259, кроме того, я получаю очень примечательные письма (например и от гимназистов) из Западного мира и вижу, как важны там для лучшей части людей марксистские ориентиры. Книга, написанная Вами, могла бы оказать чрезвычайно широкое и благоприятное действие. Поэтому я прошу Вас, во имя нашей старой дружбы – которая, как знаю и я, лучше, чем все новые дружбы – не быть слишком скрупулезным и опубликовать книгу как можно скорее260. Мы живем в период очень запутанного перехода. С одной стороны, на Западе непрерывно растет тоска по подлинному марксизму, с другой стороны, есть некоторые люди, которые вначале искали свой путь в верном направлении, а теперь стали полными или частичными капитулянтами. Таким образом, Вы окажете правому делу марксизма неоценимо большую услугу, если как можно быстрее опубликуете Вашу книгу.
Я за последнее время написал работу о Солженицыне261. Как только смогу, пошлю Вам экземпляр. Я был бы очень рад, если бы работа Вам понравилась; конечно, я ожидаю от Вас совершенно откровенную критику. Если она Вам понравится, было бы, конечно, очень хорошо опубликовать ее и у вас262. В ближайшем будущем она выйдет на нескольких языках.
Пожалуйста, передавайте самый сердечный привет от меня Игорю. Я прочитал его работу251 с большим интересом, но это был период времени, в который я не писал писем263. Что Елена чувствует себя очень слабой, мне очень жаль. Было бы очень интересно и ценно, если бы Вы смогли написать и опубликовать Ваши мемуары264. Я тоже думаю о том, чтобы после «Этики»265 (правда, это еще через несколько лет) написать маленькую автобиографию266.
Пожалуйста, передавайте привет от меня всем друзьям, разумеется, включая Лиду.
Ваш старый друг
Мих. Лифшиц – Д. Лукачу
Москва, 7 июня 1964 г.
< по-немецки, машинопись >
Дорогой Юри!
Извините мою непунктуальность в переписке. Я все время живу в очень задавленном состоянии, под давлением спешки. Из этого следует и то, что я не могу писать, а иногда и читать книг. Из Вашей «Эстетики»267 я до сих пор прочитал еще довольно мало. Это меня очень огорчает, но чтение продвигается очень медленно. Романский собор! Это единственное, что я могу тут сказать.
Помню, что в наше старое время Вы меня называли «эпикурейцем». Конечно, очень своеобразный вид эпикурейства, но он все же существует. Каждое разумное существо, не только боги, ведут свое j'ai vecu[25] в порах более достаточно просторного мира268. Для меня было настоящей радостью, что мое литературное сообщение о себе, простое подтверждение того, что я еще существую, Вам понравилось269. Непонятно, почему я стал такой бесплодной смоковницей. Может быть, действительно не хватает характера, потому что в теоретическом смысле я в последние годы довольно продвинулся. Но оставим это. Ваша дружеская забота о моей продуктивности и Ваш совет меня глубоко тронули.
Услышанное Вами о моей книге очевидно преувеличено. Эта книга только очерк истории идеала и идеи эстетического воспитания – написанный с птичьего полета и для наших философов270. Теперь я хочу снова обработать часть ее, а именно для публики. В этом случае я не могу делать уступок или, как говорит Кант, «коалиций», ибо наш бедный марксизм уже и так многие вообще не принимают всерьез. Что же, и мне вносить в это свой вклад? – Нет. Лучше пусть книга не состоится. Ваше положение, Ваша манера, Ваша деятельность – это все нечто иное. Поверьте мне, что я не из высокомерия жил в последние годы так по-эпикуреиски271.
Разумеется, дорогой Юри, я сделаю все возможное, чтобы опубликовать что-либо Ваше у нас. Я понимаю, как полезно это было бы для правого дела. Но от меня тут зависит немногое. Сейчас положение совсем не то, что тридцать лет назад. И все же надежда есть.
Я сказал Солженицыну, что Вы написали о нем статью272. Ему это было бы очень интересно273. Пошлите мне по почте рукопись, если у Вас есть копия. Вы читали что-нибудь из ожесточенной дискуссии об «Иване Денисовиче»274? У нас это острый вопрос.
Мне сказали, что вы сейчас в довольно хорошей спортивной форме. Это меня очень радует, и это именно самое важное.
Передавайте, пожалуйста, привет всем Вашим родным от меня и Лиды.
Елена и Игорь передают Вам сердечный привет.
С самыми дружескими пожеланиями
<от руки> Мих. Лифшиц
Д. Лукач – Мих. Лифшицу
Будапешт, 12 июня 1964 г.
Дорогой Миша!
Я был очень рад Вашему письму275, хотя я и узнал из него, что Вы вынуждены жить в задавленном состоянии. Ничего, что Вы мою книгу читаете медленно. Когда-нибудь я все-таки услышу от Вас критические замечания276. Для меня это было бы чрезвычайно важно. Потому что вся мировая ситуация – совершенно не говоря о моих личных недостатках – приводит к тому, что книга по необходимости содержит очень много проблематичного. И тут Вы самый компетентный человек, который может обратить мое внимание на эти вопросы. Именно в таких случаях я чувствую мою глубокую связь с Вами; это не связь сходных воззрений (что, к сожалению, тоже не часто), но глубокая дружба, такую я испытал только в моей ранней молодости277.
Я думаю, Вы недооцениваете значение Ваших небольших работ. О присланной мне я Вам уже написал278. (Мои ученики пытаются опубликовать эту работу здесь на венгерском языке.) Между тем я [в] пражском журнале «Эстетика» тоже с большим удовольствием прочитал рукопись[26] Вашей небольшой работы, почему Вы не модернист279.
Это, конечно, не делает излишней большую книгу. Наоборот. Я вполне понимаю, что Вы не хотите делать никаких уступок. В больших принципиальных вопросах это действительно объективная необходимость. Меня тревожит только то, что Вы и в малых вопросах предъявляете к себе самому преувеличенные требования. Отсюда мои увещевания раньше и сейчас.
Я знаю, что возможности публикации у вас для меня очень малы. Как бы то ни было, посылаю копию статьи о Солженицыне. Очень интересно, что Вы и автор об этом скажете280. О дискуссии я только слышал. Что касается конкретных обвинений и как построена защита, я не знаю. Первые я могу себе представить. О вторых был бы рад услышать281.
Сообщения о моей «хорошей спортивной форме» несколько преувеличены. Со времени прошлогодних событий282 я сохранил прежнюю энергию только в небольших статьях. Главные работы продвигаются очень медленно.
С сердечным приветом Лиде и старым друзьям Ваш
<от руки> Дьюри
Мих. Лифшиц – Д. Лукачу
16 июля 1964 г.
< по-русски, машинопись >
Дорогой Юри!
Я вынужден написать Вам это письмо по-русски, так как здесь, в Эстонии, где я оказался на отдыхе, у меня нет под руками ни словаря, ни грамматического справочника, а без того – боюсь наделать ошибок. Немецкий язык я почти забыл с тех пор, как у меня не с кем здесь больше разговаривать. Придется Вам на этот раз пострадать или попросить кого-нибудь перевести.
Большое спасибо за Ваше теплое письмо от 12.VI.1964 г. Я все дожидался копии статьи о Солженицыне283, но до 6 июля она еще не была мною получена. Надеюсь, что по возвращении домой я уже застану ее в Москве. Мне в высшей степени интересно будет Вашу статью прочесть. Что касается споров на сей сюжет, то вы можете составить себе представление о них, прочитав статью В. Лакшина в журнале «Новый мир» (№ 1 за 1964 г.)284. Это единственная, собственно, полемическая статья в защиту Солженицына, не считая переписки редакции «Н[ового] М[ира]» и самого Лакшина с редакцией «Литер, газеты» (на страницах той же газеты, №№ не помню)285. Из статьи Лакшина можно узнать все, что нужно, о критиках Солженицына, что же касается защиты, то она выдержана в достаточно умных тонах, хотя имеет, с моей точки зрения, один недостаток. Автор толкует образ Ивана Денисовича немного по-народнически и в дидактическом духе, чего у самого писателя нет. Лакшин, во всяком случае, преувеличивает имеющийся у Солженицына сарказм по отношению к «придуркам», т. е. людям, не работающим на «общих работах», физически. Получается у критика род социальной трудотерапии, а это уже недалеко от генеральной идеи, на которой был основан этот санаторий. Некоторый оттенок народнического осуждения интеллигенции и умиления перед простотой, имеющийся в статье Лакшина, не усиливает его позицию, а ослабляет.
Я теперь иногда читаю статьи о Вас в англо-американской и французской печати. Недавно прочел, например, более благожелательную статью Alfred Kazin286 в Partisan Review и совершенно подлую чушь Melvin Lasky в N.-Y. Times Book Review287. Вы можете, конечно, быть довольным славой, но и яду здесь достаточно. Читая эти пошлости, скажу о себе, что я нисколько не раскаиваюсь в маратовском тоне моих полемических статей 30-х годов и всей моей былой, как и нынешней, «ортодоксии».
Между прочим, у Lasky я вычитал, что Томас Манн, будто бы, изобразил Вас в виде Naphta из Zauberberg186. Стыжусь моего невежества, но я этого не знал, да и кажется мне это мало правдоподобным.
Боюсь, что в моем предшествующем письме288 я слишком жаловался на тягость внешних трудовых обязательств. На самом деле я сам мастер создавать для себя безвыходные положения – иду слишком широким фронтом, берусь за многие дела, не могу удержаться от соблазнов публицистики, одним словом, хочу подтвердить слова Гёте о том, что нельзя сделать ничего хорошего без самоограничения. Однако характер – это судьба, или, как говорит русская поговорка, «Каков в колыбельке, таков и в могилку». Я оставил недописанной статью для «Нового мира»289