204. Согласен с Вашим отказом участвовать и в «контр-чествовании», где крадучись, тайком будут протаскивать «в праведники»… Федоров этого не поймет. Я понимаю и одобряю. Но сам вынужден участвовать, ибо мой более грубый общественно-политический панцирь для того и надет, чтобы быть неуязвимым от таких стрел и царапин. Праведником он – юбиляр – не станет, но ранен и омрачен будет. Этого требует vox populi* от нас, особенно ввиду лиго-национного духа елисейского торжества. Все будет естественно (есть напор, есть невысказанное у обывателя, да и не только у обывателя), хотя, быть может, и несладко юбиляру.
Втайне надеемся, что это внушит ему, по меньшей мере, долю осторожности и оглядки в русскую сторону.
––
Поверьте, не только сочувствую, прямо сострадаю вашему квартирному вопросу и вашим немощам. Особенно в такие холодные дни, как сегодня. Эх, как бы хотелось, чтобы вы сидели в таком же тепле, как и мы! Переезжайте-ка к нам. Право же тепло, сухо, уютно! Скоро обсидитесь и распишетесь. А там найдете. Из Севра замучитесь в поисках.
Пельмени вместе состряпаем!.. Ох, как в холод драгоценен этот истинный комфорт: тепло и теплая вода в кранах!! Начинаем ужасаться, как вы еще в ваши годы там терпите! К нам, а там виднее будет!.. Целую – Ваш Карташев
[Приписка:] У нас до глубины души прогреетесь. Павла Полиевктовна одобряет мое приглашение.
26. XI. 1933. 10 часов вечера.
Ох, и не тёпло же у нас, но… терпи, казак!
Дорогой Антон Владимирович,
Понимаю Вас (и Ольга Александровна), Ваше служение. И не могу ни слова поперек. Знаю, как Вам нелегко это. Но одно вставлю: щадите писателя, помягче-с. Все равно, не переделаете. А ограничьтесь легким ндравоучением, с лаской, поминая про себя Иисуса, сына Сирахова. А со мной – вот что. В пятницу прибыли ко мне в 9 часов вечера Михаил Михайлович Федоров с Лоллием Львовым. Ух… – только вот увидал Фома раны наши и – снизошел: удовлетворился словом, которое я ему посылаю, для прочтения, – он так и сказал: я прочту. А я сомневаюсь: не стал бы рубить, я ему пауз и знаков наставил. А то все пропадет. Посылаю и Вам – для памяти. Ах, Вы бы прочитали! Во мне боли душевные: не обижаю ли Бунина – отсутствием? Да, боли. Но я не могу всячески: там коробит, не выношу духу фальши и «обдуманные намерения»… – и не люблю помпезности ни в чем. Я – простой человек, и если бы меня «праздновали»… я бы скрылся. Дело писателя – свое делать, а почести принимать, это – по вкусу, и нельзя никого вынуждать. Ну, хорошо. Эх, прочитайте за меня, возьмите у Федорова, если не претит. Я болен, не до заседаний. И Ольга Александровна – еле двигаемся, и все же я через силу, заставив Ольгу Александровну остаться дома, сегодня съездил по квартирному (тьфу!) мытарству. Нашел что-то – за 6 тысяч! (но мы не в силах) – 3 комнаты у Porte St. Cloud*. Завтра потащимся – но не возьмем. В cлове моем я пытался оттенить связанность Бунина и «факта» с Родиной. – Неотделимо205. Отсюда – это уж дело гг. общественников… Но зачем внушать?! Оставить отчитываться перед совестью. Все равно, от сего родное никак не выигрывает. Не лежит Иван Алексеевич к сему. Он – вольный певец. Я бы не стал – приводить к истине. А populus** и без сего оценит. Я… – все мне больно. И несмотря ни на что – торжество для родного есть. Cum tacent – clamant*. Не выкурите Вы духа лиго-национного, это санитарное дело сделается стихийно, жи-знью. Правда, не надо и поощрять…
Посылаю Павле Полиевктовне бумаги для Мстиславича. Милый мой Th. Kriatchko206, очевидно, как компаньон, посоветовался с хозяином-французом – просит, глупый, гарантийного письма, хоть я и ручался, как с себя. Но – это очевидно им нужно для успокоения хозяйского духа. А пусть Павла Полиевктовна не обижается. Мне, выходит, француз не верит. Наплевать. Но зато сделано, может быть, и обойдется как, бедному мальчику лишь бы было душевное облегчение.
Милые, родные! Глубоко ценим Ваше душевное приглашение. И легко бы, знаю, чувствовали себя, да ведь у нас теперь именьишко завелось (дали добрые люди, pseudonimʹы, через Наталью Ивановну): комод, кровати, столы, так кой-чего. Куда поедем?! И не можем, когда есть хоть какая-нибудь возможность быть на ногах, не можем, не смеем стеснять, нет. Найдем, Бог даст. А мы до слез тронуты-согреты. Спаси Вас Господи, милые. Ничего. Мы вот вспомнили, думая о тепле, как в Крыму в 20° мороза, в легком 50 верст на… бревне (на одном бревне!) ехали, да. Живы остались207. Горе не давало сознавать. Ничего. Горе у нас осталось, при нас – и оно не дает очень-то со-зна-вать. Целуем Вас, милые. Спасибо, спа-си-бо! У меня бронхит + lumbago. У Ольги Александровны – горло и грудь. Но в квартире все же, в кабинете – 15, а наверху – 8. Спать с чайником можно. Ваш сердечно Ив. Шмелев.
[На полях:] Проедем и по вырезкам Павлы Полиевктовны – но трудно набеги делать – из Севра!
Получил нежданно теплейший коллективный привет из Белграда – от группы читателей-писателей – Ляцкого, Сухотина и др.
Как всегда – чудесно Ваше письмо, литературный общественный документ!
28/15. XI. 1933. Начало Рождественского Поста. 8¾ утра.
Дорогой Иван Сергеевич!
Сию минуту получил Ваше заказное. Через 12 минут бегу на лекцию. Посему краток.
Самое главное: разрешите мне в среду же вечером вместе с моей речью передать и Вашу для напечатания в «Возрождении». Это и будет Вашим там началом, как бы хроникерски-механическим (я так тогда и условлюсь с Гукасовым). Кроме того, наши речи возьмет и «Россия и славянство» в описание всего «торжества»208. Черкните мне Ваше разрешение или запрещение срочно, пнё* или кратчайшей телеграммой: да, нет.
Речь Вашу не дам читать Федорову – убьет! Сам прочитаю, если не увижу другого чтеца.
– Павла Полиевктовна пишет параллельно.
– Также спешно и без дальнейших мотивов повторяем Вам наше приглашение: мебель оставьте в Севре (даже в подвале) (или в комнатах же; хозяйка согласится), переезжайте к нам. А с 1 января открывается квартира рядом с нами в №5 в 2 комнаты (со всем комфортом) на 5 [испр. на 7 – Л.С.] этаже (высоко, светло и более солнечно) (с лифтом) за 4500. Каждый день может быть сдана. Если надумаете, известите. Зацепимся.
Ну, приходится обрывать.
Будьте здоровы. Ваш А. Карташев
2. XII. 1933. Суббота. Утро
Дорогой Иван Сергеевич!
На другой же день утром, после чествования И.А. Бунина, т.е. в четверг 30 ноября, я послал (не почтой, а с посланцем, прямо) Ваше «Слово» (и мою речь вместе) А.О. Гукасову при письме, в котором объяснял, что «И.С. Шмелев разрешил мне предложить “Возрождению” напечатать это “Слово” для начала его сотрудничества в газете».
1 декабря в пятницу ничего в газете не появилось, и я сразу почуял, что и не появится. Вчера вечером около 9 часов я получил пневматичку, датированную 30 ноября (!?) от секретаря редакции. Копию с нее прилагаю209.
! …? … ! …
Если это огорчит Вас и поразит, то не посетуйте на меня, что я ввел Вас в такое искушение. Право же я все еще не могу отделаться от наивности, что люди ревнуют о национальном интересе, а не о своей лавочке…
Еще раз простите, а не кляните наивного человека. Сердечно Ваш А. Карташев
P.S. А Гукасову я написал письмо, копию которого тоже прилагаю210.
P.S. Доверительно
Гукасов, говоря со мной тогда еще, до елизейского празднования Бунина, жаловался, что Бунина захватили левые, чтобы исказить смысл праздника, и умолял меня прийти и от лица «Возрождения» сказать слово, исправляющее односторонность освещения.
А вот когда я это сделал, только не от «Возрождения», а от «России и славянства», хотя и даю напечатать первому «Возрождению», это отвергается. Следовательно, не национальный интерес, а лавочка… О, людишки!..
Они дали «исчерпывающую полноту», «уже вполне освещенной теме»… Значит, достаточно Б. Зайцева211 и Городецкой212, значит, вообще у «Возрождения» полнота мыслей, слов, талантов. Тогда действительно незачем приглашать, а надо просто гнать всех других как лишних.
Как они глупы: отвергли «Записки вредителя»213 , отвергли воспоминания Никитина, Москвина214. Все по каким-то ничтожным соображениям. В данном случае – из-за «России и славянства». Могли бы и не упоминать, как у Вас написано: «Слово на чествовании Бунина 29 ноября» (не указано где).
У меня – тоже без заглавия. На особом (без пагинации) листке я написал примечание: «Речь, сказанная … устроенном «Россией и славянством», Русским национальным комитетом и другими организациями».
Но я не обязывал их это печатать. Предоставил усмотрению редакции.
Но они топорно, головотяпски решили пожертвовать главным во имя своей идиотской амбиции.
Их цель – «как бы не доставить удовольствия Лоллию Львову…»
Ох, глупости, глупости. И смешно и тошно!..
5. XII. 33. Все еще в «фарфоре»