е воспоминание об этом благолепии.
Их идеал – подлинно «царство звериное», где должны быть угашены все высшие запросы духа. Будем надеяться, что наступивший год принесет, наконец, нам добрую весть о полном разрушении новой Вавилонской башни и возвратит нам чистый аромат недавнего прошлого, который мы все с удовольствием вдыхали из Вашего произведения.
Да благословит Господь и для Вас наступившее лето своими милостями, прежде всего, здоровьем и непоколебимою бодростью духа и такою же верою в возрождение Православной России.
Простите, что пишу Вам с некоторым запозданием, но я всегда опасаюсь без нужды расхищать Ваше время, отпущенное нам столь ограниченною мерою.
Если это уже не поздно – разрешите принести Вам мои душевные приветствия с 35-летием Вашей литературной деятельности.
Из Вашей биографии я узнал, что мы родились с Вами в одном году и что московские наши дни во многом шли так сказать параллельно, ставя нас обоих в соприкосновение с тою средою и обстановкою, которые теперь невольно оживают под Вашим вдохновенным пером.
Посылаю несколько фотографий, связанных с нынешними праздничными воспоминаниями, и с душевным уважением и преданностью остаюсь Вашим усердным слугою.
Архиепископ Анастасий.
Иерусалим, 29 июля (11 августа) 1931 г.
Достоуважаемый Иван Сергеевич!
Шаг за шагом идем вместе с Вами к Троице, и дорогие воспоминания невольно пробуждаются в душе.
Еще недавно, казалось, цвела эта прекрасная, полная и благоухающая жизнь, в которой Горкин и Аксенов31 были неотъемлемою принадлежностью нашего быта.
В простоте своего верующего сердца они – эти люди, искавшие, прежде всего, «грядущего града» – были истинными строителями православной Руси, которую мы с Вами вправе еще были назвать «Святой» в пору нашего детства. И вот все это благообразие русского народного облика внезапно исказилось, и вместо сияющего лика «народа-богоносца» мы увидели перед собой образ зверя.
Могли ли мы представить с Вами даже накануне революции, что она дерзнет наложить свою разрушительную руку даже на такой всенародный Храм-памятник, как Храм Христа Спасителя, без которого наше поколение не может себе представить Москвы32.
Эта весть явилась убийственной для меня, у которого связано столько трепетных воспоминаний с этою всероссийской, а не только московской, святыней.
Самые его столпостены кажутся мне чем-то живым и одушевленным, и я чувствую, как в моем сердце отдаются болезненным откликом каждый удар по ним.
Я думаю, что Вы также должны переживать нечто подобное.
Невольно хочется воскликнуть вместе с пророками:
«Кто даст главе моей воду и очам моим источники слез?»33
И «доколе, Господи, путь беззаконных спеется?»34
Очень сожалею, что не мог написать Вам до сих пор: в последний раз я писал Вам осенью прошлого года: но, вероятно, вследствие перемены Вашего адреса по сезонам, мое послание не дошло до Вас.
Но, конечно, я никогда не перестаю следить за Вами по Вашим новым произведениям, из них «Богомолье» является мне особенно дорогим и близким.
Каждый № «России и славянства», где я вижу этот заголовок, приносит мне праздник.
Не сомневаюсь, что сам Преподобный Сергий незримо наблюдает за Вашей работой и благословляет Ваше вдохновенное перо.
И эти отошедшие в иной мир Горкин и иные подобные ему чтители Великого Печальника Земли Русской пребывают вместе с Вами, когда Вы воскрешаете перед нами их святые образы.
Поручая Вас молитвенному покрову Преподобного, с глубоким почтением остаюсь Вашим душевно-преданным слугою.
Архиепископ Анастасий.
Иерусалим, 18 сентября (1 октября) 1931 г.
Глубокочтимый Иван Сергеевич!
Душевно признателен Вам за Ваше теплое и искреннее письмо, в котором излили Вашу душу. Сожалею только о том, что оно звучит такими скорбными нотами. Если источник Вашей печали – в телесном недуге, это лучше, чем если он происходит от нравственной неудовлетворенности.
Уныние есть гангрена души. Она угашает внутренний огонь и отравляет родники творчества, от него происходит и та душевная усталость, какую ощущаете Вы в настоящее время.
Что смущает Вас? То, что мы живем в период катастрофического культурного перелома и что наши потомки не будут понимать наших дум, чувств и настроений, а, следовательно, современной нам литературы, которая стремится воплощать и отражать их. Но есть вечные духовные ценности, не боящиеся испытания временем. Человек не может сделаться только животным, сколько бы не стремились к этому: ибо против такого искажения его подлинного образа протестует его собственная природа. Если Бог попустит по грехам нашим исчезнуть с лица земли Троицкой Лавры, то и тогда «Богомолье» не потеряет своего благоухания, но, скорее наоборот, приобретет еще большую силу и значение, поскольку будет хранить живые воспоминания о великой Русской Святыне, блюсти самую идею ее, которая умереть, конечно, никогда не может.
У Лавры есть своя душа – это дух Преподобного Сергия, который дышал в ней в течение веков, это благодать молитвы, обвевающая ее в течение многих поколений. И эта бессмертная душа переживет ее нынешнее поругание, и самое разрушение ее древних столпостен, если бы на них посягнули бы эти безумцы, говорящие в своем сердце: «Несть Бог». Увековечивая нетленное переживание русского Православного духа, связанные с обителью Преподобного, Вы творите не временное и преходящее, но вечное дело, и потомки благословят Ваше имя за то, что Вы дадите им возможность приобщиться к родникам живой веры, от которых так обильно черпали их предки.
Не умрут, конечно, и родные всем нам стихии из Вашего «Родного»35, за которое приношу Вам глубокую благодарность. А равно не перестанут литься чистые светлые струи от Вашей «Неупиваемой Чаши», утоляя вечную жажду человеческой души.
Каждое слово, насыщенное душевной энергией, никогда не умрет, потому что оно служит воплощением нашего бессмертного духа. В этом – величие (и, конечно, ответственность) призвания писателя, которое никто не разумел так глубоко, как Пушкин. Его «Памятник», написанный так незадолго до смерти, должен служить источником ободрения и утоления для всех, кто посвятил себя тому же высокому служению слова.
Вас тревожит затем безнаказанность зла, ругающегося над всем святым для нашего сердца, и Вы готовы спросить: «Почему безмолвствует Провидение и путь беззаконных спеется?»36
Но этот томительный вопрос еще смущал сердце древних пророков, и они не всегда получают на него ответ свыше: Небо испытывало их веру и преданность воле Божией так же, как испытывает нас, и блажен тот, кто не соблазнится в день искушения и не поколеблется в своей надежде на торжество добра и правды, за которым и стоит Бог.
Обыкновенно, спасение приходит тогда, когда, изверившись в своих силах и возможностях, люди всецело полагаются на благость и всемогущество Божие. Этого, по-видимому, Господь ожидает и от нас. И здесь, как и во многом другом, мы должны брать уроки от наших крепких духом и верою предков, которых Вы воскрешаете Вашим любящим художественным пером.
Вот еще одна Ваша заслуга перед нашим временем и перед Русским Народом, вообще, конечно, Вы сами сознаете ее меньше, чем Ваши читатели.
Итак, вооружившись бодростью и мужеством, продолжайте творить великое, святое и вечное по своему значению дело, порученное Вам как послушание свыше. Только, конечно, не следует перерасходовать своих сил, что всегда не выгодно для творческой работы.
В наши годы, к сожалению, чаще приходится ощущать силу неотвратимого закона, выраженного в священных словах: «Дух бодр, а плоть немощна»37.
Сберегая Ваше время, прошу не затруднять себя ответом на это письмо, особенно в ближайшие дни. Было бы слишком эгоистично с моей стороны похищать у Вас последние досуги, необходимые Вам для отдыха.
Господь да благословит и хранит Вас, умножая заново Ваши духовные и телесные силы.
С искренним почтением и сердечною преданностью остаюсь Вашим усердным слугою.
Архиепископ Анастасий.
Иерусалим, 6 (19) февраля 1932 г.
Досточтимый и дорогой Иван Сергеевич!
Я глубоко тронут Вашим последним письмом, в котором снова читаю созвучие наших мыслей и настроений.
И неудивительно: мы с Вами люди одной эпохи и одной «московской» культуры, проникшей нас насквозь своими стихиями: она дает нам общий язык, который скоро, быть может, станет уже непонятным для других.
Заключительный (как мне казалось заранее) аккорд Вашего «Богомолья» – великолепен. Образ о. Варнавы художественно прекрасен и в то же время вполне отвечает подлиннику.
Детские впечатления в области религиозных переживаний всегда бывают правдивы и проникновенны, ибо этому невинному возрасту часто открывается то, что утаено от премудрых и разумных.
Тысячи людей, путешествовавшие вместе с Вами мысленно к Троице, вспоминали, несомненно, свои чистые детские годы, когда ангелы слетали к нам на землю и когда радость каждый день просыпалась вместе с нами: «…если не будете как дети, не войдете в Царствие Божие»38.
Да укрепит Господь Ваши силы и да поможет Вам закончить печатание цикла очерков «Богомолье» и «Лето Господне», которые только приобретут от того, что выйдут в отдельном издании. Конечно, я не пропустил и Ваше «Крещение»39, где тоже обновил мои московские воспоминания и еще раз пережил торжественный момент, в котором многократно участвовал лично в былые годы.
Позволю себе сделать одно технического свойства замечание: во время великого богоявленского водосвятия не поется: «Спаси, Господи, люди твоя», а тропарь Праздника «Во Иордане, Крещающуся Тебе Господи».