425… – Зейлер как увидал карикатуры – ахнул!.. Ведь карикатуристы родятся 1 раз в 100 лет, как кометы… Мад426 перед ней – щенок. А пока – до Подворья. А-у и – аминь. Ваш, исколотый пикюрами**, Ив. Шмелев.
[На полях:] Антон Владимирович, виллу окрестите: «Невыразимая».
22. X. 47.
Дорогие, томлюсь без белых сухарей, а хлеб есть не могу. Хочу написать в Швецию, тому батюшке, который прислал Вам квэке-брод***. Дайте его адрес, и как ему писать. Я ему возмещу расходы, буду посылать международные почтовые купоны. Здесь – нигде не могу найти бискотов*. У Heudeberʹa** – оч-че-реди, до драки! Пожалуйста!..
События… о, мно-го будет, всего. Во мне – муть и – нерешительность. Ну, как Господь внушит. Ваш «Взыскующий – Града» и – покоя для светлого труда.
19. 12. 47. Вечером.
Дорогие друзья, и верные,
Не осудите, если не смогу побывать-откланяться: замотался, – а главное, почти не выхожу, – по околотку, даже, – боюсь в эту собачью погоду застудиться, а мне надо быть в силах, – такое чувство, – бо-юсь захрипеть. А надо выезжать – отдохнуть. Дмитрий Иванович Ознобишин придумал провезти на своей машине, – вот и боюсь «захромать», а дни – близкие. Ох, не укорите. Да и с печкой возня, опять бросили отоплять. Скоро – может быть, к Празднику – расстараюсь написать подробно. О-чень хочу вложиться в основную работу над романом, а в Париже – не могу, тряска. Мечтаю «уйти в себя», чтобы ничто не рассредоточивало. Так что, как видите, – «этапным порядком». Да я напишу…
А пока, – надеясь свидеться! – обнимаю Вас, милые. Много доброго от Вас видел. Вы у меня – на сердце крепко. Привет Стиве. Доброго – в мире – не жду. Хорошо бы очнуться – и с Вами! – в стране Могикан… Помнить надо русскую пословицу: б. и. Б. б.: буки иже Буки буки. Ныне – кругом – бу-ка… Помните, в «Борисе Годунове»: «Вот бука-бука тебя…» Так-то. И еще: старые люди, малосильные, зá-годя приходят – в церковь ли, в Крестный ли ход… Помните? Ну, молодец – одна голова… он и за конёвий хвост уцопится. Ваш Бурдон***.
21. I. 48.
Дорогие, милые друзья, Павла Полиевктовна, Антон Владимирович, – существую!427 и… все эти дни был в нерешительности: не вернуться ли? Тянул привычный уклад, квартира, многое. По характеру своему, я – «трепыхалка». Многое здесь мне не по душе. Но здесь покойно. А все почти пишут мне: нет, не возвращайтесь… В Париже не было молока, белых сухарей… – и это, между другим, гнало меня. Куда и когда – дальше… не знаю. Вы скажи́те: чего надо ждать? – в ближайшем будущем? – Я знаю, как Вы всматриваетесь в события. А я… я слишком восприимчив, личен! Выкатился «колобок» – ка-тись! Сил-то мало, старость… куда уж тут странствовать! Но в Париже я не мог сосредоточиться – завершить последний труд – «Пути…» – и вот в пути, – вернее – на распутье. Так, должно быть, и кончусь – «на пути»…
С Иваном Александровичем еще не виделся: далеко, дорого. А жизнь здесь – страшно дорогая, не могу привыкнуть. Устроился пока, очень сносно, очень экономно, но… выйдет не менее 300 швейцарских фр. в месяц. Потянуть могу месяц-другой… А дальше… – мрак, неведомое. Не могу я, не мог не быть «на своих ногах»! Ген. Ознобишин очень внимателен, но я не могу быть бременем. И то – 3 недели жил на его счет. А pension его – 15 фр. в сутки! Безумие…Я все время как бы в пустоте… – скверное чувство. Эта страшная неприкаянность! И нервами поразбили, – боюсь, очень, – ну, заболею! Многое вынудило меня сдвинуться из Парижа. Без молока… и – всего жди! В газеты не гляжу… – жуть. Как бы хотелось прочитать Вашу лекцию – «Правда веры и правда науки». Где бы достать? Если бы прислали!.. Чую, – важно это для всех! Ваша книга, для меня, – правда и – благоговение. Сколько дикого в статье еп. Нафанаила428! Отлично сделали – так ответить. Вопрос – огромный, универсальный. И я знаю, как Вы глубоко его взяли… – чую.
Отвратительна статья François Mauriac’а в Figaro! «Ответ» Лазаревского – довольно куцый429. Не так бы надо. Только два русских человека могут дать отпор: Вы – и Иван Александрович. Да вот – негде!
Какие парижские новости? – по «злобе дня сего».
Я еще не решил, как мне дальше: через Париж – или прямо, минуя. Иван Александрович советует второй путь430: лететь к мореплавателям… а там – «плыви мой челн…»431 Надо, надо бы встретиться с ним, да… «капиталы не дозволяют». А он все полеживает, переутомлен. Хороший человек о. Стефан Тимченко432. Получил от него посылки – или через него? – и письмо, – отвечу.
Получил дикое (но очень почтительное) письмо, заказное, avionʹом из Норвегии, от одного русского моряка, должно быть, большевика, по поводу моей статьи «800-летие Москвы»433. Что-о он накрутил!.. – невообразимо. И – «родной привет от Москвы! Идите же в ногу с родным народом!» Тема его (?) – «все мозг, ум, а не чудо!» И к «мозгу» присчитал даже прп. Сергия, которого называет «отче Сергие» – в именительном падеже. Письмо – дикая, всяческая безграмотность, – даже страшно! Как вывернуло мо-зух! Редкий образчик тьмы. И все же чувствуется, что его – зацепило. Просит ответить… но что я могу такому отвечать?! Столбу. Бес-полезно. Он все же с кусочком «сердца»… и, может быть, наиболее грамотный. Все в нем перемешано. Ну, и наследство же оставит советчина! Излечить нельзя, целое поколение – выпало из жизни России… У-жас. Бедная Россия.
Какие Ваши планы, при возможностях? Совсюду слышишь – «если бы уехать!..» Как это все всем портит. Не верю в возрождение Европы без «операции»: нонсенс. Неужели и тут – пропустят момент? Те не пропустят. Тогда, годов через 2–3, – про-щай! Во всяком случае, Европе – конец. И роли переменятся (ярлыки!): Европа – Новый Свет, Америка – старый. А там… – и всякий свет погаснет. Бездна – и Дух Божий носяшеся над… Отпишите! Целую Вас, милые. Иона во чреве китове.
24. II. 1948.
Дорогой Иван Сергеевич!
Должник пред Вами неоплатный. Ни на рождественское Ваше (6.I), ни на другое – большое (21.I) не собрался ответить. Жизнь переполнена работой и заботой нашего муравейника. Не продохнуть. 14 лекций, а иногда и 18 в неделю! В 73 года это истощает! Почитать некогда, а так хочется читать! А уж до писания – до самого тяжелого и чуждого мне дела – и руки не достают… Может быть, надо бы экономить каждый день по 1 часу на утренях и литургиях. Но без этой влаги не могу, засох бы и впал бы в ту скуку, которая Вас томит и пугает. А это «вечное повторение» молодит и никогда не надоедает, как хлеб, как чай, как картошка – царица овощей… Конечно, человек плотян. Все это хорошо ладится в тепле, в «своем углу». Поэтому разделяю Вашу тоску о «своем угле». Что же? Раз Вам угол найдут, дерзайте, летите скорее, не скупитесь на дорогу, все равно тут, в Швейцарии, впятеро больше проживете. Я бы предпочел пароход и дешевку, но я особенно наслаждаюсь канителью путешествий. Павла Полиевктовна разделяет со мной эту бескорыстную и детскую забаву авантюрой путешествий, самой процедурой их, чувством освобождения, сказочной переменчивостью картин, развлечением походной пищи и питья. Все это молодит и радует. Очень хорошо, что Вы там будете недалеко от монастыря, от богослужений. Но… все беру под сомнение и для Вас, и для кого угодно, только потому, что всем там командует еп. Серафим (Иванов)434 – целый аккумулятор деловых добродетелей и заслуг, и все-таки тяжелее его, как живой личности, я никого не припомню. Излучающаяся из всех пор его души активистская грубость так наивно-назойлива, что все может отравить. И захочется бежать: «изведи из темницы душу мою». Это невесомое, но в жизни – самое главное. Без невесомого воздуха свободы нам жить уже нельзя. Только в этом (но очень важном!) пункте мои сомнения за Вас. В остальном мое воображение рисует для Вас Америку как омоложающую встряску. Таковы были мои переживания 1938 г. Но это было уже 10 лет тому назад!
И на счет «событий» тоже спокойнее там. Тут у меня, после всех ошибок и просчетов, нет рациональных доказательств для убеждений других. И Вам ничего не буду обосновывать. А просто поведаю интуицию, которой живу. Мое чутье переживаю как оптимистическое.
Грядет неизбежная война. И скорая – в эти два-три года. Обе стороны идут к ней волей-неволей. Начнет (= вынудит), конечно, Совдепия. Демократии не способны на начало: их народы обмануты гипнозом миролюбия. Но «генералы» подготовили все, чтобы «дурак»-народ мгновенно, как конь, взвился на дыбы. И – сокрушающая техника молниеносно («атомная» война и не может быть иной) раздавит Кремль. Народ его на этот раз эффектно покинет. И в будущем Нюренберге его будут судить и вешать вместе с патриархом Алексеем включительно…
Хуже до этого момента, ибо «недемократично» замахиваться палкой на разбойника. А потому, по этике мировой керенщины, конечно, все сроки для превентивных мер будут упущены. «Им» сдадут и предадут всех: предали «власовцев», миллион D.P., Польшу, королей Сербского и Румынского, Михайловича; предают тепер