463. Износил Израиль заветы Моисея и пророков, промотался, поработился, обнищал, пока на ободранном корню не пробился новый, духовный отпрыск (йонэк, назэф, цемах) евангелия. И исполнилось сказочное обетование Аврааму: как песок морской многочисленное потомство – «из камней Бог в силах создать…»464
Но… прошлое становится не просто (по наивно-зеленому изречению) «мило», а оно перерабатывается в благородное, праведное, святое, прекрасное. Как? Где? – В лаборатории человеческого духа, сознания. Человеческое сердце и память производят удивительно безошибочный отбор всего высокого и с брезгливостью неглижируют низкое. В этом остаток неразрушенного еще «образа Божия» в человеке, благородство его природы в противоречии с ее греховностью. «Образ Божий» находит, отбирает и лобызает в прошлом (а когда он просветлен духовной жизнью, то и – в настоящем) все высшее и ценное, красоту, не истлевающую от времени, – «икону» лиц и событий. Это – врожденное «иконопочитание». И как же еретично иконоборчество!! В этом грех и провал нашего старомодного западничества: Герцена, Тургенева, Милюкова… На «иконы» нечестиво восставать, неблагородно, minimum – это моветонно, вандальство.
Самая убедительная для меня «икона» Святой Руси и самая тяжеловесная – это иконостас Успенского собора. Иконостас вместе с его столпостенами и куполом. Как серьезно! до страха! Какая теснота и полутьма! Какой принудительный подгон ввысь – на крыльях иконных гигантов: на горбах Предтечи, апостолов и святителей. Вы – приперты к стене, отступления нет. Под ногами – «адовы медные врата», над головой проблеск и обетование Рая, но далеко-далеко до него и трудноскорбно-слезно, но пленительно-свято для сердца! Ведь это адекватно тому мистическому Богопознанию, которого достигла наша старушка-Москва. Это – законченный кристалл. Это духовно неповторимо. Это естественно для нас любить, принять в душу, опереться на это, но идти и творить дальше, чтó нам заповедано. А эту заповедь, это призвание надо уметь разгадать. Ведь мы не музейщики при старине, не закованы в наш «ветхий завет», а призваны к нашему «новому», к нашему мессианству, к вечно «обновляющейся яко орля юность» новой Святой Руси, очевидно не на путях Герцена и Милюкова, а на путях, где еще бессильно духовно (но богатырски-смело) барахтались и Гоголь, и Достоевский, и даже такой гениальный скопец Православия, как Хомяков. «Новое слово» (славянофилов) и даже «новое откровение» (В.А. Тернавцев465) придет в свое время из Святой Руси. И в этом предчувствии вся радость надежды, «чаяние утехи Израилевы» в нашей непритычной эмигрантской старости и оптимизм «ныне отпущаеши». Мне грустно, что я уже не дождусь, но мне спокойно и радостно, что это будет.
Вам не подобает унывать. Пред Вами цветится «умная» красота Святой Руси, в ее чудесах Преображения. Прекрасен в благородном иконном преображении: и маленький быт, и жизнь общественная и государственная, и даже крепостное право, и культ царей и императорской России, – все в сублимированном, энтелехийном, освященном благообразии. Вы в «Лете Господнем» сами дали в этот иконостас большую местную икону. Это – «непобедимая победа». Это вновь подымет душа народная. Не насытят ее маленькие политические термиты. Это пыль, которая легко стряхнется. Она давит лишь в минуты безвременья. Таковы наши серые дни.
Но секрет не в реставрации старины, а в силе творчества, не «бердяевского», а святого и праведного, в силе пророчества, – благодатного, от Духа Святого, а не от кабинетной выдумки. Но когда оглянешься на ветхозаветную апокалиптику, то, пожалуй, благословишь и слепые гадания, и бреды о желанном и несказанном грядущем. Лишь бы не унывать от скуки повторений только старого.
От всех нас троих Вам сердечный привет, поклон и поощрение: жить и творить, невзирая на безумие «бомб».
Мстислав в первый раз после каторги плена имел вакации. Первобытно доволен.
Храни Вас Господь! Ваши А. и П. Карташевы
[На полях:] P.S. Послезавтра возвращаемся домой.
21 (9). V. 49 г. Воскресенье и Николин день
Дорогой Иван Сергеевич!
Заглянул в Устав насчет Отдания и вижу, что утреня и обедня полагаются обыкновенные (для периода Цветной Триоди466), но воскресные. А по воскресеньям за утреней (= всенощной) поём полностью канон пасхальный и читаем на 1/3 канон Цветной Триоди и на 1/3 канон святому. Так же положено и на Отдание: 1) канон Пасхи – на 4, 2) канон Триоди на 4 и 3) канон святому на 4. После канона светилен пасхальный («Плотию уснув») на первом месте. «На хвалитех» стихиры Пасхи («Да воскреснет Бог»), но на «Слава» вставляется святому467.
Итак, кроме пасхального канона общий порядок обыкновенный.
В подворско-академическом быту с утра это день (1 июня, среда) будничный. Следовательно – вечерня накануне в 6 часов вечера (со стихирами Пасхи «на стиховне»), а в среду утром в 7¼ часов утреня Отдания, и в 9½ обедня.
––
Хорошо, что «интеллигентский» фельетонист (С. Яблоновский), вопреки интеллигентскому шаблону, пред Вами преклонился. Хоть на старости лет признал, что «народничество» не исчерпывается редакционной кружковщиной. Это симптом Вашей победы и по всему фронту вообще.
––
Вы жалуетесь на отсутствие сейчас энергии. Мне кажется, Вы привыкли с Вашими диетами слишком мало есть. Я помню под немцами по нужде я тоже, на диво себе, довольно терпеливо привык мало есть. В результате – три обморока, неожиданных и безболезненных.
Больше ешьте! – вот мой вывод. И энергии прибудет. Худы вы чрезмерно.
А редкие древнеславянские слова выписывайте. Потом справимся.
––
На 26 июня – воскресенье «Всех святых русских» – Епархиальное управление устраивает у нас на Подворье днем от 4 часов преимущественно для юношеских организаций молебен (соединенные хоры – около 100 человек!) и две речи (недолгие, по полчаса): одна «О русской святости». Оратор пока еще не установлен или мне не известен. А вторая речь – моя «Св. Русь и Великая Россия». Ни писать, ни шлифовать ничего не буду, некогда, а так вольно «поговорю», как на митинге. Если день будет вёдренный, то, вероятно, будем под открытым небом, как бывало до войны.
Будьте здоровы.
Кланяемся. А. и П. Карташевы
20. 7. 49.
Милые мои, Павла Полиевктовна и Антон Владимирович!
Известите, когда отбываете: хотел бы повидаться. По téléphone’у вызывать хлопотно, да и непривычен.
7.VII. воротился из Женевы, завален корреспонденцией, и надо воплотить статью о Достоевском: в уме готова. Надо заработать. Может быть, поеду в Голландию (лень идти в консульство за визой). Ольга Александровна обещала заехать и забрать меня. Может быть, окажусь в Basses-Pyrénées*, у Cambo**, почти в Landʹах.
Найдется, о чем поговорить с Вами. Привет от Ив. Шмелева, любящего Вас.
[Приписка:] В Женеве прошло мое «Слово о Пушкине» – знатно, кажется. И покормили, и чуть деньжонок дали, за всеми расходами. Пробыл с 28.VI. по 6.VII. вечер. Забыл рукопись (!!!) – и пришлось валять голым, но… и не заметили: Пушкин у меня в кармане.
11/24. VII. 1949 г. Ольгин день.
Дорогой Иван Сергеевич!
Ваша открытка от 20/7. VII. дошла до нас здесь. От С.М. Серова узнал в свое время, что Вы выехали в Швейцарию, и потому не черкнул Вам до отъезда, вообразив, что в Швейцарии Вы поживете долго.
В этом году усилились уехать раньше, чтобы использовать жилище при церкви, ибо с сентября оно навсегда занимается церковником. Наше устройство тут кончилось. В этом году уже восстановлен газ, и для нас это верх комфорта. В остальном – жизнь «кемпинга».
Если начнете путешествовать, дайте весть о Ваших передвижениях.
Сегодня Ольгин день – память Ольги Александровны. И день моего рождения. «Стукнуло» 74.
С концом учебного года очень устал. Здесь целую неделю лежал пластом. И Павла Полиевктовна выехала из Парижа больная. Тоже едва отлежалась. Опухоль с лица сошла. Полегоньку купаемся. В церкви подпеваю на клиросе. В церкви поправлен пол. Понемногу украшается новыми иконами.
Митрополит Владимир на днях приедет сюда отдохнуть. Священник будет держать его на запоре от посетителей на своей Villa Innominata.
Стива здесь с нами. Он горит на солнышке безжалостно. Из эфиопа превратится в негра.
А над миром тяготеет туча. Не может не разразиться. Люди бессильны. Творись воля Божья.
Будьте здоровы. Сердечно Ваши А. и П. Карташевы
3. 9. 49.
Дорогой Антон Владимирович,
Пишу наобум, куда-то засунул Ваше письмо из Ментоны, да Вы не иголка, – найдут! Живете в Крезовых местах, – отлично. А я влачусь. Больше месяца писал, для цюрихского издательства Manesse, статью–«послесловие» к новому изданию «Идиота» – о романе и о Достоевском468. Трудности непомерные: «Идиот» и для автора был неясен. Я больше году читал и его, и о нем, думал – в неделю воплощу, ан глядь… чуть не одурел. 25 машинных страниц! – ибо мне на сей раз издательство предоставило право: сколько хочу. Успех Чехова469 так повлиял, где был мой «нахворт»*. И тут меня схватил недуг, бессонница, катар желудка со всеми «запорами», полное отсутствие аппетита. Совсем ослаб. Слава Богу, 22 августа отослал работу, – день-ги нужны! Так я и не отдыхал. Все в разъезде, один и один. Выпитый работой, я все же рекордно (никак не думал) написал для сентябрьского «Возрождения» большой рассказ «Приволье»