время войны можно говорить о 100 000 убитых, даже не попытавшись представить себе всей боли, всего горя, ужаса и прочих последствий произошедшего. И что были даже такие люди, которые радовались максимальному числу убитых врагов: чем больше, тем лучше! Я не пацифист; выступать против войны столь же бессмысленно, как выступать против смерти. То и другое неизбежно и лишь в ничтожной степени зависит от нас, так как принадлежит к способам обновления человеческого рода, изобретённым не нами, но высшими силами. И точно так же происходящий сейчас сдвиг социальной структуры нельзя списать на долговой счёт кого бы то ни было из людей. Он уже начертан в созвездиях и совершается с необходимостью. Буржуазный средний класс был настроен слишком идеалистически, уже не по-боевому, и потому из глубин человечества поднимаются обездоленные, но крепкие элементы, чтобы заново создать жизнеспособное среднее сословие. Они покупают себе прекрасную книгу, напечатанную на плохой бумаге, и при этом мрут с голоду. Именно так, а не иначе, всё происходит — можно ли этого не замечать?
И Вы хотите это остановить. И возлагаете на евреев ответственность за это? Я не понимаю!
Разве все евреи — коммунисты? Вы не хуже меня знаете, что это не так. Я не коммунист, потому что понимаю, что вещей, желанных для всех людей, всем не хватит, хорошо, если одной десятой человечества. А то, что есть в избытке (несчастья, болезни, человеческая низость, бездарность и т. п.), — оно и так поделено между всеми. И ещё потому, что понимаю: субъективное ощущение счастья не зависит от того, чем человек владеет, но лишь от загадочной предрасположенности, которая либо есть, либо её нет. И в-третьих, потому что земля — это долина скорби, а не танцплощадка, ибо в планы Творца не входит устроить так, чтобы всем жилось одинаково хорошо, да и вообще, быть может, ничего особо глубокомысленного.
Сегодня все только и хотят провозгласить какой-нибудь вздор на научно-журналистском жаргоне, и умнейшие люди принимают это за откровение. Сионские мудрецы? — Ну, конечно. Так называют сегодня фильмы, научные работы, оперетки, кабаре, словом, всё, чем живёт интеллектуальный мир.
Евреи ведут свои дела как коммерсанты. Но стоит им потеснить своих конкурентов, их сразу начинают травить — но уже не как коммерсантов, а как евреев. Ну и в каком качестве они должны защищаться?
Я, однако, убеждён, что они защищаются именно только как коммерсанты, хотя и может показаться — что как евреи. Иными словами, их арийские притеснители, когда их самих притесняют, защищаются точно так же, разве лишь употребляя другие слова и используя другие (более симпатичные???) формы лицемерия. И евреям в голову не приходит, что они борются с конкурентами-христианами: они борются просто с конкурентами! И точно так же арийцы бьются с конкурентами как таковыми. И любая связка между теми и другими, если она ведёт к цели, — вполне возможна, равно как и любое противостояние. Сегодня это вопрос расы, что будет в другой раз — не знаю. И Кандинский во всём этом участвует?
Крупные американские банки давали деньги коммунистам и не отрицают этого факта. А знаете почему? Господин Форд отлично знает, что в их положении они просто не решаются этого делать: вдруг откроется что-нибудь гораздо более для них неприятное. Иначе — будь это правдой или нет — уже давно было бы предъявлено доказательство, что это неправда.
НО МЫ ЭТО ЗНАЕМ! МЫ ЗНАЕМ ЭТО ПО СОБСТВЕННОМУ ОПЫТУ!
Троцкий и Ленин пролили реки крови (чего, впрочем, не избежала ни одна революция в мировой истории!), чтобы претворить в жизнь свою теорию, разумеется, превратную (но, как у большинства благодетелей человечества, совершённую с добрыми намерениями). Они заслужили проклятье и должны быть покараны: тот, кто берётся за такие вещи, не имеет права на ошибку! Но станут ли люди лучше или счастливее, если будут воплощены, с таким же фанатизмом и кровопролитием, другие теории, хотя бы и противоположные, но ничуть не более верные (потому что ложны все теории, и только наша вера от случая к случаю придаёт им некое мерцание истины, достаточное, чтобы мы обманулись)?
Но к чему может привести антисемитизм, как не к насилию? Разве трудно это себе представить? Вы, возможно, удовлетворитесь лишением евреев гражданских прав. Тогда Эйнштейн, Малер, я и многие другие окажутся отстранены. Но одно несомненно: те гораздо более упорные элементы, стойкость которых сохранила беззащитное еврейство двадцатого века от всего остального человечества, — их искоренить не удастся. Ибо они достаточно сплочены, чтобы выполнить задачу, поставленную перед ними Богом: выжить в изгнании, оставаясь несломленными и не смешиваясь с другими народами, — пока не придёт час спасения!
В конце концов антисемиты — это благоустроители мира, столь же близорукие и ещё менее прозорливые, чем коммунисты. Утописты люди хорошие, а предприниматели — дурные.
Я должен заканчивать, потому что от печатания у меня уже болят глаза. Мне пришлось прерваться на пару дней, и теперь я понимаю, что сделал очень большую моральную и тактическую ошибку:
Я спорил! Я защищался!
Я забыл, что речь не идёт о правоте и неправоте, правде и неправде, понимании и слепоте, но лишь о вопросе власти, а в этой области слепы все, и любовь ослепляет не меньше ненависти.
Я забыл, что спорить не имеет смысла, потому что меня всё равно не услышат, потому что ни у кого нет желания понять, хотят лишь не услышать, что говорит другой.
Если хотите, прочтите то, что я написал, но убедительно прошу об одном: не шлите мне возражений. Не совершайте ту же ошибку, что и я. И чтобы предупредить Вас от этого, скажу вот что:
Я Вас не пойму; я не могу Вас понять. Возможно, ещё несколько дней назад я надеялся произвести на Вас впечатление своими доводами. Сегодня я в это больше не верю и чувствую, что почти уронил свое достоинство, начав защищаться.
Я решил ответить на Ваше письмо, потому что хотел показать Вам, что и в своей новой одежде Кандинский по-прежнему для меня существует и что я не потерял уважения, которое когда-то к не му питал. И если Вы возьмётесь передать от меня поклон моему прежнему другу Кандинскому, я с огромным желанием пошлю ему самое тёплое приветствие, но не удержусь и от дополнения:
Мы с Вами давно не виделись, и кто знает, увидимся ли когда-нибудь; если же всё-таки нам суждено встретиться, было бы горько пройти мимо, не заметив друг друга. И потому примите мой самый сердечный привет.