Наиболее талантливым среди писателей
, не удовлетворяющихся одними лишь гуманистическими обобщениями, а ищущих жизненных, конкретных и трудных, часто трагических форм развития, является у нас Андрей Платонов
» («Литературный] Критик», № 9-10 за 1938 г., с. 171).«Литературный] Критик» сделал Платонова своим знаменем. Его противопоставляют другим писателям. На него указывают, как на образец. В. Александров в статье «Частная жизнь» предлагает Пастернаку лечиться… Платоновым («Литературный] Критик», 1937, кн. 3). Даже рассказы Платонова, забракованные другими журналами, печатались в «Литературном] Критике».
Платонов стал публицистом и критиком группки. На страницах «Литературного] Критика» он доказывает, что вся русская литература после Пушкина – сплошной упадок, а Горький вобрал внутрь себя… кусочек фашизма: «Русская литература вынуждена была (после Пушкина) пойти на некоторое обеднение». Гоголь в «Мертвых душах» и «Ревизоре» – это «
приблизительная имитация
» Пушкина (с. 72). «Сам Пушкин явился ведь не
от изобилия, не от избытка сил народа, а от его нужды, из крайней необходимости, почти как самозащита или как жертва» (с. 68). «Горький всегда был на передовой линии фронта борьбы за будущую пролетарскую участь, он одним из первых принимал на себя все атаки буржуазного, а затем фашистского противника
. И, естественно, что сознание Горького как бы «искажалось», потому что в бою и победитель получает раны. Здесь же бой происходил внутри человека, так как нужно было уничтожить врага в самом духе и разуме, а для этого надо подпустить его чрезвычайно близко
– в самого себя» (с. 80, статья «Пушкин и Горький» – «Литературный] Критик», № 6 за 1937 г.). Дальнейшие комментарии излишни!Сборник подобных статей Платонова, редактировавшийся Е. Усиевич, был изъят как антисоветская книга.
Выводы
Группка «Литературного] Критика» выродилась в кучку людей, представляющих современную ревизию марксизма-ленинизма, представляющих буржуазно-либеральное сопротивление марксизму-ленинизму в литературе. Как водится, группка «Литературного] Критика» особое внимание обращает на молодежь. Она группирует аспирантуру по типу так называемых «школок». Ее влияние заметно в педвузе, особенно сильно ее разлагающее влияние в Институте истории, философии и литературы им. Чернышевского.
По всем правилам групповой тактики группка эта покрывает ошибки друг друга, согласовывает между собой свои статьи и выступления, третирует всех инакомыслящих как «немарксистов». В течение ряда лет, кто бы ни стоял у руководства Союза писателей, группка эта играет в своеобразную «оппозицию» и разжигает рознь между писателями и критиками.
По системе своих взглядов, по методам своей работы
группка «Литературного Критика» является антипартийной группировкой в литературе
.Необходимо отнять «Литературный] Критик» и «Литературное] Обозрение» из рук группы и сделать их органами Союза советских писателей, целиком и полностью изменив редколлегии этих журналов.
Необходимо разоблачить взгляды группки «Литературного] Критика», чтобы прекратить разлагающее влияние ее на литературу и учащуюся молодежь.
Необходимо, чтобы «Правда» выступила с осуждением линии «Литературного] Критика».
С коммунистическим приветом,
А. Фадеев
В. Кирпотин
АП РФ. Ф. 3. Оп. 34. Д. 209. Л. 51–69.
IV. 1949 г.
Об идейно-теоретических взглядах профессора Лукача в области литературы и искусства416.
В Венгрии считают Д. Лукача наиболее видным и наиболее авторитетным теоретиком в области искусства и литературы в стране, стоящим на позициях марксизма-ленинизма. Это происходит благодаря недостаточному знанию действительных взглядов Лукача, а также потому, что его эклектическая абстрактно-схоластическая теория импонирует буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции.
Расплывчатость в формулировках, «об'ективизм», беспартийность, плохо скрытая нелюбовь к русской художественной классике и советскому искусству – эти характерные для воззрений Лукача особенности не могут не способствовать усилению его популярности в известных кругах.
Несомненно, однако, что главной причиной его популярности является поддержка его со стороны венгерских коммунистов. При этом следует заметить, что Лукач, хорошо зная марксистскую терминологию, по каждому поводу и без повода упоминает слово «диалектика», «громит» «вульгарный марксизм», дабы не быть самому зачисленным в метафизики и вульгарные социологи.
Предисловие Лукача к сборнику Маркса и Энгельса «Ис-417 кусство и литература» может служить наглядным примером абстрактного теоретизирования, схоластических рассуждений на темы об искусстве вообще. Это предисловие содержит ряд грубейших извращений марксистской теории в духе буржуазного декаданса и идеалистического понимания исторического процесса. Далее обращает на себя внимание, что Лукач ставит Гофмана и Бальзака на одну доску и утверждает, будто «произведения Гофмана принадлежат к высоко оцениваемым Марксом произведениям». Далее Лукач пишет: «Фантастические новеллы Гофмана… являются вершинами реалистической литературы».
Сказанное Лукачем о Гофмане является грубейшей фальсификацией истины.
Маркс и Энгельс ничего подобного о Гофмане не говорили418 То, что приписывается Лукачем Марксу, играет на руку только врагам марксизма, врагам прогрессивной реалистической литературы. Чтобы убедиться в этом, приведем оценку Гофмана А.А. Ждановым: «И у акмеистов419, и у «Серапионовых братьев»420 общим родоначальником являлся Гофман, один из основоположников аристократическо-салонного декадентства и мистицизма» (Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград», стр.15)421.
Лукач же превозносит Гофмана в качестве вершины реализма!
Не видеть различия между реализмом, декадентством и мистицизмом может только старый гегельянец, из оболочки которого Лукач не смог освободиться до сих пор. Изображение же Маркса в качестве защитника основоположника декаданса и мистицизма в литературе может быть на руку только врагам прогрессивной науки и литературы.
Относительную самостоятельность развития надстроек Лукач толкует фактически как абсолютную, извращая известные высказывания классиков марксизма-ленинизма по этому вопросу. «Отнюдь не необходимо, чтобы какое-либо общество, стоящее экономически на более высокой ступени развития, – подчеркивает Лукач в своем предисловии, – имело более развитые литературу, искусство, философию и т. д., чем менее развитое»422. В контексте рассуждения Лукача имеют такой смысл, что сводятся на нет основные положения исторического материализма и отрицается превосходство советской социалистической культуры над западноевропейской империалистической культурой. Именно так и поняли его венгерские космополиты, уцепившиеся за это положение.
Лукач не понимает, что марксизм явился подлинно новым учением, означавшим революционный переворот в области философии, социологии, эстетики и т. д. Наоборот, Лукач, говоря о теории искусства, исходит из убеждения, что «как и везде, и здесь выступает марксизм не с радикально новым учением. Уже эстетика Платона, учение эстетического отражения идей затрагивает эту проблему»423. Таким образом, даже в сравнении с учением идеалиста Платона марксизм в трактовке Лукача «выступает не с радикально новым учением».
В книге «Литература и демократия» (1946 г.)424Лукач протаскивает такую же трактовку в отношении ленинизма. С его точки зрения, «конечная теоретическая основа ленинской стратегии в области культуры имеет свое начало в далеком прошлом». Оказывается, основу «ленинской стратегии» составляет «старое великое демократическое требование… требование многостороннего человека» (стр. 38–39). На следующей странице этой книги Лукач снова заявляет, что «без особого труда можно видеть, что в повседневной жизни, созданной Лениным, и миф идет в сторону осуществления великого требования революционеров-демократов: идеал многостороннего человека».
Лукач отождествляет марксизм и революционный демократизм, отрицает то бесспорное положение, что марксизм явился подлинно новой, до конца последовательной научной теорией революционного пролетариата. Упорно протаскивая совершенно ложное положение, будто марксизм не является подлинно «новым учением», Лукач фактически воюет против ленинско-сталинских оценок марксизма, как новой системы взглядов, качественно отличной от всех предыдущих философских систем, хотя бы и прогрессивных.
Лукач утверждает, что «русский марксизм… был импортной статьей» («Литература и демократия», стр. 45), и отрицает то теоретически новое в развитии учения Маркса и Энгельса, что дано в ленинизме.
Зачеркивая, таким образом, революционный характер ленинизма, Лукач заявляет: Ленин «не проповедует какую-то радикально новую мораль»… (там же, стр. 33). Лукач причесывает Ленина под продолжателя старой, те. буржуазной морали. Ленин, по его мнению, только «отклонялся» от старых буржуазных моралистов. Лукач не хочет видеть коренной принципиальной противоположности между моралью эксплуататорских классов и новой, социалистической моралью.
Лукач клевещет на Ленина, приписывая ему следующую декадентскую установку: «Поэт и даже партийный поэт может и даже должен быть певцом безысходности своей собственной жизни. К свободе поэта принадлежит и свобода впадать в отчаяние» (стр.130)425. Нет нужды доказывать, что эта мысль типична не для ленинизма, а для враждебного ленинизму буржуазного декаданса.
В предисловии к сборнику «Маркс и Энгельс об искусстве» на 45 страницах Лукач ухитрился ни слова не сказать о ленинском принципе партийности литературы, о том, что Ленин и Сталин развили дальше учение Маркса об искусстве и литературе, ни слова не сказать о политике ВКП(б) в области искусства и литературы, являвшейся практическим применением и дальнейшим развитием ленинского принципа партийности. Лукач ни слова не сказал о великих достижениях советской страны в области искусства и литературы, идущих по пути, указанному Лениным и Сталиным. Лукач ни словом не обмолвился о маразме буржуазной культуры, о великой прогрессивной роли советской литературы и искусства.