* 15 000 фр. Квартирный налог 10% – 3000-3300. Приблизительно – без платы консьержке – около 60 тысяч фр. – 56-57 тысяч –? Это точно, по документам. Юлия Александровна нарочно ездила к gérant** за справками: будет прибавление каждый terme, согласно новому закону, но, сказал он, «немного». Это «немного» потому он и называет «немного», что главная прибавка была сделана при введении закона, несколько месяцев тому назад. Теперь, возможно, будет увеличение нормальное.
Как я благодарю Вас, дорогие! – слов не сыщу.
Это счастье, что я давно (11 лет) занимаю квартиру: ныне маленькая отельная нора стоит не менее 7000 в месяц (для новых).
Обнимаю Вас обоих. Ив. Шмелев.
Канун Сочельника. 6. 1. 50.
Дорогой Иван Сергеевич!
Еще раз с Новым годом и Рождеством Христовым!
Уже пропели и трипеснец «К Тебе утреннюю…», и «Волною морскою…», все по подобию страстной. Завтра за утреней снова. Царские часы, вечерня, литургия Василия Великого (даст Бог, причастимся!). Вечером «С нами Бог». Поём Кастальского (это теперь гордость русской церковной музыки, как некогда Турчанинов).
Прилагаю письмо о. Д. Чубова в качестве приятной вести к празднику.
Мы (и я в частности) делаем усилия к церковному объединению. Но про себя я пессимист. Эту вину митрополита Антония, «самодурно» расколовшего церковь, нам не исправить. Все вздыхают, но покаяться никто не хочет.
Я уже написал две вещи, чтобы выполнить мой долг. При свидании скажу.
В апреле, вероятно, поедем в Швейцарию, на свидание с Анастасием.
Праздничные дни нас подавляют и поглощают. Не скоро к Вам вырвемся; с 10 по 13 января я уезжаю в католический монастырь на конференцию с католиками на специальную тему: «Об исхождении Святого Духа» (filioque).
Желаем Вам скорейшей возможности прогуливаться в церковь. Ваши А. и П. Карташевы
Пятница. 31. III. 1950
Дорогой Иван Сергеевич!
Как здравствуете и живете? Не имеем сил повидать Вас: чувствуем себя буквально раздавленными нашей поденщиной. Время летит ужасающе быстро. Не будет у меня ни страстной, ни Пасхи. Раздавлен и замучен докладом для немцев: уезжаем в субботу на Пасхе во Франкфурт. Мне лично это не нужно: тяжкая повинность для Богословского института. А там срочное приготовление к 25-летнему юбилею Академии: 30 апреля. Лишь после этого – «изведи из темницы душу мою…» Наказание за грех «неспешки» в 1-ю половину учебного года!.. Мучаюсь. Отравил себе Пасху.
Пишу Вам по поводу приставаний ко мне нашей библиотеки. За мной числится: еп. Феофана «Письма о духовной жизни». Года два тому назад я брал. Но сейчас у меня нет. Не давал ли я Вам?
Павла Полиевктовна переобременена сложной письменно-бюрократической работой по своему обществу, не говоря о возне с самими тряпками. Домашние дела остановились. И помощь мне письменная тоже. А усталости в 10 раз больше, чем в молодости…
Желаем Вам укрепиться и возвеселиться к Светлому Христову Воскресению. Ваши А. и П. Карташевы.
Письма митрополита Анастасия (Грибановского) И.С. Шмелеву 1928–1950 гг
Критика Русского Зарубежья делилась на рьяных защитников Шмелева и тех, кто относился к писателю с явной иронией. Среди первых наиболее значительной фигурой являлся философ И.А. Ильин, а ко вторым принадлежал самый яркий критик эмиграции Г. Адамович. Близкий последнему идейно Глеб Струве в своем итоговом труде «Русская литература в изгнании» соглашался с мнением о Шмелеве, как о писателе, не знающем меры, нарочитом, с недостатком общей культуры. Вместе с тем, критик признавал достоинства «Лета Господня» и «Богомолья»: «Здесь полное раздолье вкусу Шмелева к плотной и густой бытовой вещественности и его умению изобразить ее» (Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Москва-Париж: Русский путь, 1996. С. 176). Эта сторона шмелевского дарования привлекала ценителей московской старины, в описании которой писатель не имел себе равных.
В конце 1928 г. Шмелев получил письмо от епископа Анастасия (1873–1965), выражавшего свое восхищение очерком «Царица Небесная». Шмелев был польщен таким вниманием со стороны духовного лица, о чем сообщил Ильину: «Да, я от Анастасия Иерусалимского, которому Вы посвятили великую Вашу Песнь Православию, получил на днях письмо (я его, Анастасия, не знаю и не знал). За Царицу Небесную прислал мне благословение и доброе письмо, – оно меня растрогало. Напишу ему» (Ильин И.А. Переписка двух Иванов. 1927–1934 // Ильин И.А. Собр. соч. М., 2000. С. 119). Так завязалась многолетняя переписка между Шмелевым и Анастасием. Сохранилось 26 писем митрополита Анастасия (Грибановского), с 1928 по 1950 гг., самые содержательные из них относятся к довоенному периоду, когда Шмелев создавал «Богомолье» и первую часть очерков для книги «Лето Господне».
Ответные послания писателя архипастырю были утрачены. С творчеством Шмелева Анастасий мог познакомиться по рекомендации Ильина, но, скорее всего, его привлекла тема очерка «Царица Небесная» и сочность красок, потраченных писателем для обрисовки подробностей молебна перед Иконой Иверской Божьей Матери. Анастасий относился с особым вниманием к богослужебной практике (правильность, уставность совершения церковных служб), его называли, наряду с митрополитом Антонием (Храповицким), «великим мастером богослужебной красоты» (Архиеп. Киприан (Керн) Из воспоминаний: митрополит Антоний (Храповицкий) // Архиепископ Антоний (Храповицкий): Избранные труды, письма, материалы. – М.: ПСТГУ, 2007. С. 810).
Он родился в один год Иваном Сергеевичем и был приятно удивлен этим обстоятельством, изучив биографию Шмелева. Детство свое он провел в селе Братках Борисоглебского уезда Тамбовской губернии. Будущий епископ, а затем митрополит происходил из священнической семьи и пошел по стопам отца, закончил Тамбовское духовное училище и Духовную семинарию. Успехи в учебе позволили ему поступить в Московскую Духовную Академию, куда его направили на казенный счет. В то время Академию возглавлял Антоний (Храповицкий), с которым Анастасию предстояло тесно сотрудничать в эмиграции. Неоднократно Анастасий в письмах Шмелеву с большой теплотой вспоминал свою Alma Mater, повлиявшую на всю его дальнейшую судьбу. Именно там ему удалось проявить свои способности, его заметил митрополит московский Владимир и оказывал ему покровительство. Продвижение по «служебной лестнице» происходило стремительно: Анастасий после академического курса был пострижен в монашество и назначен помощником ректора, затем становится инспектором Вифанской духовной семинарии, а через десять лет, в 1901 г., он уже возглавляет Московскую Академию с возведением в сан архимандрита. Время Первой русской революции 1905 г. приносит Анастасию новое высокое назначение: митрополит Владимир приближает его к себе и рукополагает во епископа. С 1906 по 1914 гг. Анастасий исполняет обязанности викария Митрополита Московского. На него возлагаются обязанности по устройству церковных торжеств. Его стараниями были отмечены три события: прославление святителя Гермогена, столетие Бородинской битвы и 300-летие дома Романовых. Им продумывалась каждая деталь, здесь пригодился его дар организатора, вникавшего даже в мелкие подробности, касающиеся обстановки торжества. Эти детали и подробности московских празднеств Анастасий находил у Шмелева в его очерках «Лета Господня». Некоторые подробности о той поре своего служения викарием, он приоткрыл в очерке, посвященном памяти великой княгини Елизаветы Федоровны. Анастасий удивительным образом умел сходиться с людьми и приобретать уважение; так он снискал благоволение к себе со стороны родной сестры императрицы, хозяйки второй столицы, т. к. она ратовала «за сохранение наиболее ценных бытовых обычаев и преданий, которыми так богата была жизнь старой, любимой ею Москвы». Анастасий передает малоизвестные обстоятельства работы одной из юбилейных комиссий. Предстояло отметить столетие Отечественной войны: министр Двора настаивал на том, чтобы после посещения Бородина Государь проследовал в Земский Кустарный музей, и это стало бы центральным московским мероприятием. «Другие же поддерживали, – вспоминал Анастасий, – выдвинутое мною предложение о том, что этот искони священный для России день Св. Александра Невского был ознаменован совершением торжественного благодарственного молебствия на Красной площади, что естественно вызывалось ходом юбилейных празднеств и самим характером исторического жертвенного подвига русского народа, совершенного им под осенением Церкви 100 лет тому назад» (Архиепископ Анастасий (Грибановский) Светлой памяти великой княгини Елизаветы Федоровны // Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в литературе русской эмиграции. Т. 1. / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. – М.: «Русскій міръ», 2003. С. 530). Но церемониймейстеры не хотели отказываться от своих планов, тогда Анастасий обратился к Елизавете Федоровне, и та лично хлопотала перед Государем о разрешении молебна. Впечатление от этого богослужения оставило след в сердцах многих москвичей. О нем сохранились свидетельства очевидцев: «По его почину, в 1912 г. было совершено молебствие, в присутствии Государя и Его Семьи, не в храме, а на особом помосте, воздвигнутом на Красной площади. Торжество прошло с большим подъемом и в полном порядке. Ликовал народ, имея возможность видеть Помазанника Божия, участвовать в общем молении. Радовался Царь, лицезревший несметное множество любимого народа, слившегося с ним в молитве за Россию» (Тальберг Н. Блаженнейший митрополит Анастасий // Русская жизнь. 1965. 18 авг. С. 4). Не только великая княгиня оценила Анастасия; его обаяние распространялось и на Николая II, знакомство с которым произошло еще в 1903 г., когда Государь приезжал говеть в Москву, на Страстной, и причащался из рук тогда еще епископа Анастасия в Успенском соборе.
По словам биографа Анастасия Н. Тальберга, у владыки было редкое качество, делавшее порой незаменимым его на общественной работе и одновременно заставлявшее ему доверять: он «на всю жизнь сумел сочетать строгое монашеское житие с церковно-общественной работой» (там же). К нему тянулась русская интеллигенция: «Образованные люди, общаясь с умным, всесторонне образованным, доброжелательным, всегда спокойным епископом, получали большое удовлетворение от этих бесед» (там же).