330.
Мучусь здесь, не получая во́время моего жалкого жалованьишка из Института. Хоть беги назад, но все равно нé на что. Погружаться в переживание старины можно, только имея хлеб насущный. А без него все недоступно, хотя и близко, тут по́д носом. И наш «падший» франк подводит, и особенно это отсутствие какого-нибудь запаса на чужбине, когда надо занимать у чужих людей. Дельф не увижу, Спарты и Мистры также. Дальше Элевзиса не ускачешь: до него проезд 12 драхм = 3½ франка. Доступно по получении жалованья. Уже пишу тревожные письма парижским друзьям, чтобы подсобили мне.
Сочувствую и понимаю, как, выехав из насиженного места, и Вам пришлось «расплавить» часы.
В тесноте и скудости нашей жизни есть одно искупление: деревенская тишина и домоседливая оторванность от суеты так называемой общественной. Хотя по поводу 20-й октябрьской годовщины я и обязан тут в колонии сказать избитую речь, но это исключительный случай.
Делишки мои элементарные: новый греческий язык: читать и редко слушать. Ну а до говорения, кроме лавочного, конечно, далеким-далеко.
Пугает меня только оборот моего бюджета. А нормально я должен был бы продержаться здесь до 7–8 января, чтобы числа 18 января быть дома, и 20-го начинать лямку лекций. Даст Бог, как-нибудь и устроится. А трезвые положительные граждане, хотя бы и мизерных государств, сказали бы нам, что мы безумны, без гроша шатающиеся по белому свету.
Главное – не хворать. Дай Бог Вам устроиться так ли, сяк ли на лучшее.
Целуем Вас. Ваш А. Карташев
29. Х. 37
Милый кум Иван Сергеевич,
Не понимаем, почему сидите на юге без визы? Ведь обычно только с постоянной визой затруднения! А ведь Вам нужно туристическую, на короткий срок 5-6 недель, что обыкновенно поощряется скидкой на железнодорожный билет, разменом на туристические лиры и т.п. Что-то тут не так… Не знаю. Все же лучше сидеть дома, чем застрять по непредвиденной причине… Всегда не очень уютно. В Париже холодно, дождливо, но в квартире топят тепло… По газетам знаем, что жизнь дорожает, но все-таки пока не совдепские условия социалистического рая. Бог даст, как-нибудь проживем скромненько, но дружно. Бог не без милости!
И здесь нам не так уже легко, хотя пища дешевле, чем в Париже, и комнатка у нас хорошая и недорогая. Но я жалею, что не хватает финансов на афинское помещение. Все же это пригород, Антону Владимировичу приходится ездить, тратить деньги и время, и силы. А по условиям здешних обычаев работают в два приема: утром до 1 часа и с 5 часов. Второй-то раз и не всегда хочется … особенно в жару, да и драхмы приходится очень считать. Жалованье из Парижа получаем с большим запозданием на 9–10 день: цензура здесь, а в Париже не поторопятся, даже и наоборот… А в интересах церковных и Богословского института следовало бы позаботиться о связи с православными. А то всё бегают за иностранцами-масонами, и только по материальным соображениям, прикрываясь Христовым именем. Спекулянты на страданиях русской церкви! На их языке «современное Православие» или «Православие в современности»… главное, как-то приемлют большевиков, большевизм, не будучи чисто большевиками…
Вы правы, есть и у нас Петры и Павлы. Но Господь посылает великое испытание – слепоту на духовные очи… Не видим Иуд, не выдвигаем Петра… А много еще Иуд нужно распознать и отвратиться. Резко провести грани добра и зла.
Здесь тоже, по-видимому, со всячинкой, но большевиков считают несчастным наследием предыдущего и держат их в черном теле. Русская колония небольшая, и мы ее не знаем, кроме отдельных лиц. Просили Антона Владимировича о докладе, а предварительно тезисы в цензуру, и разрешат ли?!
В Париж не попадем, вероятно, раньше конца января. Отпуск кончается 20 января. Ни за что нельзя ручаться, но пока планы такие.
Иван Александрович Ильин прислал письмо. Пишет о Ваших заботах и затруднениях. В чем дело конкретно, не знаем, кроме визы. Надеемся, что все уже облегчилось и выяснилось и Вы уже или в Париже, или под итальянским солнышком.
А у нас после 10 дней дождей, «потопа» и холода наступило августовское тепло, синее небо, солнышко. Хоть снова начинай купаться.
Антон Владимирович Вам пишет сам.
Крепко Вас обнимаю. Храни Христос. Ваша Павла Карташева
P.S. О марках для Ивика позабочусь.
26 (13). XI. 1937
Дорогой Иван Сергеич
Простите, что пишу на́спех о денежной прозе. Мстислав пишет, что Вы напишете мне об этих загадочных деньгах, по-видимому присланных на мое имя для Вас. Не умею я возиться с этими головоломными чеками! Хочу только просить Вас об одном. Если Вы реализуете их (в случае признания их своими) через мое институтское жалованье, то, пожалуйста, поскорее устройте так, чтобы я к январю не лишился этой суммы, ибо иначе мне не́ на что будет выехать отсюда. Мне надо в январе иметь максимум наличности, чтобы купить билеты. Словом, такое вычитание из моих оборотных сумм 900 fr. для меня дальше января непосильно. Сношения письменные с Парижем по поводу денег требуют здесь не менее 12–13 дней! Я уже пропадал здесь один раз из-за недосылки мне жалованья. И сделал два экстренных и нелегких для меня займа. Это первое.
А второе – просьба о нуждах Мстислава, не личных только, но и хозяйственных. Те гроши, которые я ему оставил, – истощились. Ему надо иметь нечто, чтобы платить по счетам за газ и электричество. Если, в счет квартирных, Вы его снабдите, например, с 1 декабря 250 fr., то будет хорошо.
Здесь сегодня Георгиевский день, а у нас только 13-е Иоанна Златоуста. Мы только завтра заговляемся и в их Рождество, очевидно, разговляться еще не будем. Печально это анархическое разбредание православных. Здесь сейчас то дождь с бурей, то сияющие солнечные летние дни. Деревья только кое-какие начинают терять листья. Картина лета еще сохраняется.
Создалось своего рода будничное белкино колесо. Вертишься и ничего не успеваешь. Еще работы за кусок хлеба кабалят и мешают заниматься делом, т.е. греческим языком. Должен прочитать 3 лекции по-гречески в университете, но – увы! – по переводу. На старости овладение языком за 2 месяца недостижимо!..
Дай Бог здоровья. Время летит здесь для меня очень быстро, и психологически я уже жалею, что, ничего не сделав, должен вскоре возвращаться и уже говорю Вам: до скорого свидания. Но «плоть моя и кости мои» тоскуют о доме, о сытости, о теплоте и чистоте парижского гнезда. Здесь мы во многом себя ограничиваем. И жизнь по-студенчески на старости лет не так комфортабельна…
Поклон от Павлы Полиевктовны. Сердечно Ваш А. Карташев
20. XII. 1937/ 2. I. 1938.
Милые «гречаники», Павла Полиевктовна и Антон Владимирович,
Наконец, собрался написать. Но Вы и не представляете, как мне трудно. Болел, болел. Только на днях чудом выкроил из души рассказ – заработать на Рождестве Христовом331. Мне трудно выкраивать спокойные часы. Много времени берет хозяйство, разбивается весь день. А случившееся (забастовка) 29-го – вызвало все, весь «опыт». И я подумал – бери суму и – в путь, «вечный жид»! Здесь слухи, слухи… и какие рожи! Да здесь – самое гнездышко в случае чего. Хотел, было, метнуться на Карпаты в Обитель, да зима, да даль-то! Зовет к себе в Швейцарию переводчица-друг. Не знаю. Последние дни я в томленье, в смятенье. Только вчера (3-го дня) получил, наконец, по чеку. Это точно, мои, получил все разъясняющее письмо от Р.М. Зи́ле (ученый молодой, рижанин, ныне в Австрии и Югославии собирает по ученым местам материал для диссертации). Получил письмо и от Ильина332. Это – часть долга мне за мои чтения, урываемого с великим трудом. Дали 200 лат –1200 фр. – какому-то отъезжающему в Париж, а он будто бы не застал меня в Париже (это было, должно быть, в сентябре?) и – оказался в Палестине! Может быть, вернется.
Засиделись Вы в античности, но, может быть, и к лучшему. А в доброе здесь не верю. 1 декабря передал Стиве за комнату (в счет долга) 300 фр.333 Завтра дам еще 200. Ивик молодец, tableau d’honneur* и представляется по математике на Concours Général334 (от всей Франции и колоний конкурс) защищать честь лицея Бюффон! Мать укатила за «синей птицей». А Иван Иванович буйствует, и Ивик спасся от него ко мне. Этот идиот грозился явиться ко мне, Ивик примчался на велосипеде в 12-м часу ночи под Новый год, чуть не падал с ног, давал ему капли от сердца. Не знаю, что будет. Мать должна приехать сегодня – с зимнего спорта, где она пробовала выступать по отелям, чтобы заработать. А по-моему – не сидится бабе, – подай ей «корыто»! Жалко Ивика, – чудесный малый.
Все у Вас в порядке, Чичкин – фуа-гра на ножках и обжора не по годам. И – никогда не портит пола, т. к. Стива умеет его вести. Жизнь в комнате для меня трудна, воздуха мало. Мне, должно быть, придется как-то изменить жизнь. Но – как? Не ведаю. Совсем нет времени для работы. А работа – единая отрада. Вышла о Шмелеве книга в Германии (стоит в RM), молодого ученого – доктора Кенигсбергского университета – «Жизнь и творчество…» Очень хвалят335. В Europäische Revue, берлинском толстом журнале – книга января 38 г. – перевод моего рассказа «Cвет вечный» – перевел Артур Лютер. От редактора восторженное письмо. А деньги – не знаю, где получу, – в Берлине? Заплатят фр. 600–700. Приехал я с юга – 30 октября и со 2 по 21 ноября – был болен головокружением, думал – конец. В декабре грипп (3-й, два в Ментоне). Что дальше будет? Может быть, на месяц уеду в Швейцарию к переводчице – там поработаю. Сегодня пишу 6-е письмо, да вчера 4-5. Груды ждут.