найти и нужную тему для разговора, и нужный тон. <…> Владыка поражал широтой своего кругозора, обширностью своих интересов. Он, в частности, прекрасно понимал и знал русскую словесность и, например, его слово на панихиде по И.А. Бунину отличалось тонкостью понимания этого писателя и замечательной художественной выразительностью» (там же).
Его сравнивали со святителем Филаретом Московским, которого сам Анастасий очень почитал. Сравнение вполне оправданное, поскольку владыка испытывал пристрастие к художественному слову, наблюдал за литературными новинками. После Второй мировой войны в переписке Шмелев обращается к нему с просьбой написать о Пушкине или дать разрешение использовать его старую работу о великом поэте (см.: письмо № 19). Переселившись в Америку, Анастасий устраивал в Нью-Йорке религиозно-философские собрания, тематика зачитанных там докладов отличалась большим разнообразием, в частности один из докладов был посвящен роману Пастернака «Доктор Живаго». Оценка написанного Шмелевым производилась Анастасием крайне осторожно, он не внедрялся в душевный и художественный мир писателя грубо и настойчиво. «Он обладал удивительной способностью спокойно, снисходительно и благожелательно, из окна своей монашеской кельи, смотреть на суетный и грешный мир» – заметил почитатель и друг Анастасия Г. Месняев (там же).
Шмелев незадолго до приветственного послания к нему Анастасия в письме Ильину изложил свой взгляд на проблему пастырства, раскрыл свой идеал духовного водителя: «Лоск мне всегда претил и разбитые сапоги сельского батюшки, простака-батюшки, мужицкие сапоги, измоловшие сотни верст проселков по грязище, – куда мне милей лакированных ботинок какого-нибудь сладкоглаголивого о. Георгия Спасского, когда он ездит внушать разбитым овцам о правильности действий Ев-логия…» (Ильин И.А. Переписка двух Иванов. 1927–1934 // Ильин И.А. Собр. соч. М., 2000. С. 105). В этих словах писателя прочитывается неприязнь к излишней светскости и начетничеству. В отличие от многих пастырей, с кем приходилось писателю столкнуться, Анастасий поразил его своей глубиной и чутким обращением с его ранимой натурой.
Приглашая писателя посетить Святую Землю, Анастасий надеялся, что у Шмелева родится серия очерков о паломничестве ко Гробу Господню. Уговаривая Ивана Сергеевича на этот проект, он приводит в пример Бориса Зайцева и его путевые очерки о посещении Афона. Шмелев намеревался прикоснуться к самым главным христианским святыням, но эмигрантская стесненность в средствах во многом явилась причиной отказа осуществить хлопотную для него поездку на Восток. Ему оставалось, как своему герою Горкину, завидовать банщице Домне Панферовне, привезшей из Палестины «апостольские туфли». Вместо этого дальнего путешествия Шмелев мысленно отправился в далекие годы своей юности. У него созрела идея переработать свои давние очерки о путешествии на Валаам. С предложением о напечатании серии этих валаамских странствий он обратился к настоятелю монастыря преп. Иова Почаевского будущему епископу Серафиму (Иванову), под патронажем которого находилась типография и газета «Православная Русь». От него Шмелев получил очень строгие указания, как ему следует исправить прежний текст и не совершать ошибок Б. Зайцева, которые тот, на взгляд взыскательного монаха, допустил в очерках об Афоне. Иван Сергеевич был задет цензорскими требованиями своего издателя. Посетив Прикарпатскую Русь в 1937 г., он останавливался под гостеприимным кровом обители Иова Почаевского, отдыхал там несколько недель и в следующем 1938 г. и вынес неприятные впечатления о владыке Серафиме, показавшемся ему слишком грубым.
Опытный глаз Анастасия подмечал ошибки, погрешности относительно церковного устава, совершенные Шмелевым в очерках «Лета Господня». Митрополит тактично указал писателю на неточности, допущенные им в очерке «Крещенье»: «Позволю себе сделать одно технического свойства замечание: во время великого богоявленского водоосвящения не поется: “Спаси, Господи, люди Твоя”, а тропарь праздника “Во Иордане Крещающуся Тебе, Господи”. Не возглашается также и многолетие. Это, конечно, не существенная подробность, которая останется для многих незамеченной, но я сообщаю ее, однако, к Вашему сведению, на случай, если бы вы захотели воспользоваться этим указанием для последующих изданий “Лета Господня”» (письмо № 11). Когда Шмелев правил очерки для объединения их в одну книгу, он внес исправления согласно рекомендации Анастасия.
Предвидя сложности, которые могут возникнуть с напечатанием глав из романа «Пути небесные» в «Православной Руси», Шмелев, по его словам, отказался от своего намерения предложить их на просмотр владыке Серафиму. Отрывки из «Путей небесных» он так же, как и свои очерки «Лета Господня» печатал в газете «Возрождение».
Тема романа о судьбе послушницы, бежавшей из монастыря в любовницы к инженеру-атеисту, имела характер скандальной хроники и не подходила издательству при монастыре. Парижская критика в лице Г. Адамовича встретила выход первого тома «Путей небесных» настороженно. Прежде всего, внимание было заострено на замысле писателя: «Шмелев строит духовный мир, как бы подводя какую-то духовную “базу” под бытовые нагромождения» (Адамович Г. Литературные заметки: Ив. Шмелев. Пути небесные. Роман // Последние новости. 1937. 13 мая). Религиозность произведения («ни о чем, кроме любви и греха, кроме борьбы темных вожделений с чистейшими порывами, в книге не говорится») убеждала лишний раз Адамовича в ограниченности шмелевского кругозора. Иного мнения придерживался П. Пильский, чья рецензия появилась в газете «Сегодня». Он поставил писателю в заслугу то, что отталкивало Адамовича: «Здесь нет полуслов, нет недомолвок, два разъема мира, – земной и небесный…» (Пильский П. Безгрешная грешница // Сегодня. 1937. № 23. 23 янв. С. 3).
В литературных кругах роману должного внимания не оказали, даже Ильин, несмотря на всю свою дружескую симпатию к Шмелеву, отнесся к «Путям небесным» холодно. Но существовал еще и рядовой эмигрант, «взахлеб» читавший «Пути небесные». Иван Сергеевич в письме Ильину говоря об этом успехе, выделяет среди одобривших роман митрополита Анастасия: «Дамы и девицы (особенно дамы!) – шлют письма и при встречах допытываются (ужас?!) – что дальше с… Вагаевым, с Даринькой..! Хотят одне и одни, чтобы сдалась (большинство!), другие – о, сохраните ее!.. И я не знаю, что же все это?! Я не думал писать авантюрно-бульварного романа. Митрополит Анастасий приветствовал, что я – “об искушениях” – ?! Генералы и военные вообще одобряли Вагаева, требуют, чтобы я скорей дотащил Дариньку до… Черт знает! А я им – старцев! Все это меня нервит» (13 апр. 1936) (Ильин И.А. Переписка двух Иванов. 1935–1946). Шмелеву льстило читательское внимание, но непонимание обывателями самой сути его произведения приводило в тупик, он сомневался, стоит ли продолжать свою задумку о духовном романе или бросить. Его ободрило сказанное слово поддержки со стороны митрополита Анастасия. Это было не обычное благожелательное напутствие на дальнейшее творчество, на создание произведения в жанре духовного романа. Анастасий поставил вровень с беллетристикой свои богословские труды, исследования, касающиеся религиозной этики. Для него оказалось легко сопоставимо то, что делает Шмелев посредством образов, с учительной церковной литературой. Анастасий искренне радовался возможности идти в одном направлении художнику и духовному наставнику. Он пишет Шмелеву: «Замечательно, что у нас с Вами оказалась общая тема для исследования именно о монашеских искушениях. Я занимаюсь этим предметом в другом, еще не увидавшем света, своем небольшом труде» (письмо № 17).
После избрания Анастасия главой РЦЗ обязанностей и попечений у него прибавилось, что способствовало прекращению переписки. Только по окончании Второй мировой войны Шмелев получил короткие послания владыки. В основном, они принадлежат к 1948-1949 гг. и не настолько содержательны, как довоенные письма. Анастасий посылал их из Мюнхена. Только в 1950 г. он отбыл в США вслед за большей частью своей паствы.
Спад, произошедший в переписке, не означал, что интерес к Шмелеву у Анастасия пропал, он продолжал следить за его творчеством, оказывал поддержку, был готов поспособствовать в получении американской визы, чтобы Шмелева приняли в Свято-Троицкий монастырь, как деятельного сотрудника в деле духовного просвещения. Шмелев надеялся написать об истории Троицкого монастыря в Джорданвилле, о тамошних подвижниках благочестия. Но планы эти не осуществились.
Письма митрополита Анастасия публикуются впервые по фотокопиям с разрешения, полученного от Российского фонда культуры в 2007 г.
Иерусалим, Русская духовная миссия, 3 декабря 1928 г.
Милостивый Государь!
Я не имел до сих пор удовольствия встречаться с Вами лично, но то сродство духа, которое ощущаешь в каждом письме, выражающем наши лучшие мысли и настроения, дает мне смелость обратиться к Вам. Я хотел поблагодарить Вас от всей души за Ваше художественное описание встречи «Царицы Небесной»1, глубоко тронувшее мое сердце.
Вы воскресили во мне лучшие воспоминания, связанные с Москвой, где я провел более 29 лет2. Это приблизительно была та пора, которую Вы нередко живописуете в Ваших чудных рассказах. Только тот, кто непосредственно погружается в стихию несравнимого ни с чем, московского православно-народного быта, может оценить в полной мере красочную изобразительную силу Вашего пера.
Я много раз лично принимал участие в служении этих торжественных молебнов со «святыней»3 и потому каждая строка Вашей повести заставляет трепетать мое сердце. В Вашем, написанном с натуры очерке, дорога не только красота гармонической формы, но еще более красота питающего его изнутри чувства и настроения, что придает ему печать истинной поэзии.